Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса

– Пошли уже! Итак красивая.

На двадцатой минуте не выдерживает она и утягивает меня за запястье от зеркала, а я мимоходом отмечаю, что звонкий, словно горный хрусталь, смех очень ей идет. Как и окружающий ее ареол спокойствия и гармонии.

– А где Сергей Федорович? – спрашиваю я, обнаруживая пустую кухню и одно лишь пышное тесто на деревянной доске.

– Мне ананасов консервированных захотелось с утра, и он в гипермаркет поехал. Представляешь?

Киваю и молча радуюсь за счастливую маму, у которой взгляд молоденькой девчонки. Пусть холодильник забит всякими вкусностями, существует служба доставки, и ананасы – вообще не предмет первой необходимости, но чего не сделаешь ради любимого человека?

Чмокнув маму в висок, я вскарабкиваюсь на стул, поджав под себя правую ногу, и готовлюсь воевать с кулинарным изделием, с самого детства доставлявшего мне немало проблем. Вишня частенько брызгала соком прямо мне в глаз, творожная начинка выходила слишком соленой, а края то и дело норовили расползтись.

В общем, хозяйка еще пару лет назад из меня была так себе.

– Как погуляли вчера, Сашуль?

Отвернувшись к столу, мама режет тесто на тонкие колбаски и не видит, как кривится моя физиономия. Напевает какую-то мелодию себе под нос и явно ждет что-то, вроде «классный был вечер, мамуль!».

– Ничего особенного, ма.

Конечно, я умалчиваю о произошедшем и старательно гоню от себя мысли, что если «чудесные» видео пришлют маме или Сергею Федоровичу на телефон. Но злорадные ухмылки и пошлые комментарии до сих пор проносятся в мозгу, как в дурацком калейдоскопе.

– Вливаешься в коллектив?

– Потихоньку…

И без того паршивое настроение скатывается и вовсе ниже плинтуса, так что я без особого энтузиазма высиживаю несколько часов и угрюмо леплю белых уродцев, с кривыми краями. После чего получаю от мамы вольную и сбегаю к себе, лишь бы не обсуждать подробности моих отношений с одногруппниками.

Только вот в спальне меня снова поджидает сводный брат. Его лицо, достойное кисти самого талантливого художника, ничего не выражает, расслабленная поза выдает спокойствие, если не пренебрежение, а у меня… А у меня сердце в груди трепыхается раненой птицей, и моментально пересыхает во рту.

– Ты ведь за этим ко мне приходила, Саша? – вертит в ловких пальцах прямоугольник, обтянутый синим бархатом, и замирает, когда я подаюсь вперед. – На. Возьми.

Глава 16

Мот

– Ну же. Бери.

Кладу небольшой футляр на ладонь и не стесняюсь в открытую рассматривать растерянную Сашку.

Волосы длинные забраны в высокий хвост на макушке. Ресницы тронуты тушью, скулы подчеркнуты какой-то мерцающей фигней, губы алеют то ли от помады, то ли от того, что девчонка их искусала.

На бедрах болтаются свободные штаны лавандового цвета, тонкий трикотажный топ плотно прилегает к груди. И я бы сказал, что Баринова так вырядилась для моей наглой персоны. Только никто не мог знать наверняка, что меня снова занесет к ней в спальню.

– Вот так просто?

Сомневается. Вижу, что сомневается. Думает, скорее всего, что я сейчас выкачу список требований, или вагон невыполнимых условий, на которые она ни за что не согласится.

– Да.

– И никаких ультиматумов взамен? Даже не попросишь свалить из страны?

Невесело ухмыляется Сашка и не сдвигается с места, ухватившись рукой за дверной косяк. Щурится подозрительно и явно ищет в моем поступке подвох.

А я и сам не знаю, когда меня перевернуло. Может, когда вез ее из этого долбанного пентхауса зареванную и впервые за много месяцев никуда не гнал, превратившись в до жути дисциплинированного водителя. Может, когда с отцом и Верой Викторовной ночью столкнулся…

Уложил у себя в башке прописную истину. Что мои жалкие потуги ничего не изменят. Если Саня потеряет кольца, родители мигом закажут другие. Сожгу их паспорта – новенькие дубликаты за полчаса доставят в ЗАГС, зная непреклонный характер моего отца. И фиг я на это повлияю.

– Никто никому ничего не должен.

Говорю с нажимом и медленно поднимаюсь, потому что Баринова все так же стоит в дверях и не собирается делать ни единого шага мне на встречу. С каким-то необъяснимым волнением преодолеваю разделяющие нас метры, как будто под ногами не обычный ковер, а самая настоящая раскаленная лава, и подхожу к девчонке вплотную.

Отчетливо слышу Сашкино тихое прерывистое дыхание, осторожно отнимаю ее руку от дверного косяка и вкладываю коробочку в ладонь, загибая ее пальцы в кулак. И никак не могу взять в толк, отчего по моим венам бежит не кровь, а гребанный концентрированный адреналин.

– Почему?

– Считай это своеобразным извинением за вчерашнее.

Рву нашу наэлектризованную близость и удаляюсь из уютной девчачьей спальни. Не оборачиваюсь, хоть и на сто процентов уверен, что Баринова сейчас проверяет, на месте ли кольца и не подсунул ли я ей пустышку.

А спустя пятнадцать минут мы вчетвером имеем семейный обед, максимально приближенный к нормальному. Вера Викторовна деловито хозяйничает у плиты и, как ни странно, почти меня не бесит. Сашка помогает ей разносить тарелки с дымящимися варениками с картошкой, политыми обильной порцией сметаны. Пока отец в это время дожаривает лук до золотистой корочки и что-то негромко насвистывает, напоминая версию себя десятилетней давности.

И я, скрипя зубами, решаю дать нам всем шанс и не относиться к будущей мачехе и сводной сестре слишком предвзято.

– Вкуснотища, Вер, спасибо, – закончив с трапезой, откидывается на спинку стула отец, промакивает салфеткой губы и обращается уже ко мне. – Пойду в гараж, масло поменяю. Матвей, поможешь?

Я знаю, что он никогда не меняет расходники сам, обслуживается в проверенном автосалоне, но молча киваю и также молча поднимаюсь из-за стола, чтобы уйти подальше от женских ушей и побеседовать с родителем с глазу на глаз.

– Ты опять туда ездил?

Небрежно передергиваю плечами, не желая вдаваться в пространные разговоры, и теперь узнаю своего отца. Властный, непримиримый, с залегшей складкой между бровей, он привык, что никто ему не перечит. А я вот выпадаю из идеальной картины его мироздания испорченным куском пазла, отказывающимся лезть в пазы.

– Нечего тебе там делать, Матвей!

Он грохочет, словно рассерженный медведь, которого вытащили из берлоги в зимнюю спячку, и снова пытается меня прогнуть.

Только вот я плевать хотел на его авторитет с высокой колокольни.

– Чтобы это в последний раз...

– Ты не можешь меня заставить.

Щурюсь недобро и прислоняюсь бедром к блестящему боку внедорожника, больше похожего на гроб на колесиках. По крайней мере, на фоне этого тиранозавра моя новенькая бэха кажется произведением искусства.

– Я закрою твою кредитку.

– А я расскажу Вере Викторовне правду.

После моей провокации, подогревающей и без того накаленную атмосферу, мы какое-то время мерим друг друга пронизывающими взглядами, в которых сквозят копившиеся не один год противоречия. И я скорее заявлюсь в универ голым или набью на заднице тату, чем уступлю в этом противостоянии.

– Ты не посмеешь.

– Хочешь проверить?

Обмениваемся обоюдоострыми подачами и расходимся в разные стороны, провалив очередную попытку найти общий язык.

Желание налаживать отношения с новой семьей превращается в пыль, гнев накатывает мощными волнами, а от аппетита не остается и следа.

– Матвей! А чай?

– Окликает меня Вера Викторовна, когда я проскакиваю коридор и застываю на лестнице, вцепившись в перила до хруста костяшек.

– А десерт?

Растерянно произносит она, но и этот вопрос зависает в воздухе, потому что я успеваю засунуть беспроводные наушники в уши и отрешиться от раздражающей реальности.

Развернувшись, поднимаюсь к себе и не слышу абсолютно ничего. Ни недовольного ворчания отца, ни обеспокоенного полушепота будущей мачехи.