Четверо детей и чудище - Жаклин Уилсон

— Вы что, ребята, одни едете? — озабоченно спросила какая-то женщина средних лет.

— Одни, — сказала Шлёпа. — Но вы не волнуйтесь. Я за ними присматриваю.

Я покраснела как рак: я ведь выше Шлёпы и самая старшая, это сразу видно.

— А мама вам разрешает одним ездить, когда темно?

— А что ей делать? — сказала Шлёпа. — Она болеет, с каталки не встает, а папаша уж сто лет как смылся.

— Вот беда! — Женщина приняла Шлёпину болтовню за чистую монету. — Но неужели… неужели совсем некому вам помочь?

— Мы сами справляемся, спасибо, — поблагодарила Шлёпа.

С грохотом подъехал поезд. Моди, перепугавшись, захныкала.

— Тише, Моди, все хорошо, солнышко. Это просто такой чудной поезд. — Шлёпа покачала ее вверх-вниз. — Пошли.

Робби в метро тоже не понравилось. Он не хотел заходить в вагон. Застыл как вкопанный — одна нога через порог, — с тревогой всматриваясь в темный зазор между поездом и платформой.

— Провалиться можно, — с опаской сказал он.

Шлёпа, вместо того чтобы, как обычно, разворчаться, принялась его уговаривать:

— Давай, Робс, это совсем не страшно, честное слово. Ты не упадешь — а если упадешь, я тебя поймаю!

Робби она не слишком убедила, зато на женщину произвела впечатление.

— Ну до чего смелая девочка! — сказала она себе под нос.

Шлёпа, страшно довольная собой, ухмыльнулась. Не знаю, станет ли она когда-нибудь богатой и знаменитой певицей, — уж скорее богатой и знаменитой актрисой. Или экскурсоводом по Лондону — ориентируется она, похоже, интуитивно. На станции «Ватерлоо» мы, по ее указке, сошли, и она повела нас загадочными переходами.

Моди задремала, а Робби все время был начеку и по-прежнему всего боялся: шума поездов, длинных коридоров, бормотания по громкой связи про то, что надо быть осторожными при выходе из вагона и что нельзя прислоняться к дверям. Эскалаторы наверх, к вокзалу, ему тоже не понравились. Мне пришлось чуть ли не волоком его тащить.

Шлёпа остановилась перед табло отправления. Я, конечно, тоже в него уставилась, хотя даже не знала, на какой станции живет папа. Я все бегала глазами по расписанию, когда Шлёпа победно воскликнула:

— Нашла! Восьмая платформа. Пошли!

Поезд был набит битком, и пассажиры опять на нас таращились. Очередная сердобольная тетушка спросила, одни ли мы едем, и Шлёпа по новой завела свою шарманку про бедную храбрую девчушку. На этот раз она слегка переборщила — маму вовсе укокошила и выдумала жестокого злодея-отчима, который все время на нас орал и избивал, когда мы осмеливались ему перечить.

— Особенно братишке достается. Отчим его заставил в спортивную школу пойти, а когда оказалось, что толку от пацана ноль, так взбесился! — живописала Шлёпа. — Он его до смерти боится, верно, Робби?

Робби вспыхнул.

— Вовсе он не взбесился! — зашипел он, когда на следующей станции женщина сошла.

— Да знаю я. Это я так, для красного словца.

— Нечего о нашем папе байки сочинять, — сказала я. — Никакой он не злой и не жестокий.

— А чего ж вы оба так трясетесь, что он рассердится? — прищурилась Шлёпа. — «Ой-ой, что же скажет папа?» Смотрите, в штаны не наделайте.

— Ничего мы не трясемся. Мы ему объясним, что мы тут ни при чем, — сказала я.

— Значит, расскажешь ему, как мы разъезжали по Лондону в лимузине, как ты свои книжки подписывала, как Робби кулинарное шоу вел, как Моди была в «Шестичасовом», а я — мегазвездой на сцене «О2»? — спросила Шлёпа. — Ну, конечно же, он все поймет.

— А что же тогда сказать?

— Надо, чтобы они испугались и стали нас жалеть, а не ругать, — сказала Шлёпа. — Знаю! Скажем, что какой-то урод напал на нас в лесу, затащил в свой фургон, увез куда-то и запер в страшном сарае, но мне удалось вылезти в окно, я вас всех освободила, и мы сбежали. Точно, так и скажем!

— Ничего не выйдет. Папа позвонит в полицию, нас станут расспрашивать, что да как, а Робби врать вообще не умеет — сразу покраснеет и разревется.

— Неправда. — Робби стоял весь красный и чуть не плакал.

— У нас возьмут показания, будут спрашивать приметы, в итоге мы наврем в суде под присягой, и нас отправят в какую-нибудь ужасную тюрьму для детей. — Я была уверена, что так и будет.

— А что, может, там весело будет, — сказала Шлёпа. — Уж наверняка лучше, чем в том интернате, куда меня мама запихнула, хотя у меня там все по струнке ходили, я в общаге была за главную. Меня даже старшие девчонки слушались.

— Не сомневаюсь, — устало вздохнула я.

— Да расслабься ты. Я вас, ребята, в обиду не дам, — пообещала Шлёпа. Она побаюкала Моди, которая все так же крепко спала. — Особенно Моди.

— Мы и без тебя справимся, — надменно сказала я.

Когда мы сошли на своей станции и в нерешительности остановились, не очень понимая, куда теперь, к нам подкатил какой-то старик.

— Заблудились, ребята? — спросил он и одной рукой приобнял меня, другой Шлёпу. — У меня тут рядом машина. Подбросить вас домой?

— Опасный незнакомец! — беззвучно сказали мы с Робби друг другу.

Мы вывернулись из его объятий и дали стрекача.

— Папа точно здесь живет? Я не вижу его дом, — пропыхтел Робби.

— Просто надо было свалить от этого чудика, — сказала Шлёпа.

— Шлёпа, теперь точно надо звонить папе с Элис!

— Ни за что! Я совру, что потеряла телефон. У кого есть карманы? Иди сюда, Робби. — Шлёпа запихнула свой мобильник Робби в карман — с трудом, там уже был лев. — Вот так. Тебя обыскивать не станут. Пошли, по-моему, нам вон по той улице. Уже близко.

— Но что же мы скажем, когда придем?

— Я разберусь, — сказала Шлёпа.

— Этого я и боюсь, — я покачала головой. — Не надо только никакой бред сочинять. Давайте уж врать без затей. Мы забрели далеко в лес и потерялись. Потом устали и легли поспать, а когда проснулись, уже было темно, и с тех пор мы так и плутали, искали дорогу домой. А телефон ты в лесу потеряла — выпал из кармана.

Шлёпа с Робби уставились на меня, хлопая глазами. Похоже, внезапно озарившая меня идея их не впечатлила. Даже Моди, которая спала, положив голову Шлёпе на плечо, неодобрительно фыркнула.

— Тупая какая-то байка, — подытожила Шлёпа. — Как будто нам всем по три года.

— Зато так они не будут сердиться, — возразила я.

Они все равно рассердились. Да еще как. Хотя сначала долго нас обнимали и плакали. Папа одной рукой прижал к себе Робби, другой — меня и так в нас вцепился, как будто вообще не собирался отпускать. Элис обнимала Моди и рыдала, а потом папа их тоже притянул к себе. Так мы и стояли тесной кучкой — все, кроме Шлёпы.

Потом папа позвонил в полицию, чтобы нас больше не искали. Они за нами даже вертолет послали — осматривали лес с воздуха.

— Круто! Жалко, что нас на вертолете не покатали! — огорчилась Шлёпа.

Элис кричала на нее, называла безответственной хулиганкой, говорила, что она на всех нас плохо влияет. Но Шлёпе, похоже, это было до лампочки. Она просто стояла и с улыбочкой повторяла «Ну да, ну да», пока Элис ее не тряхнула:

— У тебя совсем совести нет! Я так волновалась, чуть с ума не сошла.

— Ты просто боялась, вдруг что не так с Моди, — сказала Шлёпа. — А за меня ты и двух пенсов не дашь, тебе на меня начхать.

Нас с позором отправили спать. Шлёпа натянула одеяло на голову и, похоже, тут же вырубилась, но когда через несколько часов я проснулась, то услышала рядом грустное сопение.

— Шлёпа? — шепотом позвала я.

Она сопела в подушку, но я все равно слышала.

— Шлёп, ты плачешь?

— Еще не хватало. Закрой варежку, дура. Ну вот, ты меня разбудила, — свирепо зашептала Шлёпа.

Я боролась с собой. Зачем она все время грубит и хамит? Как же с ней тяжело. Тут снова раздался негромкий всхлип.

Я вылезла из постели и склонилась над Шлёпой. Коснулась ее щеки. Щека была вся мокрая.

— Ну чего ты, Шлёпа, — мягко сказала я.

— Меня бесит, что я на концерте допеть не успела, — всхлипнула Шлёпа.

— Ну да, ну да, — сказала я, нарочно повторив ее присказку. Я нашарила в темноте свою сумку, достала пачку бумажных платков и кошелек. Дала Шлёпе платок и стала рыться в кошельке, гремя мелочью.

— За билеты отдать не могу — не хватает, — сказала я. — Зато у меня вот что есть.

Я нашла Шлёпину руку и сунула в нее две монетки.

— Это что?

— Два пенса. Мне на тебя не начхать.

— Все ты врешь. Ты меня ненавидишь.

— Ну, бывает. Так я и Робби иногда ненавижу, а он мой брат. А ты теперь мне сестра. И ты классно спела там, на стадионе. И очень классно довезла нас до дома.

Шлёпа опять засопела, но стиснула мою руку.

— Я завтра тоже пожелаю, чтобы мы стали богатыми и знаменитыми, — сказала я.

Но завтра ничего желать не пришлось. Мы были наказаны, и гулять нам запретили.

— А можно совсем маленький пикничок, чтобы Моди дома не сидеть? — спросила Шлёпа. — Ей так нравится в лесу — и она ни в чем не провинилась. И мы тоже вообще-то. Мы ж не нарочно заблудились, и теперь ни за что не заблудимся, честно-честно, клянусь.