Плохая мать - Маша Трауб

– Не хочу, теть Зарин, – загундосила я, – можно завтра?

Она понюхала воздух.

– Нет, нельзя. Полезай, – решительно мотнула головой.

Я сидела на дереве и срывала липовый цвет. Сумка оттягивала плечо, хотя была заполнена невесомыми, невероятно красивыми цветами.

– Я больше не могу! – кричала я.

Под деревом на стульчике сидела тетя Зарина, перебирала траву.

– Ты можешь. Терпи, – тихо и спокойно сказала она.

Когда бывает тяжело, я вспоминаю тот ее взгляд и голос: «Ты можешь, терпи...»

У тети Зарины был самый красивый палисадник во всем селе. Там росли диковинные цветы, которых ни у кого не было. Ходили слухи, что знахарка поливает их «живой водой».

– Просто у меня легкая рука, – говорила тетя Зарина. – У тебя тоже легкая, ты землю понимаешь. А у твоей матери рука тяжелая.

Тетя Зарина могла воткнуть в землю палку и через некоторое время палка не только начинала цвести, но и плодоносить.

При этом тетя Зарина цветы не любила. И ценила только те, которые могли хоть в чем-то соперничать с целебной силой трав. Розы она выращивала ради лепестков, которые обрывала, пересыпала сахаром, заливала спиртом и закупоривала в банку. Из лилии делала настойку от радикулита. Лаванду высушивала, раскладывала по мешочкам и выкладывала под подушку. Алоэ – чудо-растение. Алоэ тетя Зарина любила – горшок с цветком стоял в доме, на подоконнике. Но вот странно: у тети Зарины соседки часто просили семена или отросток – она никогда не отказывала. И ни у кого цветы не приживались.

Палисадник разрастался без всякого участия тети Зарины, что ее даже раздражало, поскольку она во всем любила порядок. Цветы требовали прополки и полива. Иногда ей не хотелось отвлекаться на них.

У моей бабушки палисадник был так себе, средненький. Но ей было все равно.

Лилию под ее окном посадила я, раскопав детской лопаткой ямку.

Насчет мамы тетя Зарина тоже была права. Когда мы жили уже в Москве, мама решила, что в доме должны быть растения, цветы. Она торжественно принесла фиалку и поставила цветок на подоконник. Даже не сбрасывала в него пепел и не заливала водой. Цветок умер через неделю. Мама не сдалась и принесла кактус, который недели через две сгнил изнутри. Кто-то подарил ей пальму – мы ее так называли, как правильно, не знаю – в огромной кадке, раскидистое растение с красивыми широкими листьями, которые нужно протирать тряпочкой для пыли. Пальма держалась стойко, но спустя месяц рядом с телевизором уже стояла только роскошная кадка, из которой торчал засыхающий ствол. Мама использовала кадку в качестве пепельницы, а ствол с сучковатым отростком периодически служил вешалкой для бижутерии.

Уже сейчас, когда мама живет за городом, она пытается что-то вырастить. Герань прожила два сезона, ромашки – один. На месте вырубленной малины вообще ничего не приживается. Молодые деревца-саженцы не хотят пускать корни. Мама завозит удобрения, поливает, следит за календарем садовода.

Я не люблю комнатные растения. При этом мой сын коллекционирует кактусы. Они у него колосятся, цветут по три раза в год и разве что не плодоносят. Подаренная мне фиалка, которую я сознательно поставила под открытую форточку и не поливаю, чтобы побыстрее умерла, продолжает цвести. Сын посадил на даче деревце – чахлую палку, которую мама собралась выбрасывать. Это дерево уже с меня ростом. Оказалось, вишня. Она цветет красивыми цветами. Сын, когда приезжает к бабушке, бежит к своему дереву, обнимает его и разговаривает. Спрашивает, как у деревца дела... У него, как и у меня, легкая рука... Еще легче. Он любит запах свежезаваренного чабреца, не морщится от шиповника и, когда заболевает, дышит над кастрюлькой с отваром шалфея. Он различает травяные запахи. Меня это иногда пугает – тетя Зарина не была ему кровной родственницей...

Вода, секретом которой якобы владела тетя Зарина, была не живой, а святой. По большим православным праздникам тетя Зарина ездила в село, в котором была церковь, и возвращалась с канистрой святой воды.

Она была верующей. И в те дни, когда я жила с ними, тетя Зарина рассказывала мне про иконы, которые стояли в углу ее кухоньки, про святых и читала молитвы.

Это был единственный и многолетний повод для конфликтов моей бабушки с дедом Георгием. Каждый раз бабушка передавала через Георгия просьбы «не забивать девочке голову всякой ерундой. Ей жить в советской стране». Георгий кивал. Тетя Зарина продолжала преподавать мне историю религии. Бабушка – убежденная атеистка-коммунистка, – когда возвращалась из командировки, каждый вечер занималась со мной историей КПСС. И доказывала, что Бога нет. Мама же вообще в ту пору считала, что она произошла не от обезьяны, а от дельфина, и проповедовала буддизм.

Впрочем, тетя Зарина была далека от религиозного фанатизма. Она, например, полностью отрицала идею всепрощения и не собиралась быть терпимой. Не считала, что воздается по заслугам. Со священником она вела долгие теологические споры, отказывалась называть его батюшкой и исповедоваться.

Но даже это было не главное. Священник умирал от рака. Медленно и мучительно. Тетя Зарина поняла это сразу, когда его увидела. И диагноз поставила мгновенно. Там даже двух вариантов быть не могло. Священник не хотел ложиться в больницу, о чем просила его тетя Зарина, и говорил, что пока есть силы – будет служить.

Тетя Зарина за разговорами поила его своими отварами. Священник улыбался, благодарил и уповал на Бога. Она злилась на себя, на него, на Бога, на всех сразу, потому что была бессильна.

Именно тетя Зарина меня крестила. Втайне от бабушки и мамы, хотя Георгий знал. Бабушка была в редакции, мама в Москве. Бабушка вернулась из очередной поездки и даже не сразу заметила простой оловянный крестик у меня на шее. Она ахнула и села мимо стула.

– Что ты сделала? – спросила она у тети Зарины.

– То, что считала нужным, – ответила та.

– А Георгий?

– Он знал и согласился.

– Почему? Почему ты ей разрешил?! – кричала бабушка уже деду Георгию.

– У девочки будет ангел-хранитель, – ответил Георгий, – он ее защитит.

– И ты в это веришь? – возмутилась бабушка.

Георгий пожал плечами и замолчал. Разговор был окончен.

С тех пор по большим православным праздникам тетя Зарина брала меня с собой. Бабушка всерьез собиралась писать учебник по истории партии для младшего школьного возраста.

Священник умер на глазах у тети Зарины. У него была ремиссия. Он хорошо себя чувствовал, даже поел. Тетя Зарина впервые за долгое время улыбалась и даже смеялась, довольная, что последний отвар дал такой результат. Было както очень хорошо – солнечный, нежаркий день. Священник (мама не помнит, как его звали, а у бабушки уже не спросишь) шутил и делал тете Зарине комплименты. Они пошли на речку. Тетя Зарина, опять же впервые за долгое время, шла по тропинке и не смотрела под ноги – не выглядывала траву, цветок... Она шла просто так, гуляла, чего не делала много лет. И даже не думала, что можно так просто идти, ничего не собирая, без мешка, идти и смеяться.

На реке мальчишки прыгали с тарзанки в воду. Он тоже решил прыгнуть. А она не остановила.

Мальчишки расступились перед взрослым. Им, наверное, он казался совсем стариком. Священник прыгнул и не вынырнул. Мальчишки первыми догадались, что что-то не так, и побежали в деревню, за мужчинами. А тетя Зарина еще долго смотрела на воду, думая, что он дурачится и сейчас вынырнет, выскочит из своего укрытия.

Она была готова к тому, что святой отец умрет от рака. Она бы это приняла. Но такую – нелепую, дурацкую смерть она принимать отказывалась. Больше в церковь не ходила. Никогда.

Для нее эта смерть стала страшным ударом. И это не преувеличение. Именно страшным и именно ударом. Тетя Зарина перестала топить печку и готовить отвары. Зачем лечить человека, если в один прекрасный день он может пойти на реку, нырнуть и не вынырнуть. Какой смысл?

Он перестал говорить совершенно неожиданно. Сначала никто даже не обратил на это внимания. «Если можешь помолчать, молчи или иди к женщинам на кухню», – часто повторял Георгий своему сыну Зорику, маминому сводному брату, который в отличие от скупого на словесные выражения отца поговорить любил. А тут Георгий замолчал совсем. И никто не мог понять – то ли он просто не хотел разговаривать, то ли не мог и нужен врач. Когда спрашивали, Георгий отворачивался. Потом Зорик вспомнил, что последней, с кем разговаривал отец, была Мария.

– Он молчит, – пришел к бабушке в редакцию Зорик, – может, ему врач нужен? Что случилось?

– Никто ему не нужен... – заплакала бабушка.

Зорик постоял немного и вышел. Бабушка продолжала плакать.

Тот год был очень тяжелый. Георгий похоронил Зарину – женщину, которая все эти годы была рядом, хранила дом, пекла хлеб, стирала, растила детей и ни разу не упрекнула его даже взглядом. Женщину, которая знала, что муж все эти годы любил другую. Любил так, как она любила его. Он был готов отдать жизнь за ту, другую, а она – за него. Она жила ради этого мужчины, воспитывала его дочь, потом внучку.