Серьезные мужчины - Ману Джозеф

Айян сказал, что да, можно. Затянулся от чьей-то сигареты. Краем глаза приметил, что один из компании, блеклый болезненный малый, смотрит на него довольно серьезно. Это значит – хочет занять денег. И потому Айян не стал задерживаться.

Ади сидел на полу, склонившись хрупким торсом над тетрадкой. Он что-то писал, и вид у него был расстроенный. На футболке у него значилось: «Разновидностей людей в мире 10: те, кто понимает в двоичном коде, и те, кто нет». Айян откопал ее в дамском отделе магазина. Купил, хотя не понял юмора. Может, потому и купил. Его это раздражало. Вечно находилось что-то, понятное почти всем, даже самым обычным людям, а ему – нет. Потом-то он нашел в Википедии объяснение – это двойка на футболке, записанная как «10» в двоичной системе счисления. Он потом почитал про двоичные коды, про то, что на сочетаниях единиц и нулей по строен целый язык, и неохотно признал: это так умно, что, даже родись он привилегированным, на такое изобретение ему могло бы не хватить мозгов.

Длинные темные волосы Оджи еще не высохли после вечернего душа и мочили спину ее красного халата. От жены пахло «Чандрикой» – их семейным мылом, как постановил Айян. Она сидела на полу и срезала бритвой ногти на ногах. Телевизор ей сегодня смотреть не хотелось, и потому в комнате царил умиротворенный покой. Она глянула на мальчика, затем на мужа, и оба хихикнули – такой Ади был сейчас несчастный.

– Накаджание, – сказала Оджа.

«Наказание» – одно из немногих известных Одже английских слов, хотя она и не умела его произносить – так же, как мало кто может произнести «вайапайам»,[13] а она умела. Она знала слово «наказание», потому что учителя регулярно назначали его сыну. Нынче вечером ему нужно было двести раз написать: «Я не буду болтать на уроках».

– Ади, расскажи отцу, с кем ты болтал, – сказала Оджа.

– Я болтал сам с собой.

– И что ты говорил?

– Не помню.

– Всякую научную дребедень ты помнишь, а вот что говорил сам себе – забыл?

Ади молча продолжал писать.

– Этот ребенок никогда не отвечает мне как полагается, – сказала Оджа, с упреком глядя на Айяна. – Ты его избаловал. И эти ваши секретики ему не на пользу. Со мной он разговаривает, только когда есть хочет. – Тут она вспомнила что-то. – Он не доел половину обеда из того, что с собой брал.

– Ты клала ему «дамский пальчик»?[14]

– О господи, нет, конечно! Этот мальчик и так ненормальный. А от «дамских пальчиков» сложение получается еще лучше. Ни за что не стала бы ему давать. – И она с нежностью продолжила: – Странный ребенок. Учительницу природоведения не донимал уже сколько-то. Интересно, почему. Но следующего вызова к директору ждать недолго.

– Он кое-что другое сделал, – сказал Айян с загадочной улыбкой.

– Что?

– Не скажу.

– Скажи.

– Утром узнаешь.

– Что?

– Не приставай. Все равно не скажу. Жди до утра.

– Почему до утра? Что такое будет?

– Погоди – и узнаешь.

– Ади, – сказала она изо всех сил строго. – Что ты натворил?

– Ничего я не творил.

– Что будет утром?

– Не знаю.

– В каком смысле ты не знаешь?

– Не путай меня, – отозвался Ади раздраженно.

– А ну иди сюда! – заорала она. Ади швырнул карандаш на пол и подошел к матери. – Посмотри на меня, – сказала она, изображая суровость. – Ты мал еще, чтобы иметь от меня секреты. Что происходит? Я должна знать. Иначе я тебя шлепну и правда у тебя изо рта выскочит.

– Я ничего не сделал, – ответил он.

– Если будешь и дальше делать только то, что тебе отец говорит, хлебнешь горя, мальчик. Ягненок, что ходит за свиньей, жрет навоз.

– Не путай меня.

– Говори, что ты натворил. Что это за секрет?

Ади с отчаянием глянул на отца.

– Не лезь к нему, – сказал Айян жене, и тем все и кончилось.

Ади опять занялся наказанием. В краткой тишине до них донеслись приглушенные автомобильные гудки, было слышно, как мальчишки играют в крикет, а еще где-то мужчина явно бил жену – эти звуки ни с чем не спутаешь. Ади поднял голову от тетради и улыбнулся отцу. Айян улыбнулся в ответ. От этого Одже опять стало невмочь.

– Да что же это такое? – почти умоляла она.

Айян показал пальцем вверх и взглядом позвал жену за собой.

Над ним были антресоли. Их построили несколько недель назад, стены содрогались от яростного молотка плотника, и каждый удар отзывался у Айяна в сердце и сотрясал в нем тайную гордость. Он никогда не думал, что и ему тоже предстоит строить антресоль. Это ему напомнило обо всех неудачниках БДЗ и их отчаянном желании спать со своими женами не на глазах у других. Потолки в БДЗ высокие, и почти у всех жильцов были антресоли. Большинство шумных, несносных детей чоулов были зачаты на антресолях. В обиталищах, где жило больше одной супружеской пары, был еженедельный или даже ежедневный график использования спальни под потолком. Брачная антресоль – местный знак. Она говорила о том, что мужчина не смог сбежать отсюда, что он тут увяз.

Оджа украдкой глянула на сына. Он полностью погрузился в свое наказание. У Айяна с собой оказался пакет, и ей было интересно, что в нем. Когда муж пришел домой, она этого пакета не заметила. Поразительное умение у мужа, подумала она, прятать вещи и делать так, чтобы они потом возникали из ниоткуда, когда потребуется. Он вытащил складную лестницу и забрался на антресоль. Оджа – следом. Антресоль у них была примерно шесть на три фута. Там лежал тонкий матрас и стоял синий настольный вентилятор; там же хранилось множество книг, которые Оджа хотела выбросить. Они с мужем залезли на полку, сели.

– Ну, что там? – спросила она шепотом.

– У меня для тебя кое-что, – ответил он. Открыл пакет и вынул оттуда бюстгальтер.

– Вот это? Какое модное. Почем?

– Попробуй, какие жесткие, – сказал он, показывая ей косточки под чашечками.

Она хихикнула.

– Металлические. А если молния ударит?

– Они пластиковые.

– Металлические.

– Ладно, для верности не надевай под дождь.

– Такое забавное. Где ты все это берешь?

– Не забавное это, дура. Это девушки сейчас носят.

– Откуда ты столько всего знаешь про девушек? – спросила она, теребя лифчик. – Такое забавное. Я не могу это носить. Что люди скажут?

– Надеюсь, люди не узнают, что́ ты носишь под одеждой.

Она хлопнула его по ляжке. От вида изящного бежевого лифчика она опять захихикала. Айян сказал ей профессиональным тоном:

– У тебя от него будут упругие груди. А то обвиснут, как у твоей матери.

– Не говори так о моей матери.

Айян ткнул ее в бюст.

– У грудей есть глаза, Оджа. Сейчас они смотрят на меня. Я не хочу, чтобы они уставились в пол, как у твоей матери.

Он вспомнил занятный факт из тех, что он почти ежедневно подбирал для нее.

– Знаешь, Оджа, – сказал он ей, как обычно, – средний вес женской груди – восемь килограммов.

– Правда?

– Да.

– Это же очень тяжело, – сказала она. Тут взгляд ее упал на другой пакет, поменьше. – А это что?

– Это для Ади.

Айян спустился с пакетом. Оджа – за ним.

– Я тебе кое-что принес, – сказал он сыну. Ади вскочил. Разорвал упаковку, и на пол выпал рулон туалетной бумаги. От вида туалетной бумаги Ади хохотал до упаду. Она его страшно веселила. И Айян время от времени воровал рулоны в Институте. Но было в пакете и еще кое-что. Кубик Рубика.

– Нужно крутить, пока каждая грань кубика не будет своего цвета, – объяснил он. – Мало кому в мире удается. Но ты же гений.

– У некоторых мальчиков в школе есть, – сказал Ади.

– Не давай ему такое, – сказала Оджа и отняла у Ади игрушку. Мальчик попытался забрать ее у матери, но ростом пока не вышел. – Делай свое накаджание, – сказала она. – Ты ему все время даришь такие штуки, – обратилась она к мужу. – Не играйся с его мозгами.

– Но он же гений.

– Я хочу, чтоб он был нормальным. Надо заставлять его заниматься чем-нибудь нормальным.

– Что тут поделаешь, если он ненормальный?

– Меня это пугает, – сказала Оджа.

Ади выхватил кубик у матери.

Оджа сердито зыркнула на мужа.

– Не надо вот этого, – сказала она.

– Ему нужны такие игрушки. Он слишком умный. Ты завтра обалдеешь.

– Да скажи уже, что он натворил?

– Завтра утром узнаешь.

– Говори, – сказала она.

– Жди до утра.

Оджа так разозлилась, что наказала Айяна молчанкой и нежеланием спать под потолком. Легла с сыном на полу. Айян взирал с деревянных антресолей на жену, озаренную тусклым сиянием уличного фонаря, проникавшим в кухонное окно. С закрытыми глазами она выглядела слабой и грустной. Ему хотелось ущипнуть ее, чтобы она взвизгнула, и сказать, что ему не нравится, когда она грустная. Хотелось сказать, что она никогда не должна быть грустной, потому что грустить – значит бояться. Бояться – значит слишком уважать этот мир. А мир – не страшное место, он всегда ей так говорил. В нем полно обычных людей, которые делают всякое обычное, хотя кое-кто и катается на автомобилях, живет в больших домах и разговаривает по-английски. Он хотел, чтобы она понимала: ему для этого мира ума хватает и он знает, как приглядеть за женой. Айян прошептал сверху: