Ленин и Сталин против Троцкого и Свердлова - Сергей Сергеевич Войтиков

В.Д. Бонч-Бруевич относился к тому типу «революционеров», которые очень быстро почувствовали себя новой аристократией и усвоили замашки, достойные царской камарильи. Так, В.Д. Бонч-Бруевич, оппонируя бывшему товарищу прокурора Республики Н.С. Каринскому, заявил, что последний «даже был принят (великая честь! – С.В.) мною в Кремле»[254]. Очень мило, что в мемуарах демократичный «Бонч» не забыл упомянуть «няню […] дочери Ульяну Александровну Воробьеву, простую вологодскую крестьянку»[255].

Несмотря на то что в политики В.Д. Бонч-Бруевич никогда не рвался и всю жизнь просидел в ленинских канцеляристах, в годы Гражданской войны он тем не менее осуществлял важные функции по организации правительственного аппарата и информированию вождя о происходящем в большевистской партии и Советском государстве во время его болезней.

Будто бы даже В.И. Ленин сказал В.Д. Бонч-Бруевичу: «Необходимо создать мощный аппарат Управления делами Совета народных комиссаров, т. к., несомненно, и в первые дни, пожалуй, и долгое время в наше Управление со всех сторон будут стекаться всевозможные дела. Берите все это в свои руки, имейте со мной непосредственное постоянное общение, т. к. многое, очевидно, придется разрешать немедленно, даже без доклада Совету народных комиссаров или сношения с отдельными комиссариатами»[256]. Причем вождь просил своего главканцеляриста «обращаться к нему только в самых важнейших случаях»[257], хотя, естественно, серьезные документы неизменно направлялись В.И. Ленину на визу или прямое утверждение.

В.Д. Бонч-Бруевич настоял на том, чтобы был заведен его ежедневный доклад обо всем сделанном Управлением делами Совнаркома. Вверенный В.Д. Бонч-Бруевичу вспомогательный аппарат «все более укреплялся, хотя число работающих в нем было очень невелико»[258], поэтому при всех своих многочисленных «достоинствах» воспоминания В.Д. Бонч-Бруевича – источник, который нельзя игнорировать.

На литературной и архивной деятельности сосредоточились представители старших возрастных групп революционеров (к примеру, М.С. Ольминский, Д.Б. Рязанов; позднее, в 1924 г., постарев и потеряв многолетнего патрона, – В.Д. Бонч-Бруевич). В частности, М.С. Ольминский, который к тому времени стал в партии пророком Мафусаилом, писал своему брату Николаю: «По-видимому, мне поручат большую работу по собиранию, обработке и изданию исторических материалов (по истории революционного движения, между прочим – разработку архива Департамента полиции). Это меня очень заинтересовало, и если дадут, то я охотно примусь за работу»[259] (9 августа 1920 г.); «Нам, старикам, действительно не по силам участвовать в строительстве нового, а больше подходят такие дела, как архивное, библиотечное и т. п.»[260] (22 декабря 1920 г.). У В.Д. Бонч-Бруевича с литературной и архивной деятельностью все сложилось наилучшим образом. Воспоминания о В.И. Ленине в годы Гражданской войны сохранились прекрасно и во многих вариантах – на любой вкус и уровень информированности. Выбрать можно любой, не забыв после употребления принять антидот: заглянуть в архивные документы.

Написанные в первом варианте еще в 1919 г., во втором – в середине 1920‐х – начале 1930‐х гг.[261] и опубликованные лишь частично воспоминания И.И. Вацетиса содержат ценные сведения по истории организации подавления левоэсеровского выступления в Москве, создания в условиях ранения В.И. Ленина Реввоенсовета Республики, организации Совета обороны после выздоровления вождя мировой революции и о «заговоре в Полевом штабе» Реввоенсовета Республики, главным арестованным по итогам которого оказался первый советский главком собственной персоной. Подчеркнем, что в воспоминаниях отличавшегося кристальной честностью латышского полковника, который был, выражаясь языком Екатерины Великой, «очень [толст] и так же тяжел умом, как и телом»[262], содержатся уникальные сведения о расстановке сил в ЦК РКП(б) осенью 1918 г.

Воспоминания партийцев-эмигрантов – Л.Д. Троцкого, Г.А. Соломона[263] и др. – содержат резко негативные оценки «коллективного руководства» 1920‐х гг., сталинской и в ряде случаев ленинской модели партийно-государственного устройства. По сути, это воспоминания, постфактум оправдывавшие политические и карьерные неудачи их авторов. С подобными мемуарами следует быть осторожными постольку, поскольку, как отмечается в новейших исследованиях, «тенденциозность и социальная заданность многих мемуаров является одной из важнейших причин создания новых мифов по историко-партийной проблематике, которые […] в современных условиях получают широкое распространение»[264]. Однако и в них содержится много ценной информации.

Подготовленные в эмиграции в конце 1920‐х гг. в качестве орудия политической борьбы изощренно-тенденциозные «воспоминания» Л.Д. Троцкого[265] – источник лукавый и неоднозначный. Основываясь на поздних (и, кстати, безрезультатных, как доказал в фундаментальной монографии о ленинском «Политическом завещании» В.А. Сахаров[266]) попытках сближения с ним болевшего В.И. Ленина, Л.Д. Троцкий пытался изобразить себя верным сподвижником вождя мирового пролетариата, каковым не был никогда. За редкими исключениями (из серии эпизода с разногласиями в ЦК по вопросу о летней 1920 г. кампании советско-польской войны) в воспоминаниях Л.Д. Троцкого невозможно найти сколь-нибудь объективную информацию ни об эволюции высших большевистских органов, ни о расстановке сил в партии, ни тем более о борьбе за власть в ней. По сути, последний аспект сводится к борьбе самого Л.Д. Троцкого с И.В. Сталиным.

Мемуарные сведения Л.Д. Троцкого о взаимоотношениях вождей в годы Гражданской войны, внешней и внутренней политике Советской России и даже организации Красной армии нуждаются в тщательнейшей проверке. Следует подчеркнуть, что особую ценность представляет не та информация, которую можно найти в «мемуарах», а та информация, которая в «Моей жизни», небезосновательно названной сталинцем Л.М. Кагановичем брошюрой «гнусной и хвастливой»[267], начисто отсутствует.

Симптоматично, что акцентируя внимание читателя на создании Советских вооруженных сил в качестве председателя Реввоенсовета Республики, Л.Д. Троцкий никак не раскрывает обстоятельства создания этого самого Совета. Заговор умолчания, как будет показано в настоящей книге (см. главы 3 и 4 раздела III), объясняется именно тем, что создание РВСР преследовало прежде всего политические, а не военные цели.

Наименее однозначно оцениваются в историографии воспоминания первого советского невозвращенца Г.А. Соломона (Исецкого) – большевика со сложным характером и непростой судьбой. Первоначально создается впечатление, будто правды в источнике практически нет, однако архивные документы и официальные выступления большевистских вождей на партийных форумах во многом подтверждают оценки, данные советским невозвращенцем.

В распоряжении исследователей – доказательства тесного сотрудничества Г.А. Соломона с Л.Б. Красиным, авторитета Соломона как ответственного советского работника и наличия партийных лиц, крайне незаинтересованных в его нахождении на руководящей работе. 9 июля 1919 г. Организационное бюро ЦК РКП(б) приняло было решение о переводе Г.А. Соломона в Наркомат торговли и промышленности РСФСР[268] именно по личному обращению Л.Б. Красина: «В ЦК РКП. Прошу об откомандировании товарища Г.А. Соломона на ответственную работу в К[омиссариа] т торговли и промышленности, причем т. Соломон будет одновременно работать также и в К[омиссариа] те путей сообщения. Наркомпуть Красин»[269]. Но уже 16 июля Оргбюро было вынуждено объясняться с Л.Б. Красиным, направившим запрос о причинах невыполнения решения сокращенного состава ЦК об откомандировании Г.А. Соломона: «Ввиду отсутствия в Москве тов[арищей], знающих т. Соломона, вопрос о нем остается временно открытым. Просить т. Красина дать ЦК все имеющиеся у него сведения о т. Соломоне для передачи их в комиссию, которая сможет дать материал для окончательного решения вопроса о т. Соломоне»[270]. Таким образом, или рекомендации Л.Б. Красина оказалось недостаточно, или у А. Соломона нашлись-таки недоброжелатели, весьма незаинтересованные в его назначении на потенциально хлебную