Воспоминания провинциального телевизионщика - Леонид Пивер

Через полчаса приехал маэстро.

– Мстислав Леопольдович, это режиссер, – представили меня.

И сердце захлестнула волна радости, когда великий артист заключил меня в объятия.

Правда, потом, из воспоминаний Галины Вишневской, я узнал, что ее супруг дарил это необычайно теплое, дружественное объятие всем знакомым, малознакомым и незнакомым людям.

А тогда – маэстро репетировал, мы готовили студию. Во время непродолжительного отдыха перед началом записи я подошел к инструменту. Виолончель небрежно лежала на стуле, и я хорошо рассмотрел инструмент гения. Он был старым, обшарпанным. Казалось, передо мной – участница сцены драки из знаменитой комедии Г. Александрова «Веселые ребята». Место, которого касалась рука маэстро, было словно изодрано тигриными когтями.

И я решил пошутить, но не как с мировым гением, а как с одногодком:

– Мстислав Леопольдович, вы такой великий музыкант, а у вас такой инструмент…

– Да, это ужасно, друг мой, – согласился Ростропович. – И тем более ужасно, что это Амати…

Ну, кто такой Амати, я уже знал. Включив воображение, я представил, как пять веков назад, в Кремоне, старый седой мастер при тусклом свете свечи нежно трогает струны, проверяя звучание сотворенного им дивного инструмента.

– И цена его восемьсот тысяч долларов… – продолжил маэстро.

Тут мое воображение отключилось. Как выглядит без малого миллион долларов, я не представляю до сих пор. Так что не ищите меня в списках Форбса!

Тут вошел он

В 1958 году в стране широко отмечался юбилей комсомола. Мы тоже не могли отстать от страны. Благо в то время многие участники исторических событий были еще живы. Они с удовольствием встречались с молодежью, делились воспоминаниями. Нам не составило труда отыскать в городе двух делегатов самого первого съезда комсомола, пригласить их в студию. Тогда это была еще малая студия, маленькая площадка. Но отметить событие хотелось грандиозно.

Чтобы оживить студийный интерьер, соорудили шалаш – не бутафорский – настоящий. Поставили два пенька, чтобы хоть как-то приблизить ту атмосферу, в которой, по нашему мнению, и должен был зарождаться будущий союз молодежи. Привезли из ближайшей школы третьеклассников в галстуках и белых рубашках. Окружившие ветеранов ребятишки радовали глаз, одновременно являя грядущую комсомольскую смену. И последнее было идеологически правильным.

Договорились, что первой на программе выступит Клавдия Ивановна, а после слов «Тут вошел он!» продолжит Николай Васильевич.

Прозвучало, как обычно:

– Внимание! Эфир.

Ведущая отрапортовала:

– Сегодня у нас в студии ветераны ВЛКСМ…

И Клавдия Ивановна начала делиться воспоминаниями. Делилась она долго. Почти столько времени, сколько прошло со дня памятного съезда. У пионеров, сидящих под нашими софитами, уже пот стекал ручьями.

А ветеранша не умолкает. И вдруг, сквозь пламенную речь, слышу храп.

– Что такое?! – кричат на пульте.

– Ветеран заснул! – понимаю я.

Наконец, звучит пароль:

– Тут вошел он…

В ответ – только храп. Разморило старичка.

Клавдия Ивановна, не получив поддержки, усиливает посыл:

– Тут вошел он! Николай Васильевич, вы, конечно, его узнали… Храп.

Она громче:

– Николай Васильевич! И тут вошел он…

– И мы его все узнали… По лысине! – молвил внезапно проснувшийся Николай Васильевич.

– Всех разгонят! Поубивают! – хаотично соображал я. – За что? Что плохого я сделал комсомолу?

Между тем гости напропалую пустились в воспоминания. Всплывали фамилии, явки, пароли… Я отчетливо представил выражение лиц сотрудников курирующей нас организации.

– Там был… – Клавдия Ивановна называет фамилию, – помните, он потом оказался провокатором…

– Не может быть! Я его видел в прошлом году на рынке… Забыв о том, что старикам везде у нас почет, прошу оператора, стоящего ближе к участникам:

– Сережа, покажи, чтобы закруглялись!

Сережа руками показывает ветеранам большой круг.

– Это куда? – спрашивает Николай Васильевич.

И, поймав окончание очередной фразы, мы убрали картинку. Дали песню «Взвейтесь кострами» и на оптимистической ноте ушли из эфира.

… С тех пор я настороженно отношусь к ветеранам. В том числе, и к себе.

Утро туманное

В 60-е годы популярных артистов мы часто видели по центральному телевидению. Их популярность была невероятной. Но когда звезды появлялись в провинциальных студиях, то с удивлением обнаруживали полное отсутствие суматохи и возгласов:

– Ой, это вы?

У провинциалов собственная гордость…

Однажды в Челябинске гастролировал народный артист СССР Борис Штоколов – прекрасный певец, гордость отечественной оперной сцены. И между прочим, наш земляк, уралец. Тогда Штоколов был еще молод, но уже выглядел чрезвычайно представительно.

Когда он пел, его бас словно обволакивал слушателя. Микрофоны уважают такие голоса.

И вот, перед началом телепрограммы, Борис Тимофеевич признаётся:

– Ребята, я люблю крупные планы!

А я, уже немного попритершийся к «звездам», не спорю:

– Замечательно! Всё дадим крупным планом. А как же…

По графику подается команда в студию, светится табло «Микрофон включен» – передача начинается. В кадре идет средний план, хороший свет – черно-белый, который мне так нравится, микрофон работает…

Звучат несколько произведений. Увлекшись, я совсем позабыл о крупном плане…

Диктор объявляет: – В заключение исполняется старинный русский романс «Утро туманное».

Звучат первые аккорды. Вступает голос певца… Нивы, согласно тексту, печалятся… И тут я, вспомнив про крупный план, имею неосторожность скомандовать оператору: – Наезжай! Камера едет.

– И еще немножечко… Стоп! Камера замирает. В мониторе наблюдаю «поясной» план исполнителя, слышу строки рвущего сердце романса… Потом замечаю изменение ракурса… Камера опять идет на укрупнение.

– Куда? – торможу оператора. Он бормочет в микрофон: – Лично я – никуда, это меня…

А монитор по-прежнему заполнен крупным-прекрупным планом народного артиста. Вот объектив сканирует мощную грудную клетку… Я – опять к оператору, еще настойчивее: – Отъезжай!

– Не могу, – злится оператор. – Он камеру к себе тянет! И тут я соображаю, что происходит. На старых студийных аппаратах спереди, ниже объективов, как хобот у слона, торчал толстенный кабель питания. И Штоколов, то ли в творческом экстазе, то ли из любви к «крупнякам», схватился за этот электрический шланг, а объектив-то был широкоформатный. Техники в панике: – Лёня, мы видим печень! Я кричу оператору: – Отъезжай!