Тайна Белой Розы (ЛП) - Пинтофф Стефани

Алистер просиял.

— «Что разгорелся здесь… В борьбе меж розой алою и белой, заставит сотни душ покинуть тело…». Это же шекспировский «Генрих VI»!

Я с трудом сглотнул, заставляя себя следить за их беседой. Трудно было не чувствовать себя совершенно не в своей тарелке — ведь моя короткая учеба в Колумбийском университете дала мне очень мало знаний, которые эти мужчины принимали как должное.

Я хотел получить образование, думая, что оно гарантирует мне жизнь, отличную от той, которую я знал в детстве. Но когда вмешались семейные обязательства, мне пришлось отказаться от этих планов.

— Дело было не только в выборе сторон, — добавил Ангус. — Тех, кто предавал свой дом, будь то Йорк или Ланкастер, считали предателями и предавали смерти. Но, согласно легенде, они всегда сначала получали справедливое предупреждение: вручение одной белой розы.

— Значит, судья, по мнению убийцы, мог быть предателем: его должны были казнить за то, что он нарушил свою присягу, — сказал я.

— Думаю, да. Клятва на Библии косвенно призывает Бога в качестве свидетеля, чтобы судить и мстить за нас, если человек, принимающий клятву, не останется верным своему слову, — сказал Алистер.

— Значит, судья был предателем — но по какой причине? — спросил я. — Раньше мы говорили о его долге перед законом. Но что, если его убийца думает о другом долге? Меня поражает тот факт, что речь идет о целом ряде закрытых обществ, мало чем отличающихся от анархистов — от розенкрейцеров до членов Дома Йорков.

Ангус сурово посмотрел на меня.

— Я бы не стал заходить так далеко. Анархисты не похожи ни на одну другую группу. У них нет позитивных целей. Они хотят свергнуть церковь и государство — словом, все, что пытались создать добрые и трудолюбивые люди.

— Только потому, что они чувствуют, что к ним никогда не будут относиться справедливо, как в настоящее время и происходит в нашем обществе, — ответил я. — Я понимаю, почему кто-то из их сторонников может поверить, что судья нарушил некий высший долг по отношению к рабочему человеку вообще или к подсудимым в зале суда в частности.

— Осторожнее, Зиль, — сказал Алистер, подмигивая, — а то я начинаю думать, что ты стал последователем анархистов.

— Едва ли, — улыбнулся я в ответ. — Но это не значит, что я не понимаю и даже не сочувствую источнику их недовольства. — И моя улыбка исчезла, когда я снова вспомнил сегодняшнюю утреннюю встречу с комиссаром.

— Если образы предательства — и особенно предательства клятвы — постоянно ассоциируются с белой розой, — продолжал я, — то это соответствует тому, как убийца положил руку судьи на Библию. Но есть ли в этом что-нибудь, что поможет нам установить личность убийцы судьи?

— Мы должны посмотреть на оставшуюся часть головоломки, — абсолютно трезво ответил Алистер. — Зиль, я знаю, что ты тоже это заметил: символ белой розы, который был вставлен в музыкальную партитуру, которую мы нашли среди бумаг судьи. Ты принес её с собой?

Я кивнул, а судья Портер чуть не подавился булочкой, которую ел.

— Алистер, ты ничего не говорил о музыкальном символе.

— Зато говорю сейчас, — произнёс Алистер, когда я передал копию партитуры судье. — Это не музыкальный символ как таковой. Скорее всего, белая роза заменяет символ басового ключа в последней строке на странице.

Судья несколько мгновений смотрел на партитуру, а потом поднял её высоко вверх, к свету. Наконец, он с ворчанием положил лист бумаги на кофейный столик Алистера.

Когда он заговорил, его голос был хриплым.

— Когда Хьюго получил это письмо?

— Оно было среди писем, доставленных в тот же день, когда судья был убит, — ответил я. — Вы знаете, что это значит?

Алистер покачал головой.

— Хьюго, как и все, ценил прекрасную музыку, но играл только на пианино. Я не могу себе представить, почему кто-то послал ему музыкальную партитуру. — Он забрал копию партитуры и пересек комнату, направляясь к пианино. — Жаль, что здесь нет Изабеллы. Она играет гораздо лучше меня.

Пригласить её было достаточно просто, потому что она жила напротив — в той же квартире, которую занимала с тех пор, как вышла замуж за сына Алистера. Но Алистер сел на стул, открыл крышку пианино и начал перебирать пальцами клавиши.

Теперь мне стало ясно, почему Алистер выбрал для сегодняшней встречи именно эту комнату, а не библиотеку, которая, с ее потрясающим видом на Центральный парк, обычно была его любимой. Закончив играть партитуру, он повернулся к нам лицом.

— Ну, что? — Он выжидающе посмотрел на меня.

Я пожал плечами.

— Неплохая мелодия, но ничего примечательного или запоминающегося.

Судья на несколько мгновений погрузился в глубокое раздумье.

— Ты сыграл ее целиком, — сказал он, наконец, — и мне она ничего не напомнила. Давай попробуем что-нибудь еще: ты можешь сыграть лишь ту часть, где вместо басового ключа появляется белая роза?

— Хорошо. — Алистер развернулся обратно к пианино и начал проговаривать ноты вслух: — Ля бемоль, ми, ми, ми диез, соль, ми, до…

— Разве в этом есть какой-то ритм? — перебил его Ангус.

На лице Алистера промелькнуло раздражение.

— Я играю в точности так, как написано. Это просто набор нот.

— Можешь сыграть ещё раз? — попросил судья.

Алистер пожал плечами и снова сыграл ноты, стараясь следовать их ритму. Это нисколько не улучшило мелодию.

— Беспорядочный ритм заставляет меня думать, что мелодия здесь не имеет значения, — произнёс судья, размышляя вслух. — У тебя есть чистый лист бумаги? — Затем, осушив бокал хереса, он начал что-то рисовать на кофейном столике. Мы с Алистером озадаченно наблюдали, пока Ангус, наконец, не откинулся назад с самодовольным видом.

— Это нотный шифр, — произнёс он.

— Что? — переспросил я.

— Шифр — это код, который скрывает секретное сообщение, — терпеливо объяснил он. — В частности, автор этого кода, — он постучал указательным пальцем по нотной записи, — использовал код Порта, где ноты представляют собой буквы алфавита.

У Алистера загорелись глаза:

— Джованни делла Порта?

— Кого? — удивлённо спросил я.

Ответил мне Ангус:

— Порта был человеком эпохи Возрождения; у него было много интересов, но наиболее широко он прославился благодаря собственному коду. Он широко использовался в течение всего восемнадцатого века и позже был адаптирован другими шифровальщиками. Большинство музыкантов знали о нем; многие забавлялись, используя его для тайной связи друг с другом. Полагаю, в этом есть смысл, — добавил он, сверкнув глазами. — В конце концов, многие верят, что музыка — это единый, истинный универсальный язык. Шуман написал свой «Карнавал», основываясь на шифре, а Брамс и Бах вложили имена в свою музыку. Но я отвлекся…

Он нарисовал на новом чистом листе бумаги нотный стан.

— Видите ли, в шифре Порта каждая нота имеет алфавитную корреляцию. Таким образом, значение половинной ноты «ля бемоль — до» соответствует букве алфавита A. Но «ля диез — до» означает букву Х. И так продолжается до тех пор, пока вы не достигнете «ми диез»… затем вы опускаетесь на один ряд к четвертным нотам. Снова доходите до «ля бемоль», который на этот раз обозначает Я…

— Так, давай разберемся, что это значит. — Алистер наклонился, делая какие-то пометки на листе бумаги.

Ангус кивнул. Я не смог понять странного выражения, с которым он ответил на взгляд Алистера. Мне казалось, что они поняли что-то, что ускользнуло от меня.

Алистер закончил и развернул лист так, чтобы мы с судьёй могли прочитать написанное.

— Я всё правильно сделал? — уточнил он.

— Правильно, — кивнул судья, а затем прочел вслух все сообщение целиком. — «Леруа отомщён».

— Леруа отомщён…, - эхом отозвался я, а затем посмотрел на Алистера и судью. — Но Эл Дрейсон никогда не был известен под именем Леруа, не так ли?

Судья покачал головой.

— Насколько мне известно, нет. Но нам стоит перепроверить его второе имя, а также любые прозвища, под которыми он может быть известен.