Страсть и скандал - Элизабет Эссекс

Одно крепкое пожатие, и все. Девушка отняла руку.

Он словно бы потрогал ледяной огонь. Рука его отнюдь не лишилась чувствительности — напротив, трепетала своей жизнью, как будто все ощущения, данные телу, сосредоточились вдруг в его трепещущей ладони.

О да. Томас был сражен. Опьянен взглядом ее глаз, как будто действительно накурился гашиша. Но чтобы спасти их обоих от порки, он почтительно поклонился, сложив руки на уровне груди в намасте.

— Ты оказала мне великую честь, мэмсахиб Роуэн.

— Как и вы мне, хазур. — Она кивнула с серьезным видом и повторила его жест, прежде чем повернуться к кобыле, которая деликатно обмахивалась хвостом, прихорашиваясь перед Катрионой Роуэн. — Вы прекрасно знаете, что привели лорду Саммерсу настоящее сокровище.

Лошадь, танцуя на месте, на какое-то время скрыла их обоих из поля зрения лорда Саммерса, и Томас не удержался от того, чтобы, понизив голос, не произнести слов, предназначенных только для ушей Катрионы Роуэн:

— Я не приводил ее лорду Саммерсу, мэмсахиб. Дело в том, что я вообще не приводил ее — это она привела меня сюда, чтобы выбрать тебя своей хозяйкой. Она выбрала тебя.

На краткий миг ее серьезное, сосредоточенное лицо вспыхнуло от удивления. Щеки окрасил густой румянец — девушка явно не привыкла даже к столь невинному флирту, но справилась, принимая вызов. Томасу показалось, что он видит, как от удовольствия теплеет взгляд ее серых глаз. Она почти заулыбалась. Повернулась к лошади, и нежные губы изогнулись в едва заметной улыбке.

— О, вы очень добры, хазур. А торговаться вместо вас тоже будет лошадь, раз уж она такая умная девочка?

Ему захотелось запрокинуть голову и весело смеяться, пока и она не засмеется в ответ. Очаровать ее, заставив улыбнуться во весь рот, чтобы от радостного удивления эти губы раздвинулись и…

— Дорогая? — Лорд Саммерс вмешался в разговор прежде, чем Томас смог воплотить в действительность хоть какую-нибудь из непростительных затей, что были припасены у него для губ Катрионы Роуэн. — Что ты думаешь, моя дорогая? Она тебе нравится?

— Она просто чудо. И она знает, чего достойна. Не правда ли, восхитительное, гордое создание?

Лошадь согласно потерлась носом о руку девушки, словно подтверждая очевидный факт.

— Что скажешь насчет того, чтобы ее испытать? Если решишь, что она не отвечает твоим требованиям, — размышлял вслух резидент, — тогда, может быть, леди Саммерс захочет взять ее для своего экипажа, если, конечно, эта лошадь достаточно послушна. Или мы продадим ее одной из девочек Филдинг. Как их зовут?

— О, нет-нет! — воскликнула Катриона, прежде чем ее дядя успел найти ответ. — Нет. Ее нельзя впрягать в карету. И она как раз то, чего бы я хотела. И теперь, раз уже мне выпало счастье — мне предложили такую лошадь, — я ни за что не соглашусь с ней расстаться.

Было странно слышать столь прочувствованную и торжественную клятву, но это оказалось именно то, что хотел услышать Томас. И ее дядя, кстати.

— Что ж, хорошо, моя дорогая. — Лорд Саммерс сиял от удовольствия — ведь его подарок был принят с такой радостью. — Ты ее получишь.

Томас был вознагражден улыбкой, едва заметной, зато искренней. Словно единственный луч света, рассеяла она тихой радостью ее торжественную серьезность — и, как стрела, пробила брешь в броне его искусственно созданной личности.

Однако Катриона Роуэн пребывала в блаженном неведении относительно того разрушительного эффекта, который произвела в его душе.

— Спасибо, дядя. Вы очень добры. Я буду ее обожать.

Но потом она опять удивила их всех, потому что обернулась к Танвиру Сингху, плюнула себе на ладонь и протянула ладонь ему. Как двое мужчин, и не в «Таттерсоллз», а на рыночной площади шотландского городка, заключая сделку в мужской, освященной веками манере.

Но в ней не было ничего, совершенно ничего мужского. Между ними и Шотландией сейчас лежал целый мир. А она — женственная, нежная фея, о которой Танвиру Сингху было непозволительно даже мечтать.

И он понял, что невозможно противиться шансу вновь коснуться ее руки, — так же невозможно, как нестись вместе с ней во весь опор через огромную пустыню, или похитить ее и увезти в прохладные горы, или танцевать с ней на балу в Лондоне. Поэтому он уважил ее, плюнув себе на ладонь и снова задержав ее руку в своей, скрепляя договор.

Решив, таким образом, свою судьбу.

Глава 6

Катриона бежала по узкой, предназначенной для слуг винтовой лестнице особняка Уимбурн-Мэнор, перескакивая через две ступеньки. Нужно уезжать прямо сейчас, пока в доме переполох. Пока она одна и вольна бежать. Прежде чем ее остановят. Или убьют.

Если люди лорда Джеффри прочесывают территорию с юга, она выберет направление на север. Ежедневно, в два часа пополудни, через деревню проезжает почтовая карета, которая увезет ее на север, в Виндзор, а оттуда — на восток, в Лондон и в порт. У нее достаточно времени, чтобы успеть.

Опоздает сесть в карету — тогда просто наймет телегу на ферме, чтобы отправиться на восток, к лесу. Куда угодно, только не на юг. Если по пути кто-нибудь проявит любопытство, она сочинит правдоподобную историю о том, что едет в Лондон, оставив в Портсмуте воображаемого мужа-моряка.

Ей следовало бы стыдиться того, с какой легкостью и фантазией она сочиняет подобную ложь. Право же, стоило бы. Но честность была роскошью, которую она больше не могла себе позволить. Ни сейчас, ни в Индии. И ни прежде в Шотландии. Увы! Оставаться верной правде ей становилось труднее с каждым годом.

Несмотря на отличную физическую форму — сказались долгие прогулки и буйные игры с детьми, — Катриона была на пределе сил к тому времени, как добралась до надежного убежища: анфилады милых, наполненных светом комнат, которые леди Джеффри отвела своей прислуге на верхнем этаже дома. Возможно, дело в том, что встреча с Танвиром Сингхом, или Томасом Джеллико, стала для нее ударом. Потому и пришлось ей задержаться возле классной комнаты, чтобы перевести дыхание.

Детей в комнате не было, и в ней царила тишина, даже безмятежность. Но безмятежности она бы предпочла шумный спор, когда воздух здесь гудел от напора энергии юности! Горько было сейчас вспоминать, как она гордилась своими достижениями. Работами, которыми были завешаны стены, — там были гербарии, выстроенная в хронологическом порядке череда имен английских королей и карта, утыканная флажками-булавками, отмечающими места, которые она и дети посетили и исследовали вместе. Но особенно гордилась она узами любви и дружбы, которые связывали ее и детей. Как горько, как ужасно, что ей придется их покинуть. Да, она должна их покинуть.