Карсон Венерианский - Эдгар Берроуз

— Единственное место, которое приходит мне в голову, — это остров неподалеку от берега к югу от нас.

— Какой остров? — спросил я. — Есть ли на нем ровный свободный участок?

— Да, Да. Это совсем плоский остров. Он покрыт травой. Никто на нем не живет. Редко кто-нибудь туда ездит, и никогда со времени революции.

— Как далеко он от берега?

— Очень близко. Я добирался туда на веслах за несколько минут.

— На веслах? У тебя есть лодка?

— Да. Раз в год мы плаваем туда за ягодами, которые там растут. Женщины варят из них повидло, которого хватает до следующего года.

— Прекрасно! — воскликнул я. — Теперь у меня есть план, который снимет с тебя все подозрения. Слушай.

Десять минут я объяснял ему план во всех подробностях. Время от времени Лодас хлопал себя по колену и смеялся. Он был очень обрадован и чувствовал явное облегчение. Лодас был простым крепким добрым парнем. Невозможно было не верить ему, он не мог не понравиться. Я не хотел втягивать его ни в какие неприятности, поскольку желал ему блага. Кроме того, я знал, что, в какую бы неприятность я его не втянул, мне придется разделить ее.

Мы решили осуществить мой план немедленно. Мы вышли из дома и, когда мы проходили мимо женщин, Лодас сердито обратился ко мне:

— Убирайся с моей фермы! — вскричал он. — Я не хочу иметь с тобой ничего общего!

Мы сразу подошли к кораблю и отвязали веревки. Я выехал на поле, на котором приземлялся. Лодас шел за мной следом, и когда мы приблизились, так что нас могли слышать работники, он громко закричал на меня:

— Убирайся отсюда! Я не намерен с тобой связываться. Чтоб я тебя больше не видел на моей ферме!

Работникеи смотрели изумленно, вытаращив глаза, и вытаращили их еще сильнее, когда я взлетел.

Так же как тогда, когда я покидал Санару, я полетел в направлении, противоположном тому, куда мне было нужно, и, когда я покинул поле зрения, я развернулся обратно к океану. Я нашел остров, о котором говорил Лодас, и приземлился без труда. На навертенной стороне росли высокие кусты, к которым я привязал корабль. Я работал над этим до темноты, и привязал корабль так прочно, что вряд ли что-то слабее тропического урагана могло его сдуть.

Я привез с собой из Санары немного еды. Поев, я забрался в кабину и устроился на ночь. Я чувствовал себя очень одиноким на пустынном острове, где только ветер завывал в кустах и прибой бился о берег неведомого моря. Но мне удалось заснуть, и снилась мне Дуари. Я знал, что она, должно быть, уже беспокоится обо мне, и чувствовал себя последним негодяем, поступив с ней так. Я надеялся, что Мьюзо скоро скажет ей, что он отправил меня на задание. В самом худшем случае я надеялся быть дома не позже, чем через день.

Я проснулся рано и перешел на ближнюю к берегу сторону острова. Примерно через полчаса я увидел на берегу приближающегося огромного гантора, который тянул за собой повозку. Когда он подошел поближе, я узнал Лодаса в погонщике на спине животного. Я помахал ему, и он помахал мне в ответ. Оставив свой экипаж на берегу, Лодас спустился в небольшую бухточку и вскоре выплыл оттуда на неуклюжей лодке. Скоро я присоединился к нему, и он заработал веслами в направлениии берега.

— Как сработал наш маленький заговор? — спросил я.

— Великолепно, — ответил он, широко усмехаясь. — Я не сказал им, что именно тебе было от меня нужно, но сказал, что тут что-то неладно, и я отправляюсь в Амлот сообщить обо всем властям. Этим они удовлетворились. Так что если среди них есть шпион, не думаю, чтобы он доставил нам хлопоты. Это ты очень здорово придумал так все устроить.

Добравшись до бухты, мы втащили лодку на небольшой выступ и поднялись наверх, где нас ожидала повозка — четырехколесная коробчатая телега, нагруженная овощами и сеном. Лодас отбросил вилами часть сена вбок и велел мне лечь в образовавшееся углубление. Затем он забросал меня сеном.

До Амлота было около десяти миль, и из всех некомфортабельных десяти миль, которые мне случалось проезжать, эти заняли первое место. Сено было достаточно мягким для лежания, но отдельные колючие травинки набились мне в уши, в нос, в рот, под ремни и в набедренную повязку. И я чуть не задохнулся под наваленной на меня кучей сена. Движение повозки было слегка своеобразным, чтобы не сказать большего. Она запиналась, натыкалась на камни, дергалась и вихляла по дороге, которая, должно быть, была новой во времена изобретения эликсира молодости, да вот только эликсира ей не досталось ни капли. Гантор шел куда быстрее, чем я предполагал. У него была размашистая походка и длинные шаги. Мы делали не меньше шести миль в час, что лежит где-то между лошадиными шагом и рысью.

Но в конце концов мы добрались до Амлота. Я узнал об этом, когда повозка остановилась, и я услышал, что Лодасу задают вопросы. Наконец один из спрашивающих сказал:

— А, я знаю этого фермера. Он часто привозит в город свою продукцию. С ним все в порядке.

После этого они нас пропустили, и по звуку колес я смог определить, что мы едем по мостовой. Я был в стенах Амлота! Я надеялся, что оставшаяся часть моего задания окажется столь же легко выполнимой, как и его первая половина. И у меня не было никаких причин полагать, что она таковой не окажется. Если все пойдет так же гладко, на следующий день я вернусь к Дуари.

Мы проехали значительное расстояние по городу, прежде чем остановились снова. Последовало короткое ожидание, во время которого я слышал голоса, но они были тихими, и я не мог расслышать, что говорилось. Затем я услышал скрип, как будто открыли тяжелые ворота, и сразу же мы передвинулись вперед на небольшое расстояние и снова остановились. Еще раз простонали петли ворот, затем послышался голос Лодаса, предлагающий мне выбираться наружу. Я не нуждался в повторном приглашении. Отбросив сено, я встал в полный рост. Мы были во внутреннем дворе одноэтажного дома. Рядом с Лодасом стоял мужчина, глядя на меня. Он не казался очень обрадованным моим появлением.

— Это мой брат Хорджан, — сказал Лодас. — Хорджан, это… послушай, приятель, как тебя зовут?

— Разве в сообщении, которое я тебе отдал, этого не говорилось? — спросил я, изображая удивление.

— Нет.

Быть может, подумал я, мне не стоит слишком уж широко пользоваться моим подлинным именем.

— Там, откуда я прибыл, — сказал я. — Меня называли Хомо Сапиенс. Зовите меня Хомо. — Так я стал Хомо.

— Плохо это все, — сказал Хорджан. — Если нас обнаружат, придет Гвардия и заберет нас всех в тюрьму. Там нас будут пытать и убьют. Нет, мне это совсем не нравится.

— Но это ведь ради джонга, — сказал Лодас, как будто эти слова были достаточным основанием для любой жертвы.