Олег Черниговский: Клубок Сварога - Виктор Поротников

Но внезапно все закончилось. Из Киева прибыл гонец от Людека, который известил Оду, что Святослав находится при смерти.

Услышав об этом, Ода тут же вскочила с постели: было раннее утро. Гонец, парень лет двадцати, покраснев, мял в руках соболью шапку, не смея поднять глаза на княгиню, которая металась, не в силах сдержать торжествующую радость. Ода требовала вновь и вновь повторить сказанное.

Гонец, запинаясь, повторял, как лекарь Арефа, повинуясь воле Святослава, срезал желвак с дурной кровью с шеи князя. Утро и день Святослав чувствовал себя неплохо, хотя и не вставал с ложа, но под вечер ему стало хуже. Лекари не отходили от больного со своими снадобьями, но около полуночи великий князь ушёл в глубокое забытьё и жизнь стала быстро покидать его сильное тело.

- Под утро Арефа объявил, что… - Гонец замолк, поскольку Ода вдруг остановилась перед ним раскрасневшаяся, со вздымающейся грудью.

- Ну? Что объявил Арефа?

- Арефа объявил, что князь Святослав Ярославич не ясилец на этом свете, - еле слышно вымолвил гонец, часто моргая белёсыми ресницами.

- Ах! - Ода с улыбкой положила руки на плечи гонцу. - Какую радостную весть ты привёз мне, друже. Как тебя зовут?

- Баженом, - пробормотал юноша, смутившись ещё больше.

- Ты боярич? - Ода коснулась локонов на его лбу.

- Тятя в боярской думе состоит, а я в молодшей дружине.

- Кто отец твой?

- Боярин Богуслав, - ответил Бажен, чувствуя игривые пальцы Оды на своей щеке.

- Я знаю боярина Богуслава, славный муж, - улыбнулась Ода. - Да и ты, дружок, младень хоть куда. За добрую весть проси у меня что хочешь. - Ода придвинулась к Бажену. - Проси же, не стесняйся! Я дам тебе все, что пожелаешь!

Бажен молчал, сам не свой от такой близости. Ода взяла его голову руками и впилась в юношеские несмелые уста. Долгий поцелуй разбудил Бажена, который наконец осознал, на какую именно награду намекает великая княгиня. Он взялся за округлые женские ягодицы и прижал Оду к себе, при этом поцелуй не прервался.

Внезапно возникшая на пороге спальни Регелинда разразилась яростными ругательствами на немецком языке. Бажен вздрогнул и отскочил от Оды как ошпаренный. Он с изумлением взирал на то, как княгиня и её служанка бурно объясняются по-немецки, наступая одна на другую.

Затем Регелинда принялась выталкивать Бажена из спальни, стыдя его при этом, что он мало таращит глаза, так ещё осмеливается лапать саму великую княгиню.

Ода торопливо сунула сконфуженному Бажену что-то из своих золотых украшений, успев шепнуть, чтобы впредь не терялся.

Регелинда, выставив гонца из спальни, заставила его без промедления отправиться обратно в Киев.

В тот же день, сразу после утренней трапезы поспешили в Киев и Ода с Борисом. Перед отъездом из Вышгорода Борис по просьбе Оды послал гонцов к Олегу в Ростов, к Давыду в Новгород и к Ярославу в Муром.

«Скачите, быстрые кони, чтобы братья Святославичи успели собраться в Киеве до того, как весть о кончине их отца достигнет изгнанника Изяслава», - думала Ода, трясясь в крытом возке на заснеженной ухабистой дороге.

Глава девятая. НЕУДАВШИЙСЯ ЗАГОВОР.

По Киеву гуляла декабрьская вьюга, заметая снегом улицы и переулки. Небо было укрыто плотным пологом из тяжёлых туч, словно траур, царивший среди киевлян, передался и природе.

По городу плыл заупокойный звон колоколов.

В Софийском соборе, главном храме Киева, отпевали великого князя Святослава Ярославича, покинувшего сей мир сорока девяти лет от роду.

Был год 1076, конец декабря.

Службой руководил сам митрополит и вместе с ним все высшие архиереи[58] не только из Киева, но и из Вышгорода, Белгорода, Юрьева, Чернигова и Переяславля.

Огромный храм был полон людей. Напротив гроба с усопшим стояли бояре, киевские и черниговские, были среди них и переяславские бояре, приехавшие сюда вместе с Глебом. Из всех сыновей покойного к отпеванию успел прибыть только он. Рядом с Глебом стоял Всеволод Ярославич с поникшей головой. Было видно, невесёлые мысли терзают его. Чуть в стороне - Давыд Игоревич и юные братья Ростиславичи, все трое. Эти были полны тревоги. Как повернётся в дальнейшем их судьба? Будут ли они в милости у нового великого князя, как были у Святослава Ярославича?

Впереди всей знати стояла Ода в чёрном траурном платке и круглой шапочке с опушкой из меха куницы. Её лицо было бесстрастно, губы плотно сжаты. Ода, не отрываясь, глядела на умершего супруга, время от времени её глаза мстительно сужались, выдавая потаённые мысли. Рядом с Одой возвышался плечистый красавец Борис, на которого заглядывались боярские жены и дочери.

Не успел приехать к отпеванию из-за непогоды и Владимир Всеволодович. От Турова до Киева путь не такой близкий, как из Чернигова или Переяславля.

Неожиданная смерть Святослава Ярославича повергла все его окружение в состояние глубочайшей растерянности и скорби. Особенно скорбели греки, прибывшие в Киев из Константинополя и жившие на подворье у митрополита: было непонятно, кто теперь станет великим князем и выступит ли русское войско для усмирения болгар. В гневе бояре едва не убили лекаря Арефу, который приехал из того же Константинополя года два тому назад по просьбе митрополита Георгия, знавшего про недуг Святослава. Пришлось Оде выручать Арефу, спасать его голову от топора. Спасла Ода и Ланку, которую ушлые священники-греки обвинили в колдовстве и уже собирались сжечь на костре.

Ланка порывалась уехать в Германию, но Ода не пустила её из опасения, что Изяслав, узнав о кончине Святослава, поспешит в Киев. Сразу после отпевания Святослава Ода спровадила Ланку вместе с Давыдом Игоревичем в Канев: мол, надо получше узнать будущего зятя. Ланка не стала противиться, понимая, что находится в полной власти Оды.

Поначалу тело Святослава Ярославича собирались похоронить в одном из приделов Софийского собора. Однако из завещания покойного стало ясно, что последним его пристанищем должен стать Спасо-Преображенский собор в Чернигове. В этом городе Святослав княжил дольше всего, оттуда уходил в походы, прославившие его имя по всей Руси. Видимо, Святослав настолько сросся душой с Черниговом, что и прах свой завещал упокоить в местном кафедральном соборе.

Это было удивительно для Оды и всех тех, кто знал, сколь рьяно желал честолюбивый Святослав оказаться на киевском златокованном престоле. Ведь завещание было написано Святославом в его бытность великим киевским князем.

Когда гроб с телом, установленный на санях, двинулся в путь, весь Киев от мала до велика вышел проститься с тем, кто при всей своей хитрости и жестокости всегда был надёжным защитником Руси. Кого опасались и половцы, и правители соседних западных государств.

Ода ехала в крытой кибитке позади траурных саней. До неё долетали отдельные выкрики из толпы, которая растянулась вдоль улиц от дворца до Золотых ворот:

- Прощай, Ярославич!

- Прощай, заступник!

- Да будет земля тебе пухом!

- Райских кущ тебе, Святослав Ярославич, за доброту твою!

Скрипит снег под полозьями и под копытами лошадей. Звякают уздечки: старшая и младшая дружина в полном составе сопровождают своего князя в последний путь.

По пути в Чернигов Ода несколько раз пыталась заговорить с Глебом о том, как ему надлежит вести себя со Всеволодом Ярославичем, дабы тот не изгнал его из Переяславля, когда дело дойдёт до дележа столов княжеских. Однако подле Глеба постоянно находился Владимир Всеволодович, приехавший-таки в Киев в день отъезда траурного кортежа. Откровенничать при Владимире Ода не решалась, поэтому беседы с Глебом у неё не получилось. Ода хотела и Бориса настроить против Всеволода Ярославича, но тот как назло постоянно находился далеко впереди среди дружинников, прокладывавших путь по занесённому снегом льду реки Десны.

У Оды невольно забилось сердце, когда она вступила н белокаменный черниговский дворец, где ныне хозяйкой была половчанка Анна, супруга Всеволода Ярославича. Все связанное с этим дворцом, все радости и печали, посетившие Оду в этих стенах, вдруг нахлынули на неё. Потому Ода и была так замкнута и неразговорчива с Анной, которая с искренним сочувствием отнеслась к се горю.

Прах Святослава был уже погребён, когда в Чернигов наконец-то съехались его сыновья, все кроме Романа.

На траурном застолье во главе стола восседал Всеволод Ярославич, за которым теперь было старшинство. По правую руку сидели его племянники и сын Владимир, по левую - ближние бояре.

Ода, сидя рядом с княгиней Анной, почти не притрагивалась ни к еде, ни к питью. Во всем происходящем ей чудилось недоброе. И то, как ломают шапки перед Всеволодом и его сыном киевские бояре. И то, что Всеволод отдалил от себя любимцев Святослава, Алка и Перенега. Для них даже места не нашлось за княжеским столом, оба затерялись среди прочих гостей, коих набилось в гридницу великое множество. Одна за другой звучали похвальные речи в честь усопшего, вспоминались его славные дела и мудрые изречения. Слуги едва успевали наполнять чаши и кубки хмельным мёдом.