Разлучница - Эллина Наумова

Ася не задумывалась, торопится опять с выводами или нет. Она никогда не боялась ошибаться. Она стыдилась греха, но не стеснялась его. Ей было трудно разобраться в себе, однако, поняв или решив, что поступила дурно, она всегда пребывала в готовности публичного покаяния. Исповедь с глазу на глаз со священником ее не устраивала. «Где напакостила, там и кайся, – часто повторяла упрямица. – Чтобы люди веру в справедливость не теряли». Зная, что про ее извинения неизбежно станет известно множеству лишних людей, что, услышав «прости», обиженный, будто с цепи сорвавшись, примется трезвонить об этом направо и налево, все переврет и наговорит про нее гадостей, Ася все равно удовлетворяла моральные иски. Она понимала людей не хуже Киры Петровны. Но ждала от них не гадостей и не почтения, а новых знаний, ощущений, задач для решения. Потому что отлично помнила смерть своей кроткой бабушки.

Ася была уверена, что та скажет ей что-ни будь мудрое, тайное, выношенное в себе за годы молчания. Что ответит на накопившиеся в совместной жизни вопросы, надоумит, как быть дальше, последней волей благословит на удачу, на радость, на счастье. А она боролась с концом, бредя о собственном, никакого отношения к внучке не имевшем. И, проиграв, застыла с лицом хмурым и отчаянным. Так и отошла, подзывая Асю лишь по крайним своим нуждам. Ася была девочкой доброй, вполне допускавшей, что не до нее было мученице на смертном одре. Спасибо, что не бросила когда-то в детском доме. Но чувство разочарования не покинуло ее до сих пор. Бабушка умерла, а ковер равнодушно лежал на полу. Сколько она ругала внучку, которая норовила провезти по нему раскладушку, вместо того чтобы взять и пронести. Или история с телефоном. Соседи по коммуналке решили поставить его вскладчину, но бабушка отказалась внести совсем маленькую сумму, как Ася ни умоляла. Ну и стало основным их развлечением следить, чтобы девочка средством связи не пользовалась. Труднее всего было втолковать одноклассникам, почему их смачно посылают матом, когда они просят ее к общему телефону. Было немало таких мелочей, оправданных самим бабушкиным существованием, но совершенно бессмысленных без нее.

Казалось бы, и радуйся невоспитанная, незаласканная Асенька урокам Киры Петровны. Ан нет. С Сашиной теткой Ася была равна, как живая с живой. Теперь она точно знала, что с мертвых спроса никакого. И что можно в качестве последнего напутствия остающимся бедовать на этом свете, завещать скатывать на лето единственный ковер. А можно и ничего не сказать: ждать окончания приступа, облегчения, выздоровления до последнего вздоха.

После бабушкиной смерти Ася молилась, чтобы на небе никого не наказывали за причиненное ей зло.

– Господи, все прощаю, никого не надо карать, ничего такого уж страшного мне не сделали, я же понимаю – для меня старались и для себя тоже немножко, это нормально, никто ничем передо мной не провинился. А за то, что кто-то от меня горе вытерпел, надо щедро наградить, я вредная, я могу сильно обидеть и даже не заметить, – бессвязно бормотала боявшаяся спать в пустой комнате Ася.

Кира Петровна этой молитвы не одобрила бы. «Любовь надо делом доказывать. Живых надо беречь», – говаривала она. Но уже ясно было, что под делом она подразумевала мытье полов, а под живыми лишь себя. Поэтому Ася жестко возражала: «С живыми нужно жить».

После своих социологических исследований в стане приятелей Ася купила пять красных гвоздик, обожаемых Кирой Петровной, и бутылку шампанского. Расставила бокалы, конфеты, фрукты и позвала тетку в комнату. У Киры Петровны не дрогнули ни рука, принявшая букет, ни голос, справившийся о празднике.

– Многоуважаемая Кира Петровна, – начала Ася, стараясь не брать дурашливых нот, – позвольте поблагодарить вас за науку.

– Одумалась? – процедила старуха сквозь съемные протезы.

– Да, – твердо сообщила Ася. – И давайте за это выпьем.

Кира Петровна стала пить мелкими глотками. Чинно оценила: «Вкусное» – и обильно влила в себя шампанское.

– Марта Павловна, уверяю вас, никогда не заставила бы меня решиться на такое, – проникновенно продолжила Ася. – Только ваш пример мне помог, дал силы.

– Да что там твоя Марта! Кто ее знает, кто уважает? – победно поддакнула Кира Петровна. – Не бегай к ней больше. И гони всю свою шушеру. У Саши такие друзья важные, есть к кому сходить, есть кого принять. Живите в свое удовольствие. Эх, Ася, мне бы на твое место. Разве я докатилась бы до такого – с нищими сумасшедшими водиться, себя принижать. Я бы ух какая гордая была. Мне бы люди издали кланялись. А я, зная про их завистливость, не расслаблялась бы, не верила.

– Я тоже так считаю, – закивала Ася. – Вы достоинство жены богатого мужа, да еще образованной, да работающей, не уронили бы. Вы вообще дама европейского уровня.

– Деревенская я, – прослезилась Кира Петровна. – Неграмотная почти.

– А в Европе и деревни есть, – поднажала Ася. – Я надеюсь, Кира Петровна, что мы впредь не будем ссориться и расстраивать друг друга. Прямо сейчас выпьем еще немного и покончим с несовпадением взглядов раз и навсегда. Я прошу прощения за все свои выпады против вас, за грубость и хамство. Вы жили в ужасное время, в ужасной стране. Наверное, я не в состоянии понять вас.

– Я родная тетка Саше, а ты постоянно силишься нас с ним разорить и опозорить перед людьми, – не слишком размякла в шампанском черствая Кира Петровна.

Женщины пригубили сладкую колючую жидкость. Старая ждала от молодой красивого эпилога. Ася перевела дух и заговорила:

– Повторяю, Кира Петровна, огромное вам спасибо за то, что я наконец решилась поискать свое место под солнцем. Оно одно на всех. Вы без устали призываете меня последовать вашему примеру. Но вы не можете учить меня обращаться с деньгами, потому что бедны. Потому что живете за счет Саши, так же как я. Вы не можете учить меня воспитывать дочь, потому что собственный сын в вас не нуждается. Вы не можете учить меня делать карьеру, потому что свой трудовой марафон от начала до конца прошли в одной крохотной должности. Вы даже не пробуете осознать, что разумнее было бы посоветовать: «Ася, хочешь счастья – не делай как я. Делай наоборот». Я никогда не произнесла бы этих мордующих ва ше самолюбие слов, не допекай вы меня десять лет. Вы умертвили тысячи моих невосстановимых нервных клеток. Я уже чувствую себя старухой, которой ничего не интересно, ничего не нужно. Которая наперед знает: все всегда везде плохо кончится. Вы презираете людей, боитесь их и заискиваете перед ними. Мне это не подходит. Я такого не выдержу, я сойду с ума. И от ныне буду жить так, как сама хочу. Я, простите, буду уходить и запираться от вас, стоит вам начать измываться надо мной миллионным повторением однажды высказанного. Вы собой убедили меня в том, что следовать вашим рекомендациям смертельно опасно. Я не собираюсь приспосаб ливаться к изменениям, производимым в мире другими людьми. Я тоже хочу действовать. Я хочу прожить собственную, а не вашу жизнь в иных условиях. Понимаете? Кто вам сказал, что нынче ваши рецепты спасительны? Возможно, я проиграю. Я пропаду. Тогда придется признать вашу правоту: мир сволочной и сквозь него не продерешься. Нет, и тогда не признаю. Безропотно пойду мыть полы в подъездах, зная, что я бездарна и никчемна, раз дала себя растоптать. А у вас своя радость – вы себя растоптать не дали. Вы умудрились ни по кому не протопать, честь вам и хвала. Но вы сидели в стороне от дороги. Просто сидели, пока другие двигались.