«Если», 2000 № 06 - Дэвид Лэнгфорд

Взять хотя бы Интернет. Меня в свое время поразила глубокая мысль Маклюэна о том, что каждое новое средство сообщения вбирает в себя предыдущее, как контент, становясь для него внешней оболочкой. Еще в 60-е годы канадский ученый был поражен, как кино «инкорпорировало» структуру романа, превратив последний в свой контент: ведь и до сих пор, за редким исключением, кино является всего лишь романом, перенесенным на экран!

Мне кажется, именно после знакомства с идеями Маклюэна начинаешь глубже понимать, что представляет собой Интернет: это «средство сообщения для всех предыдущих средств сообщений» (the medium of mediums). Его контент — это все то, что ранее служило «оболочкой»: электронные газеты, электронные книги, Real Audio и Real Video… Маклюэн первым заметил, как по мере поглощения старых средств сообщения новое неизбежно их трансформирует. «Роман на экране» (т. е. кино) воспринимается совсем по-иному, нежели традиционный бумажный роман; точно так же Real Audio существенно отличается от обычного радио; те, кто постоянно слушают первое, меня поймут.

Одним из самых неразработанных и животрепещущих вопросов, связанных с приходом эры цифровых технологий и сетевой культуры, стал вопрос об интеллектуальной собственности. Точнее, вопрос состоит в том, как ее теперь определять и охранять — и стоит ли вообще этим заниматься?

С этой интеллектуальной собственностью мы всегда испытывали определенный дискомфорт. Что это за собственность, которую не пощупать рукой, не съесть, не надеть на себя? Традиционно считается, что собственность — то, что допускает использование собственником, однократно или многократно. Вот, к примеру, мой автомобиль — это собственность: я могу завести его и отправиться куда угодно и когда угодно. А как использовать во второй, третий, десятый раз мысли, образы, картины, слова, ноты, информацию?

Еще большую сумятицу внесли в этот непростой вопрос новейшие цифровые технологии, с помощью которых стало возможно относительно быстро и дешево копировать и распространять по сетям все, что вздумается. Когда контент чего-то попадает в Интернет, он становится доступен абсолютно всем пользователям Всемирной Паутины. И оттого, что копирование этого содержания доступно и не занимает много времени, все попытки хоть как-то контролировать авторские права создателей, прослеживать пути его распространения приобретают очертания сизифова труда…

Один из пророков «информационной эры» Стив Бранд еще десятилетие назад сформулировал моральный императив адептов этой новой эры: человечеству пора вообще отказаться от понятий «интеллектуальная собственность» и «авторское право». Раз информация стремится к тому, чтобы распространяться свободно и без ограничений, дадим же ей это право!

Хотя я могу понять, откуда берутся эти радикальные мысли и в чем их, на первый взгляд, неопровержимая внутренняя логика, но, боюсь, все здесь не так просто. И ошибочное следование этому императиву заведет всех нас — в том числе и адептов сетевой свободы — в тупик.

Вкратце мой контраргумент можно сформулировать следующим образом. Да, информация стремится к тому, чтобы распространяться свободно, но у создателей ее есть еще и куда более прагматичная цель: заработать на хлеб насущный. Творение их кормит, и с этим также ничего не поделаешь.

Если легализовать окончательно свободу информации (в смысле сделать ее бесплатной, а об авторском праве забыть навсегда), то создатели ее со временем поголовно переключатся на что-либо иное. На то, что сможет их прокормить. Они сделают это, даже несмотря на всю свою любовь, на все свое умение.

И что вы тогда сможете выуживать в Сети?

— Воры! — сказал эмир убежденно. — Все воры! Все до единого! Поверишь ли, Гуссейн Гуслия, они обкрадывают нас денно и нощно! Нам приходится самолично следить за каждой мелочью во дворце, и каждый раз, проверяя дворцовое имущество, мы чего-нибудь недосчитываемся.

Леонид Соловьев «Повесть о Ходже Насреддине».

Кейт Вильхельм

НЕ РОДИСЬ СЧАСТЛИВЫМ

Коллоквиум в Мичиганском университете должен был освещать не Тони Манетти, а сам редактор. Но за день до отъезда у редактора случилось несчастье в семье, и Тони отправился на коллоквиум вместо него. В «Холидей-Инн» уже был забронирован номер, а в аэропорту Лэнсинг ждал заранее арендованный автомобиль.

Тони дважды попытался дозвониться Джорджине. Оба раза оставил на автоответчике невинное сообщение, в действительности означавшее: «Перезвони, когда муж не будет висеть над душой». Но Джорджина так и не объявилась. Уже выехала из Беркли, решил Тони. Ну естественно, она же думает, что от журнала на коллоквиум приедет Гарри, и, соответственно, не видит необходимости разыскивать Тони. «Пять ночей», — мурлыкал он про себя. Пять ночей — и пять дней, разумеется.

Зарегистрировавшись в мотеле, он справился у портье о Джорджине. Еще не приехала. Тони взял у портье материалы коллоквиума, но даже не стал их просматривать: все участники и так постараются обеспечить «Вестник современной науки» экземплярами своих докладов. Зато он прочел распорядок встречи. Сегодня вечером, в субботу — торжественное открытие, после каковой церемонии ученые разбредутся кучками по барам и ресторанам. Воскресенье: завтрак, ленч по случаю того-то, ленч в ознаменование сего-то, чаепитие секции… чаепитие общества… В общем, масса поводов выпить и закусить. В понедельник докладчики начнут читать друг другу лекции. Все это Тони собирался преспокойно прогулять. Доклады он пробежит, когда и где ему заблагорассудится, а обо всех интересных происшествиях кто-нибудь да расскажет. Планы Тони сводились к одному пункту: поездка в Верхний Мичиган с прекрасной Джорджиной.

Забросив вещи в номер, Тони вернулся вниз. Она все еще не зарегистрировалась. Тони отправился в бар, битком набитый ученой братией, заказал джин с тоником и начал подыскивать место, с которого хорошо просматривался вестибюль.

— A-а, Питер, рад вас видеть, — окликнул его тяжеловесный лысый мужчина. И приветливо поманил Тони к себе.

— Доктор Бресслер, как поживаете? — отозвался Тони, глядя мимо собеседника на стойку портье — к ней непрерывным потоком текли прибывающие участники конференции.

— Отлично, Питер, отлично. Присаживайтесь.

— Я Тони. Тони Манетти, — у Бресслера он проучился один семестр в Колумбийском университете. За время учебы Тони видел профессора дважды: один раз в аудитории и второй — в коридоре. Теперь они порой сталкивались на конференциях, и всякий раз Бресслер называл Тони Питером.