Пришельцы - Геннадий Емельянов

    - Останови на минутку! - закричал Гриша, матерясь. - Масленка; что ли, на меня упала. Какой дурак масленку наверх засунул?

    - А ты не ори, в ухе у меня до сих пор звон стоит!

    - Тебе так можно, мне так нельзя!? - Гриша держал в руке жестяную масленку и не имел понятия, куда ее девать. - Веж одежку испохабил!

    - Не свататься едем, мог бы и фуфайку надеть, я вот надел и не бедствую.

    - Нет в тебе возвышенности, Иваныч, ведь нам седни с иными мирами общаться, а ты как базарный алкаш вырядился, а еще председатель! Трогай, чего уж.

    Трактор несло по хляби с крутизны прямиком на железнодорожные пути, где стоял, едва различимый в темноте, товарный состав с бессчетным количеством вагонов. По большаку, изрезанному канавами, будто кусок масла по горячей сковородке, катился колхозный "ДТ". У самых рельсов Ненашев изловчился сманеврировать и встал параллельно составу. Гриша Суходолов утер со лба холодный, пот, пересиливая дрожь в коленках, ступил на траки и мешком завалился в грязь, потому что затекшие ноги не держали, да - и пережитое тоже дало о себе знать: ведь малость езде, самый чуток, и не миновать им беды. В грязь бухгалтер сунулся носом и на короткое мгновение ощутил запахи родимой земли, и они, те запахи, несмотря ни на что, успокаивали.

    Ненашев тоже вылез из кабины и пошел к электровозу - там маячил красный свет фонаря.

    - В чем дело, товарищи? - начальственным тоном осведомился председатель у человека, сидящего на булыжнике у края насыпи. Возле стоял фонарь, бросавший кроваво-красный свет на траву и камни. Казалось, трава горит и камни горят свирепым огнем таежного пожара. Это был цвет тревоги. Человек поднялся и спросил:

    - А вы откудова, ребята?

    - Да тут, - несколько замешкался поначалу председатель. - За дровами на делянку едем.

    - Это ночью-то?

    - А когда теперь: сев надвигается, техника днем в разгоне. К рассвету - аккурат доберемся до делянки, засветло, значит, назад двинем. Милое дело. Кто рано встает, тому и бог дает. - Из колхоза, что ли? - поинтересовался человек. На нем была курточка под кожу и кирзовые сапоги. Из-за туч коротко и яро прянула луна, выбелив электровоз. Сверкнули фары, оранжевые полосы, никель. Электровоз был новый и напоминал большого зверя, раздраженного вынужденной остановкой.

    - Из колхоза. А вы что стоите?

    - Энергии нет. Вот уже неделю тут на полчаса придерживаем. Обесточивается линия, и все! Ремонтники извелись чисто начальство, вплоть до московского, икру мечет, а мы отдыхаем.

    - Действительно! - вставил Суходолов для того только, чтобы выразить сочувствие и поддержать разговор. - Вы машинист, значит, товарищ?

    - Помощник. Машинист спит.

    - И давно это так? - задал вопрос Ненашев, отворачивая лицо к Монашке, где, предполагал, таится отгадка чрезвычайных событий на железной дороге. Гора, была близко, подать рукой. И - молчала.

    - Неделю ровно. Мы как раз в ночную, смену заступили с хозяином, и не повезло нам - все графики летят. - Человек сходил за фонарем, поднял его к лицу, чтобы посмотреть, сколько же времени. - Минут через пять-десять тронемся.

    - Вы уверены?

    В это мгновение электровоз ожил, что-то там у него внутри загудело, из фар рекой палился молочный свет, ослепляюще мощный, на проводах вверху прокатился фиолетовый огненный мячик и рассыпался, растекся, лишь искры полетели вяло и враскос, словно бабочки. Человек сноровисто взобрался по железной лесенке в кабину, и скоро состав тронулся, лязгнули - один за другим стыки вагонов (напряженный звон металла уходил все дальше, в темноту и, наконец, прервался где-то, на высокой ноте), электровоз приминая рельсы, потянул свой верстовый груз.

Глава восьмая

1

 Председатель притопнул ногой в сердцах и сказал:

    - Ты, Федор Федорович, хочешь, значит, чтобы волки были сыты и овцы, понимаешь, целы, но в натуре так не бывает: либо одно, либо другое. Не знаю, как там у вас, у нас, понимаешь, иначе не получается.

    Гриша Суходолов с некоторой робостью попытался примирить стороны:

    - Он прав, Иваныч. - Кто прав-то?

    - А Федор Федорович: тайна есть тайна, и он, видишь ли, не имеет права ее раскрывать.

    - Чего раскрывать?

    - Тайну!

    - Ты бы помолчал, Гришка, когда взрослые разговаривают!

    Пришелец только что материализовался на обширном поле, посреди которого, в низинке, была молодая березовая рощица. Над раздольем уже поднимались утренние туманы и светлел восток. Минуту назад Федор Федорович висел вниз головой с поджатыми к подбородку коленями, потом перевернулся и слышно ударился оземь ногами. Ненашев, собственно, продолжил беседу, начатую у Монашки. Еще там, ночью, Сидор Иванович настаивал испытать машину - картофелеуборочный комбайн, изобретенный и собранный за неделю представителем иной цивилизации, днем, при ясном солнышке, чтобы все рассмотреть и взвесить как следует, но Федор Федорович в мягкой, правда, форме, но и достаточно решительно возразил: нельзя ему до времени себя обнаруживать, может ведь сложиться так, намекнул пришелец, что и вообще человечество останется насчет его экипажа в полном неведении. Все это было расплывчато, и Сидор Иванович раздосадовался: зачем, дескать, огород городили, зачем столько волнений испытано, столько надежд потеряно?

    Федор Федорович приказал тащить от Монашки его комбайн на тракторе для промышленных испытаний, сам же не поехал, остался. Председатель недолго соображал, куда держать путь, он вспомнил, где работали самые пьяные шефы, и, преодолев круть, свернул направо. Ползли они не больше часа и всю дорогу молчали, лишь однажды Сидор Иванович коротко порассуждал о том, что Федя, если разобраться, неплохой мужик: посочувствовал и сотворил комбайн. Только, конечно, вряд ли проблему разрешил, но важен сам жест, независимо от результата, важно душевное движение. Отсюда следует, что пришелец азартен по самой свой сути, порыв, значит,, ему не чужд, и это - хорошо.

    Комбайн осмотреть как следует не успели, потому что ведено было поспешать: Федор Федорович настроился закончить дело пораньше, он не хотел свидетелей.

    Итак, когда инопланетянин материализовался и его ботинки ударились о землю, Ненашев опять с. ходу затеял перепалку: он, во-первых, требовал, чтобы агрегат испытывался по всем ГОСТам, длительно и с придиркой, во-вторых, озаботился тем, как инопланетное изобретение поставить на баланс колхоза "Промысловик".

    - Ить у меня обязательно "спросят, где ты ее взял, эту, понимаешь, новинку? И что я им отвечу? - Сидор Иванович большим пальцем потыкал поверх плеча за спину себе, будто там, за спиной, уже теперь стояла насупленная толпа больших начальников. - И об этом думать надо, иначе как же!

    - Ты бы хоть комбайн осмотрел сначала! - непозволительно грубым тоном сказал Суходолов, годившийся по возрасту председателю в сыновья. - Тебе подарок от чистого сердца подносят, а ты еще куражи наводишь. И не стыдно?

    Федор Федорович загадочно молчал, лишь коробка на его голове, прикрытая черной шапочкой, какие носят в Индонезии президенты, яростно поскрипывала. Та коробка, по версии бухгалтера Суходолова, соединяла два интеллекта - естественный (разум пришельца) и искусственный (компьютер), предназначенный для усиления умственных способностей, отпущенных природой. Председателю Ненашеву не понравилось дерзкое заявление Гриши, но вместе с тем, если честно, был в этом заявлении и здравый смысл. Ненашев подумал:

    "Действительно, парень старается, энергию даже воровал на железной дороге, а я тут с придирками своими лезу!" Вслух председатель вынужден был сказать:

    - Оно... конечно...

    - Чего - "конечно?"

    - Ворчу зря. Ты уж извини меня, Федор Фёдорович, характер дурацкий выработался, боюсь преждевременно радоваться, должность моя такая - одни синяки да шишки в послужном списке имею, всякий, кто чином чуть повыше, учит, как жить. Вы умнее нас, конечно, материально более обеспечены, но картошка, брат ты мой, задача из задач. Красиво ты сработал, Федор Федорович, значит, свое произведение; Хоть сейчас вези его на международную выставку Где у нас, Гриша, международные выставки-то регулярно устраиваются, в Дрездене, по-моему?

    - В Лейпциге вроде бы.

    - Пусть себе в Лейпциге, жалко такую красивую вещь в земле марать, правда?

    Машина была покрашена в белый и зеленый цвета, она блестела, искрилась и была похожа на большого жука в свадебном наряде. Ненашев присел на корточки, сложил промеж ног кулаки и стал заглядывать, качая головой, под брюхо комбайна. Смотрел он долго, поднялся с видимой натугой, наморщил лоб, признался откровенно:

    - Я принцип действия совсем не понял.

    Суходолов в точности повторил движения председателя: тоже присел, даже постоял на карачках сверх, так сказать, программы, стараясь углядеть побольше, стряхнул руки, потер их о новые джинсы, закурил и сказал с выражением полного превосходства над председателевой серостью: