Идея фикс - Людмила Бояджиева

Через пару минут на опустевшей поляне воцарилась тишина. Так же мирно вздыхало внизу море и взахлеб трещали кузнечики. На каменной плите поблескивали бокалы, изумрудом светилось горлышко бутылки. Словно злой волшебник произнес заклятье и пировавшие здесь люди превратились в невидимок.

— Я не понимал, что происходит, — продолжил Келвин, вновь наполняя чашку густым кофе. — По-английски бандиты, естественно, не изъяснялись. Но то, что это не друзья и не продолжение карнавала, — мне растолковывать не пришлось. Лишь я и шахматист остались без увечий. Все молчали, спускаясь в оцеплении захвативших нас басмачей по горной тропинке. Вскоре мы оказались у темного сарая — в таких держат овец или другую скотину. Нас затолкали внутрь, и кто-то, засветив фонарик, пробежал ярким лучом по нашим лицам.

— Раздевайся, гады. Будем шмон делать. — Так, наверно, звучал переведенный мне Паламарчуком приказ. Я предложил Роберту:

— Скажи им, — я плачу тысячу долларов и даю обещание не заявлять в полицию, если они нас отпустят.

— Деньги у тебя и так отберут. А на милицию эти ребята… чихали. У них там свои люди. — Он снял галстук, пиджак, рубашку. — Не советую с ними спорить — зубы выбьют в два счета, если не пришьют.

— Господи, Роберт, а слайд? Мы же потеряем карту!

— Не голоси. Во-первых, у меня дома осталась хорошо запрятанная копия. Ни одна живая душа не знает. А эту, что принес для тебя, я Анжеле успел передать. Сказал — партийный документ чрезвычайной важности. Она местная, ее здесь все знают. Эти бандюги здорово секут, что к чему.

— Так они должны соображать, с кем имеют дело! — Я достал свой американский паспорт и пачку зеленых стодолларовых.

— Сэр! — подошел я к главному. — Я — американец! — прорычал в самое ухо. — Шпион! Андерстенд? (Слово «шпион» я умею говорить на всех языках).

Мужик посмотрел на деньги, покрутил в руках паспорт и что-то крикнул своим воякам. Меня весьма неделикатно подхватили под руки. Я с трудом сдерживался, чтобы не раскидать сволочей приемами дзюдо, которым владел в то время еще очень неплохо.

Главный сунул в карман моей рубашки паспорт, пиджак с меня сорвали, заставили снять брюки и почти любезно поволокли к выходу. Оружия, как ты понимаешь, я при себе не имел.

— Если меня выпустят, я пришлю копов, — крикнул я Паламарчуку.

— Давай поскорее, — на хорошем английском пискнул уже раздевшийся догола шахматист. Да, этот парень не выглядел культуристом…

Натянув на голову мешок, меня поволокли вниз. Потом пинком швырнули куда-то. Сгруппировавшись, я катился вниз и вдруг растянулся на чем-то твердом. Вокруг было тихо, никто не нарушал мой покой. Тогда я сел, с удивлением ощупав ладонями теплый асфальт и содрал с головы мешок.

Представляешь, — пустынное шоссе, петляющее вдоль берега моря. Редкие фонари, вокруг которых кружит мошкара. Я — в беленьких трусиках и голубой рубашке. Без копейки денег, но с английским паспортом в кармашке. И абсолютно живой! Ты будешь смеяться, но, кажется, у меня нечасто бывали такие веселые минуты: я хохотал, как помешанный, представив, что произошло бы с моими бывшими коллегами, доведись им увидать такую картину!

— Тебя бы списали за негодностью, агент 003, — зевнул Сид, сильно сомневавшийся в правдивости истории разговорчивого джентльмена. Он прикидывал причины, заставившие Келвина удерживать его у себя дома, но к однозначному выводу не пришел. На гомика старикан не похож и на тайного садиста тоже.

— Почему 3? — Арчи нахмурился.

— Это номер телефона психушки в одном маленьком городке, где мне приходилось трудиться.

— Не лестно. Но лучше, чем я подумал… В другом маленьком ведомстве, где мне довелось служить, так называли «двойников». Тех, кто работает на две стороны и еще на черта в придачу.

— Извини, что прервал на самом веселом месте. Ты оказался голым на шоссе и побрел к таксофону.

— Какому таксофону? Ах, ты же не уловил юмора: в СССР на дорогах нет таксофонов и там нет никакой «Службы спасения»! Да что я тебе буду объяснять про них! Я сидел под фонарем и счастливо смеялся. Но вслед за всплеском животной радости спасшего свою шкуру существа на меня обрушилось отчаяние: Снежина осталась в руках террористов. Я должен был немедленно заявить о случившемся в милицию. Но вокруг не было никого! Ни одна машина не проезжала по шоссе… Я поднялся и двинулся в сторону города. Вскоре мне попался столб с указателем километров. Всего десять!

— Да, ситуация аховая, но для сценария боевика сойдет. Дикость, варварство, бандитизм. Клады золотых слитков и море шампанского. Красотки разных мастей, коммунисты, шахматисты…

— Ничего не пропустил, умник… — Арчи снова взялся за спиртное, разлив по бокалом джин с тоником. — В конце концов по автобану проехала пара машин. Но, увидав полураздетого человека, машущего руками, они, отчаянно гудя, проносились мимо. Я был в панике. Шпионам не место в России…

Услышав шум автомобиля за поворотом, я предпринял последнюю попытку — лег поперек дороги и сложил на груди руки… Ты же не знаешь, что ночью по шоссе в их курортных местах ездят только пьяные, которые и слона не заметят. Моя жизнь зависела от степени опьянения водителя.

Это оказался огромный пыльный самосвал, везущий щебень. Шофер опасливо склонился надо мной. Я сунул ему под нос паспорт и сказал: «Шпион, полиция. Большое спасибо»… Черт! Позже я таки выучил по-русски еще несколько фраз. Тебе придется их вызубрить. Это вроде пароля: скажешь «блин», «мать твою так» и — вроде свой парень.

— Не понял… ты полагаешь, что мне придется общаться с русскими? Да в чем вообще состоит проблема?

Арчи развел руками:

— Хочу разбогатеть на старости лет. Мне семьдесят четыре, я чувствую себя бодрячком. Сил полно, и ощущение такое, что умирать рано. Кто-то меня здорово надул, и прямо руки чешутся разобраться. А иногда… Иногда мне кажется, что жизнь кончается, и я боюсь не успеть. Не успеть хапнуть свой куш и умыть кого следует.

— Так… — Сид с трудом улавливал суть беседы. Несмотря на выпитый кофе, или, вернее, благодаря ему, парня неудержимо клонило в сон. — Постой, ты не закончил о своих приключениях. Лег, значит, под грузовик и назвал себя шпионом…

— Это был единственный умный шаг за весь визит в СССР. Американец без штанов был доставлен в милицию, где провел остаток ночи, рассказывая разным людям про ужин в «Ауле» и нападение банды. Они даже нашли человека, говорившего по-английски. Его, видимо, подняли с постели. Это был гид из «Интуриста». И я все основательно живописал, подчеркивая, что в руки бандитов попал товарищ Паламарчук, болгары и дочь московского замминистра Решетова.

Мне принесли тренировочный костюм, вокруг забегали заспанные, но, видно, важные люди. В «Аул» были направлены полицейские, и часов в шесть утра мы получили сообщение, что они обнаружили поблизости от ресторана группу отдыхающих «Спутника» во главе с директором. В полной сохранности. Но Паламарчук и певица Анжела пропали! Милиция побывала у Черного камня и ничего, кроме остатков нашего пиршества, не обнаружила. Опустел и известный мне сарай…

Весьма серьезный человек в штатском настойчиво посоветовал американскому товарищу отбыть на родину, уверяя, что органы местной власти разберутся в неприятном инциденте сами. Я послушался, тем более что кончалась виза и этим вечером я должен был лететь в Москву, а уже оттуда — в Штаты. Меня волновали Снежина и карта. Я решил перехитрить русских, оставшись в городе до вечера. Но, видимо, дело приобрело весьма серьезный оборот. Я был очень любезно, но настойчиво посажен в черную «Волгу» и доставлен в Симферополь, где сопровождавший меня юноша в отвратительном костюме получил для меня билет на первый же рейс в Москву.

Едва зайдя в номер столичной гостиницы «Националь», я бросился к телефону, названивая директору «Буревестника». Мне удалось разыскать его лишь поздно вечером. Голос Федоренко звучал, как из преисподней:

— Только что пришел домой. Весь день давал показания… тут целая история… Нет, нет, дорогой, не волнуйся. Все о’кей… Болгары передают тебе привет. Желаю счастливого пути…

Он, конечно, объяснялся кое-как, мешая английские и немецкие слова. Но я понял — директор не хочет говорить со мной. Его здорово напугали и запретили разглашать информацию. Да… Там действительно заварилась каша… Представляешь, в то же утро, когда я катил в Симферополь, на столе в морге уже лежал труп Паламарчука, погибшего от выстрела в висок. Это я узнал позже…

— А рыжая певица?

— Она вернулась домой. Но больше в «Спутнике» вроде не выступала… Снежину я разыскивать не стал. И в СССР больше не поехал. Устроился на работу в серьезном ведомстве, прожил десять лет на Востоке. В СССР не рвался. И, думаю, меня бы не пустили. Связав убийство партийного босса с моим присутствием, русские выяснили обо мне, очевидно, множество неприятных вещей… В частности, истинную профессию… Увы, я никогда не был ни журналистом, ни коммунистом… Разве что по совместительству.