Танец кружевных балерин - Людмила Мартова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За разговором о нейросетях съели салат и суп. Сцепив зубы, Снежана кормила Танюшку бульоном. Дочка ела не то чтобы неохотно, но довольно вяло. Глазки у нее были осоловелые, видно, что болеет. К вечеру, скорее всего, снова поднимется температура. Ирина Григорьевна поставила перед дочерью и зятем тарелки с пюре и котлетами. Ловко вытащила внучку из ее детского стульчика.
– Иди к бабушке. Ты второе явно не будешь. Пойдем, я тебя баиньки уложу. Скажи папе «пока».
Девочка охотно пошла к бабушке на руки, обняла за шею, замахала Зимину ладошкой.
– До свидания, мое солнышко, – отозвался тот. – Спи и поправляйся во сне.
Подождав, пока Ирина Григорьевна с Татой выйдут из кухни, он взял в руки вилку, деловито приступил к поглощению второго, исходившего ароматным паром, покосился на жену.
– Ну, и что ты хотела со мной обсудить. Рассказывай.
– Миша, вчера ко мне поднялась соседка из квартиры под нами. Лидия Андреевна. Она просила зайти к ней, что я и сделала после работы. Старушку беспокоило, что по ночам в ее квартире кто-то ходит, предварительно опоив ее снотворным, подсыпанным в перемолотый шиповник, который она заваривала на ночь.
Скептическое выражение на лице Зимина не сулило Снежане ничего хорошего. Но он молчал, внимательно слушая, как делал всегда, когда собирал информацию.
– Она обратилась ко мне, потому что знает, что ты работаешь в правоохранительных органах. Она отсыпала мне этот чертов шиповник, потому что просила сдать его на анализ.
Брови мужа поползли вверх.
– И ты обещала?
– Разумеется, нет. Я понимала, что это звучит как бред. Но шиповник взяла, думала, она забудет или я потом как-нибудь отбрехаюсь. Но сегодня она умерла, понимаешь?
– Понимаю. Все люди смертны. И это просто совпадение.
– Скорее всего, я бы подумала точно так же. В конце концов, Лидия Андреевна уже очень пожилой человек, и описываемые ею ночные симптомы, которые она принимала за отравление, могли быть признаком нездоровья. Но, Миша, участковый сказал маме, что она пробила себе голову краем стола, упав со стремянки в библиотеке. Но дело в том, что она семь лет не взбиралась на эту стремянку именно потому, что боялась с нее упасть. Она сама мне об этом вчера сказала.
– Она могла семь лет на нее не залезать и именно сегодня утром передумать. Но я вижу, что ты делаешь какой-то другой вывод, причем далекоидущий. Позволь узнать какой?
– Что неизвестный злоумышленник действительно мог быть реальностью. Просто накануне вечером она не выпила свой отвар, который лишил ее возможности двигаться, встала, когда услышала подозрительные шаги, поймала его на месте преступления, и он, запаниковав, ударил ее по голове, а потом инсценировал несчастный случай. При виде стремянки и наших потолков нетрудно догадаться, как это сделать. И далекоидущий вывод из этого действительно вытекает. Если бы старушка увидела в квартире незнакомого человека, то ему было достаточно оттолкнуть ее и убежать. Она была маленькая и хрупкая. Но он именно убил ее, а нужда это делать была у него только в одном случае.
– И в каком же? – Ирония на лице мужа читалась так явно, что Снежане захотелось его хорошенько стукнуть.
– Если Лидия Андреевна его узнала, – тихо сказала она.
– Смею надеяться, что довольно хорошо тебя знаю. – Зимин доел свой обед, встал из-за стола, убрал посуду в раковину, машинально залил водой, чтобы не засохли остатки еды, взял с подоконника предназначенный ему стакан киселя, примостился поудобнее, сделал большой глоток. – А потому смею предположить, что у тебя уже есть идея, что я должен с твоими предположениями сделать. Только не говори, что мне надо предложить коллегам открыть уголовное дело по факту падения со стремянки восьмидесятидвухлетней старушки. Ты не можешь всерьез хотеть выставить меня посмешищем.
Снежана глубоко вздохнула, стараясь удержать рвущийся наружу гнев. Он не смеет так с ней разговаривать, не смеет. В конце концов, именно она догадалась, где ее знаменитая прапрабабка спрятала сапфировый крест, из-за которого поднялось столько шума. Она взрослая, умная женщина с хорошо развитой интуицией. И если она чувствует, что со смертью соседки дело нечисто, лучше бы к ней прислушаться.
– Я предлагаю под каким-нибудь предлогом сдать шиповник, который я захватила из соседской квартиры, на анализ. Если в смеси не найдут никаких сильнодействующих веществ, значит, смерть Лидии Андреевны не криминальная и мне придется поверить, что она вдруг решила достать что-нибудь с верхних книжных полок. А если найдут, то это будет поводом для открытия уголовного дела без страха выставить себя посмешищем.
– Никакого «если». – Зимин допил кисель и со стуком поставил чашку в раковину, давая понять, что разговор окончен. – Твоя соседка что, резидент вражеской разведки? Или у нее в квартире совершенно случайно спрятаны сокровища царя Соломона? Зачем кому-то пробираться к ней по ночам? Что можно у нее искать?
– Я не знаю, – растерянно сказала Снежана. – Конечно, у нее полно антикварной мебели и всяких безделушек, довольно дорогих. Но она слышала шаги несколько ночей подряд, а за это время все ценное можно было уже вынести.
– Вот именно. Рад, что твое разыгравшееся воображение не до конца победило голос разума. А потому закончим на этом. Засим прощаюсь, вечером позвоню, чтобы узнать, как Танюшка, завтра постараюсь заехать, но пока не знаю во сколько.
– Шиповник не возьмешь? – с унылой обреченностью спросила Снежана.
– Разумеется, нет.
Он вышел из кухни, и спустя пару минут хлопнула входная дверь, сообщая, что следователь Зимин удалился. Что ж, надо признать, это сражение она проиграла. В спальне мама по-прежнему укладывала Танюшку спать, поэтому Снежана прошла в мастерскую, села к стоящему там большому закройному столу, перебрала валяющиеся на нем наброски и сколки, которые стали элементами коллекции для будущей выставки. Уныло посмотрела на панно. Такими темпами она не только к первому апреля не успеет, а и к началу лета не справится.
Рука потянулась к фигурке подаренной ей накануне соседкой танцовщицы, поставленной на полку с альбомами, в которых хранились работы ее мамы, в прошлом тоже автора нескольких кружевных коллекций. Хрупкие фарфоровые завитки приятно холодили пальцы. Удивительное мастерство, конечно. Она вернула статуэтку на место. Некогда рассиживаться. Нужно вымыть посуду, чтобы хоть немного разгрузить маму от домашних дел и, пока спит Танюшка, сплести сегодняшнюю норму кружевного узора, чтобы не выбиваться из графика.
Несколько дней она так и делала, подчиняясь жесткой внутренней самодисциплине. В любую свободную минуту садилась за валик с коклюшками, радуясь, что затеянное панно становится все больше. Ее работа, когда-то казавшаяся бескрайней, наконец-то двигалась к концу. Теперь Снежана была точно уверена, что к исходу марта управится. Дочка потемпературила и пошла на поправку, так что за нее Снежана больше не волновалась. В ателье все шло по плану, а с заезжающим каждый день мужем Снежана больше не ссорилась и к обсуждению странной смерти соседки не возвращалась.
Ей вдруг стало казаться, что она и впрямь все придумала. Аргументы, приводимые Зиминым, звучали логично. Ну что можно искать в квартире внизу три ночи подряд? Правда, Снежана посещала ее только один раз, да и вообще не была настолько близка с соседкой, чтобы быть уверенной в том, что в ее доме не хранятся какие-то значимые ценности. Но тот, кто мог о них знать, вряд ли возвращался бы снова и снова.
Старушка-соседка умерла во вторник, а в четверг вечером в квартире Машковских раздался звонок в дверь. Они никого не ждали, но на пороге стояла женщина лет пятидесяти со смутно знакомым лицом. Снежана где-то видела ее раньше, но сейчас не могла точно сказать, где именно.
– Здравствуйте, – сказала женщина. – Я могу зайти? Мне бы Ирину Григорьевну.
– А, Галина Михайловна, добрый вечер. – Мама появилась в прихожей, показывая жестом Снежане, что она справится сама. – Заходите, пожалуйста. Что-то еще случилось?
Галина Михайловна? Кажется, именно так звали домработницу Лидии Андреевны, ту самую, что обнаружила тело. В Снежане проснулся уже улегшийся было сыщицкий азарт. Интересно, будет очень неприлично выспросить подробности?
– Я попросить пришла, – продолжала тем временем женщина, заходя в квартиру. – Понимаете, завтра похороны Лидии Андреевны, земля ей пусть будет пухом. Такая хорошая женщина была, такая добрая. Мы ведь с ней
