Любить и не страдать. Когда страдание становится образом жизни - Хромова Татьяна

К огромному сожалению, часто жертвы сексуального насилия не то что не имеют поддержки в своей семье, наоборот, их осуждают и обвиняют в произошедшем. Я знаю случаи, где насильником был один из родственников, и вся родня вставала на его сторону, очерняя при этом жертву и обвиняя ее во вранье, от нее отворачивались. Это становится еще одной сильнейшей травмой для жертвы.

При этом ребенок – все же ребенок. Он может ничего не знать о сексе, соглашаться из любопытства, из страха обидеть, расстроить того, кто этот секс предлагает, или быть наказанным за отказ, а потом за то, что случилось.

Я стала жертвой сексуального насилия со стороны дедушки. Он засовывал свою руку мне в трусы и мастурбировал. Однажды он взял мою руку в свою и заставлял ему мастурбировать. Мне было лет 7–8 тогда. Меня и сестру воспитывала мама. Я маме смогла рассказать, только когда мне было примерно лет двадцать. Она стала первым человеком, кому я сказала, потому что больше не могла держать в себе. Но у меня нет с мамой теплых, доверительных отношений. Наверное, поэтому так долго все это в себе носила. Сейчас мне двадцать четыре. И у меня никогда не было отношений с мужчинами. Даже не встречалась ни с кем. Только небольшое общение. Возникает большая тревога, если понимаю, что нравлюсь какому-то парню.

Я пришла в терапию почти год назад. Работаем над этим. И только благодаря терапии я могу сейчас об этом написать, да и вообще начала об этом говорить. Мария, 24 года

Иногда жертвы сексуального насилия, будучи детьми, понимают, что происходит что-то запретное и неправильное, но вместе с тем ощущают что-то приятное, похожее на возбуждение, или даже получают оргазм. Это вносит еще больше путаницы в и без того непростые чувства жертвы. Там есть и вина, и отвращение, и стыд, и бессилие.

Какие дети чаще попадают в группу риска? Те, кого дома бьют, кто привык к жестокому обращению с их телом, те, кого чрезмерно опекают, те, о ком мало заботятся, кого игнорируют, критикуют, кому уделяют мало внимания, у кого нет доверительных отношений с родителями.

Когда мне было 11 лет, врач-офтальмолог назначил мне массаж. Я уже сама могла ездить в поликлинику на троллейбусе. В это время у меня уже начала расти грудь. Сейчас мне 37, прошло 26 лет. А я до сих пор помню этот кабинет. Массаж делала медсестра, это была молодая девушка. Один раз я приехала к ней на сеанс, а у нее в кабинете был молодой человек. Они разговаривали. Она велела мне раздеться. Мне нужно было раздеваться по пояс. Я вся как будто одеревенела. А он смотрел на меня. И она ему ничего не сказала. Он вышел только тогда, когда она начала уже работать. После этого я перестала ездить на массаж. Не помню, что сказала родителям. Но в это время я была абсолютно беззащитной. Я не помню ни единого раза, когда родители встали на мою сторону. Они предпочитали не вмешиваться или игнорировать. Или им самим требовалась защита. Я была как будто овца на заклании. Терпела то, что было невыносимо, и молчала. Сейчас мне очень больно за себя ту, маленькую. Я научилась себя отстаивать и защищать. Я этому рада. Карина, 37 лет

Что помогает минимизировать риски сексуального насилия над ребенком? Прежде всего – обсуждение с ребенком вопросов, которые касаются уважения к его телу. Важно, чтобы родители объяснили, что другой человек не имеет права его трогать, что есть интимные части тела и всегда можно сказать СТОП.

Ребенок, у которого есть представления о границах тела, гораздо более защищен, чем тот, у которого этих границ нет.

Ребенок, у которого есть доверие к родителям, гораздо больше защищен, чем тот, у которого нет эмоциональной близости с мамой и папой.

Ребенок, который знает, что родители встанут на его сторону, защищен гораздо больше, чем тот, которого родители не защищают.

4. Экономическое насилие

Экономическое насилие – материальное давление, которое может проявляться в запрете обучаться, работать, лишении финансовой поддержки, полном контроле над доходами.

• Над ребенком совершается экономическое насилие, если родитель преднамеренно лишает его жилья, еды, одежды и другого имущества или средств, на которые он имеет предусмотренное законом право, что может привести к его смерти, вызывать нарушение физического или психического здоровья.

Родители пили, одежду новую покупали мне очень редко, в основном донашивала вещи от двоюродных сестер, которые жили гораздо лучше. Это очень стыдно было. Никуда никогда не ездила, ни в какие поездки, если только бесплатные. Денег мне не давали. Обещали купить велосипед, который в те далекие времена при жизни в деревне действительно был важен, ровно так же, как современным детям важен телефон.

Однажды я играла со своим дядей в карты, и он мне за выигрыш дал денег. Как я была счастлива тогда! Но мать у меня их отобрала.

Собирала и сдавала бутылки, чтобы купить жвачку, а мать меня просила купить хлеба на них. Сейчас с деньгами сложно. Как только появляются, сразу трачу. На крупную покупку накопить не могу – спускаю. Бывает совсем пусто в кошельке, а мне спокойно при этом, тревоги нет. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Боюсь проявить себя, заявить о необходимости дополнительного заработка, хотя возможности есть. Страшно, что осудят. Виктория, 33 года

• Не удовлетворяются основные потребности ребенка, поведение контролируется с помощью денег.

• Взрослыми растрачиваются семейные деньги.

У моей мамы биполярное аффективное расстройство (БАР). Когда мне исполнилось 8 лет, мы переехали жить к бабушке и тете с ее семьей. Так как мама инвалид, ей платили пенсию примерно 15 тыс. И мне платили еще 10 тыс., потому что единственный родитель – инвалид. Когда у мамы начиналась мания, она становилась крайне расточительной. Она спускала все за пару дней, тусила с друзьями, тратилась на подарки им. А потом начинались кредиты. И я оставалась ни с чем. Благо бабушка и тетя обо мне заботились, кормили. Но никаких карманных денег, ни оплаты кружков, ни одежды позволить себе в эти моменты я не могла. Меня преследовало жуткое чувство вины, что они на меня тратят свои деньги, хотя это вообще не их ответственность. До сих пор работаю над чувством вины. Оно долгое время было чуть ли не единственным чувством, которое я ощущала. С 14 лет я договорилась с тетей, что деньгами, которые платили на меня (10 тыс.), я буду распоряжаться сама. Я сама покупала продукты, готовила, одежду покупала, оплачивала кружки и даже скидывалась на бытовую химию.

Поэтому когда у мамы начиналась мания, я просто не отдавала ей карту и прятала паспорт. Но она все равно умудрялась иногда оставлять меня без копейки. И снова ВИНА перед тетей. Я ей благодарна, что у меня был год на подготовку перед их переездом, чтобы научиться самой все делать и содержать дом, вести хозяйство, не голодать. С 16 лет пошла работать, поэтому отпала потребность контролировать мамины траты. А потом мне пришлось выплачивать ее кредиты. Как это сказалось на мне? Ну, наверное, могу привести пример с одеждой – не могу разрешить себе купить ничего дороже 2 тыс. И распоряжаться финансами мне очень тяжело. Не могу держать деньги, как только они появляются, сразу от них избавляюсь. Трачу, пока не закончатся. Не думая о том, когда вообще в следующий раз могут появиться (работа не с четкой зарплатой, а ближе к фрилансу). Вот как-то так. Аня, 22 года

• Ребенок используется как средство экономического торга при разводе.

• У ребенка забирают деньги, подаренные ему другими людьми, например бабушками и дедушками.

Врезалась в память ситуация, когда мне маленькой бабушка дала много мелочи, я была очень рада. И когда я, радостная, считала эту мелочь и бегала с ней, пришел папа и весело забрал у меня половину. Я знала, что ему это на пиво или сигареты. Было очень грустно и обидно. Мне кажется, что от этого меня преследует страх потерять деньги, страх радоваться деньгам. И в целом с заработком сейчас не очень.

Еще помню из той ситуации, что мне хоть и грустно и обидно было, но в голове также звучало, мол, это же папа, как тут возникать. Я же хорошая и послушная, нежадная. И от этого усвоила – своим надо давать, это же свои. Лика, 27 лет