Русское видео - Владимир Безымянный

— Попрошу вас обращаться как положено, молодой человек! Поучились бы вежливости у майора. Пока труп в натуре не увижу, говорить не стану. Уж поверьте хотя бы в этом.

Экскурсия в морг была короткой. В прозекторской Валиев не задержался. Деловито глянул на изувеченное тело патрона и без всяких эмоций двинулся к выходу.

Когда возвратились в кабинет, тянуть Валиев не стал. Лишь мгновение собирался с мыслями.

— Значит, достали-таки Валерия Евгеньевича. Рад, что оказался я у вас в гостях, а то пришлось бы еще одно алиби искать. Не было бы счастья, как говорится… Ну, а если серьезно, то мне не смеяться, а плакать надо. Какого человека ухлопали! И с вашей, между прочим, подачи. Будь я на воле, уберег бы Валерия Евгеньевича… Да что теперь, все ответим! Знаю, что вас интересует, но в Киеве кроме хозяина меня действительно в тот день никто не видел. Не считать же шалашовок-горничных свидетелями. У них конвейер. Утром выходил перекусить внизу в кафе, прошелся по Крещатику — кости размять. Потом безвыходно в номере сидел, как Валерий Евгеньевич приказал. У нас самодеятельность исключена. Не за то мне деньги платили. В шесть он вышел из номера — к гостинице подали машину. В ресторане и без меня было кому охранять. Да таким, как я, там и не место. Не обижаюсь: знай сверчок свой шесток. А что касается Калле — есть у меня свидетели, что я к этому делу ни сном, ни духом. Не хотел впутывать девчонок, да видно иначе никак. Приходится всерьез отбиваться. Помощи ждать неоткуда: кроме хозяина, кому я нужен, кто поможет? А покойный был хороший человек, слова не скажу. И девочек любил хороших. Мы с ним люди свободные… Это я собирался отведать семейного варева, невеста есть, Нина. Она и не знает, что со мной стряслось. Ей и ни к чему. Может, переживает, но забьет тревогу лишь когда почувствует неладное. Я ведь всегда предупреждал, если приходилось уехать. Вот. Короче, в последнее время были мы почти всегда вместе. Чтобы хозяин мой не скучал, Нина с сестричкой приезжала, чтоб компанию поддержать, с Раей. Но Рая-то замужем, а Валерий Евгеньевич — мужчина приметный и очень не скуп. Таким образом, от Калле я прямо домой подался — Нина явилась сразу после того, как хозяин двинулся на рыбалку. Как-то она его всегда стеснялась немного… В общем, вот вам телефон Нины, выясняйте. Понадобится Рая — связывайтесь с ней тоже через Нину. Там муженек крутой, его лучше не напрягать…

Время сестры Черкашины коротали за кофе. Рая, числившаяся на какой-то бумажной должности в строительной организации, с тех пор, как у нее появился состоятельный возлюбленный, почти совсем перестала посещать свою контору. А когда Валерий Евгеньевич запропастился, перебралась к сестре, где был телефон. Обе они с нетерпением ожидали звонка.

Так их и застал Стронин. Горе женщин было неподдельным. Рая рыдала, размазывая косметику, Нина храбрилась, узнав, что Азиз за решеткой и теперь многое зависит от нее самой.

— Да что вы, товарищ майор, в самом деле! Азиз же мухи не обидит! Я еще смеялась: тоже мне, телохранитель. Это он с виду суровый, зато душа — нежная. Во вторник? Нет, как он в полдень вернулся, так мы и не расставались. Это я перед кем угодно подтвердить могу. Уж поверьте, не ошибаюсь, ближе трудно быть…

Смуглая Нина зарделась, опустив глаза. Все, что она говорила, буквально подтвердила и Рая. Вечера она проводила дома в обществе супруга, но днем принадлежала Глуздову, за редкими исключениями, когда необходимо было показаться на работе. Нина же была совершенно свободна — как и свободна была их обоюдная страсть с Азизом. Судя по всему, женщины говорили правду.

Разумеется, идти на очередной допрос с показаниями, опровергающими слова Валиева, майору доставило бы куда большее удовольствие. Но как бы там ни было, Юхансон — не его рук дело. О гибели Глуздова и вовсе речи не было.

— Итак, Валиев, ваше алиби отчасти подтверждается. Но это еще не все.

— Что значит «отчасти»? Ведь Нина и Рая подтвердили…

— Поостыньте. Отчасти — это и значит отчасти. За два десятка лет работы в розыске опыт у меня накопился большой. Если сразу чую неладное, так оно и выходит. Все зависит от свидетелей. А кто они? Возлюбленная и работодатель. Так сказать, лица заинтересованные. Меня это не убеждает, а значит, и я не стану убеждать прокурора в необходимости изменения меры пресечения…

Валиев задумался и осторожно, но уверенно сделал ответный ход:

— Значит, всего этого мало, чтобы выпустить меня? Нужны еще доказательства, а сами вы их искать не хотите — или не в состоянии. Получается, что если я их не представлю — сидеть мне за чужие дела. А то и похлеще — как бы «вышку» не схлопотать.

— Рад, что здравомыслие вас не покидает. С толковым человеком и дело иметь приятно. Подводить под «вышку» мне вас незачем. Просто я изменю тактику и буду отыскивать нечто прямо противоположное — доказательства вашей вины. И рано или поздно наскребу пару-тройку необходимых свидетельских показаний.

— Да уж, не сомневаюсь…

— Вот и ладно. А пока подумайте…

— Да что ладно? Подумайте… Ох, и работа ваша су… да сами знаете, какая. А все равно — не хочу быть козлом, на которого все валят.

— Мне и самому вас держать нет смысла. Но живем, как говорится, не по учебникам, а по жизни. Так что прошу — доказательства невиновности на стол — и гуд бай. А еще лучше — попросту сдайте убийцу.

Ох, как этого не хотелось Валиеву! То, что он знал, и то, что свидетельствовало о его непричастности к убийствам, давало ниточку в совсем другом направлении. Но из двух зол приходилось выбирать меньшее.

— Ладно, получите, что просите. Ведь не отстанете… И дело тут не в прокуроре… Но поедете со мной только вы один. Иначе никакого разговора не получится. Так и знайте, а честное слово офицера — это вы оставьте для внутреннего употребления.

«Ну, слово — словом, — думал майор, — дай только, голубчик, зацепить твои улики, а там, глядишь, и тебя выпотрошим подчистую, — и любовно поглаживал в кармане рукоять двадцатизарядного автоматического пистолета. — Это только ты считаешь, что я здесь один. Нет, это ты один… А мы на пару со «стечкиным».

Дом, куда пришлось с пересадками добираться общественным транспортом (условие, поставленное Валиевым), на первый взгляд не сулил никаких неожиданностей. Это и был тот флигель, где, в соответствии со штампом в паспорте, полагалось обитать Азизу. Его уже осматривали сотрудники розыска и ничего не обнаружили. Ничего нового от этого посещения Стронин не ожидал. В этой развалюхе жилой, и то с натяжкой, можно было назвать только одну комнату. Обшарпанные, в сальных потеках стены, однако, резко контрастировали с небольшим западногерманским телевизором и подержанным видеоплейером. Тут же валялись три кассеты с выписанными на корешках названиями — боевики, каменный век, середина восьмидесятых. Все остальное — колченогая кровать, фанерный стол, три гнутых стула и тумба под телевизором выглядело так, будто было подобрано на свалке. Небольшая связка ключей, которую возвратили Валиеву при выходе из КПЗ после отмены ареста, сделала свое дело. Оставался один запор — на боковой филенчатой двери, снабженной цифровым механизмом. Азиз набрал код, дверь распахнулась, и Стронин шагнул в пыльный полумрак. Позади маслянисто щелкнул язычок английского замка, затем донесся тяжелый скребущий звук — снаружи заложили массивный засов. Оторопев, майор толкнул вторую дверь, она поддалась, и он оказался в абсолютно пустом помещении примерно два метра на полтора, освещенном узким, как бойница, окошком, забранным решеткой и выходившим во двор. Свежая кирпичная кладка показывала, что раньше окно было гораздо шире, но его намеренно сделали таким, чтобы едва-едва могла пройти рука. На гладкой стене, общей с комнатой Валиева, — небольшое сквозное отверстие. Ловушка! Стронин ощупал пистолет, все еще не понимая, зачем Валиев затеял все это, заглянул в комнату. Внезапно, без всяких предисловий, в сумраке комнаты вспыхнул телеэкран, призрачно осветив убогую обстановку. Так же внезапно на тумбе-подставке загорелись глазки фотодиодов плейера, экран замигал, и возникло изображение. Перед майором, ошарашенно приникшим к отверстию, собственной персоной восседал, увлеченно разглагольствуя, Валерий Евгеньевич Глуздов. Говорил он вещи в высшей степени странные и любопытные

— …Если кого в этой истории и жаль, так это безвредного воришку Филимона. Мой так сказать, персонаж. И то жаль как-то отвлеченно. Не шлялся бы, где не просят. Я? А что — я? Разве после этого я хуже стал? Есть все-таки разница в общественной ценности этой уголовной мелочи и моей. Да и потом — щипать от государственного пирога это одно, а кто ему дал право зариться на мой кусок? Рылом не вышел. Один удар — и проблемы как и не бывало…

Изображение смазалось, послышался треск, шипение — пленку монтировали в домашних условиях, топорно. Собеседник Глуздова явно не стремился осветить беседу полностью. И этим собеседником мог быть только Валиев. Снова звучал голос Глуздова: