Знахарь - Тадеуш Доленга-Мостович

В том же углу стоял большой стол, накрытый в воскресенье скатертью из толстого чистого полотна. На скатерти лежал большой плоский каравай хлеба, деревянные и алюминиевые ложки, вилки, ножи и соль в зеленой солонке, на крышке которой были изображены овцы с ягнятами. Вдоль стен тянулась широкая лавка, а над ней полки, прикрытые газетами, вырезанными зубчиками. На полках стояли миски, кувшины, кружки, тарелки, эмалированные горшки и чугуны, а на почетном месте шесть медных кастрюль, сверкающих красным отливом.

В избе было шесть человек: старая сгорбленная бабуля, две еще молодые женщины, бледная девочка с красивыми черными глазами, лет тринадцати, и двое мужчин: крепкий рыжий мужик с могучими плечами, скромно сидящий у дверей, и молодой задумавшийся брюнет, в котором нетрудно было узнать сына хозяина Василя. Василь сидел на лавке, опершись локтями на стол, и смотрел в окно. Приход отца и незнакомого человека не прервал его грустных мыслей.

Зато женщины завертелись, подавая на стол. Через минуту уже дымились на столе две миски: одна с жирным борщом, густо забеленным сметаной, вторая с отварным картофелем.

Для Прокопа и для Василя поставили две глубокие фаянсовые тарелки. Остальные должны были есть из общих мисок. Старый мельник сел на почетное место под образами, широко перекрестился, и остальные последовали его примеру. Затем над столом раздалось аппетитное похлебывание. Присутствие незнакомца здесь никого не удивило: к ним заходили часто, и на гостя никто не обратил особого внимания. Домочадцы изредка перебрасывались между собой короткими фразами то по-польски, то по-белорусски, как и все в тех краях. Скоро миски опустели, и мать хозяйки, которую называли мать Агата, обратилась к одной из женщин:

— Эй. Зоня! Что задремала? Ну-ка шевелись!

Зоня, высокая, широкобедрая баба, вскочила, схватила пустые миски и побежала к печи. Взяв стоящий в углу ухват на длинной палке, быстро всунула его в раскаленное чрево и достала чугун Ее румяные толстые щеки еще больше раскраснелись от жара, а когда она возвращалась с полной миской, то вынуждена была держать ее на вытянутых руках из-за пышной груди.

После борща подали мясо, отварную свинину, порезанную кусками величиной с кулак, жирную, но с проростью.

— Ольга! — нетерпеливо крикнула мать Агата, обращаясь к другой женщине. — Отрежь, наконец, брату хлеба. Не видишь! Худенькая Ольга виновато потянулась за буханкой, подняла ее и, прижав к груди, отрезала длинную, тонкую краюшку.

— И мне хлеба, мама, — обратилась к ней девочка, которую называли Наталкой.

— И человеку не забудь, — буркнул Прокоп.

Ольга глянула на гостя и положила перед ним такую же ровную краюшку.

— Спасибо, — сказал он, а она засмеялась и кивнула головой.

— Не за что.

— Издалека?

— Издалека, из Калиша.

— Значит и в Вильно был?

— Конечно, был!..

— И Остру Браму видел?..

— Видел. Там икона Божьей матери, очень красивая икона.

Прокоп исподлобья посмотрел на сына и опять опустил глаза.

— Каждый знает это, — буркнул он.

— А ты чудеса сам видел? — спросил Василь.

— Видеть не видел, но люди рассказывали о разных чудесах.

— Расскажи, сделай милость.

— Да я не умею, — замялся гость, — но, что слышал, повторю, если получится.

— Повтори, повтори, — подвинулась к нему маленькая Наталка.

Он неохотно начал рассказывать о матери, у которой родились мертвые близнецы, о купце, у которого воры товар украли, о богохульнике, у которого язык усыхал, о солдате, потерявшем на войне обе руки, и о том, что всем им помогла Остробрамская Божья матерь.

Обед уже был закончен, и женщины собирались убирать со стола, но стояли неподвижно, заслушавшись рассказом гостя. Он по натуре, видимо, был молчаливым человеком и говорил тихо и кратко.

— Много и других чудес наслушался я. Всего не упомнишь.

— Но это же католическая икона? — спросила Зоня.

— Католическая.

— Интересно мне, — снова заговорил Василь, — помогает ли она людям другой веры, например православным?

— Этого не знаю, — пожал плечами гость, — но, я думаю, лишь бы человек хороший был, так каждому поможет.

— Известно, лишь бы христианин, — гневно поправила его мать Агата.

— Не скажешь, что помогла бы жиду!

— Жиду? — отозвался басом молчавший до сих пор рыжий работник. — На жида она бы еще и холеру послала.

Он громко рассмеялся, хлопая себя по коленям.

Старый Прокоп встал и перекрестился. Это было сигналом для остальных. Женщины взялись за мытье посуды. Мужчины, кроме Василя, вышли из дому. Василь остался возле стола. Мельник выкурил трубку, после чего принес себе кожух, расстелил его под кленом и лег, чтобы подремать после сытного обеда.

— Я тут в работниках, — начал разговор рыжий мужик, обращаясь к сидящему рядом с ним гостю. — Уже шестой год служу. Хорошая мельница. А ты что умеешь делать?

— Я без ремесла. Разные работы знаю…

— Если здесь на ночь останешься, а утром настроение будет, то почини мне револьвер, коли слесарные работы понимаешь. Курок не поднимается. Дьявол какой-то влез в него.

— Я спрашивал о ночлеге. Разрешили, так и переночую. А утром охотно посмотрю. Немного понимаю в слесарном деле.

— Я заплачу тебе.

— А, не нужно. Я и так за ласку хотел бы отблагодарить. Это хорошие люди.

Работник подтвердил его слова. Чистосердечные люди, ни в чем их обвинить нельзя. Старик суровый, требовательный, но справедливый. Последнего гроша не отнимет и последнего пота не выжмет. Хотя рассказывали, что родного брата разорил и тот проклял его детей. Но неизвестно, как там было, потому что это давняя история, случилась больше сорока лет тому. Что же касается проклятия, так, может, что и было, потому что тут Прокопу не повезло. Старший сын утонул, средний на войне погиб. Осталась после него вдова — Зоня. Она из бедных, вот и осталась у них после смерти мужа. Молодая еще и здоровая баба. Не одну девку обойдет. Старая Агата ее не любит, цепляется к ней. Были на то разные причины, но сейчас… Даже с Ольгой, дочерью Прокопа, помирилась. И Ольга тоже хорошая баба. Зла никому не желает… Вчера несу сено в хлев, а она коров доит. И говорит мне: “Слушай. Виталис. тебе уже давно пора жениться”. А меня смех берет. Где мне жениться! Я ей отвечаю: “Разве что на тебе. Ольга”. А она, я знаю. об учителе в Бернатах думает. Рассмеялась и говорит. “Тебе, Виталис, не я нужна. Тебе бы Зоня — вдова — больше подошла”.

Работник засмеялся, сплюнул и добавил:

— Вот такие у нее шутки. А, бабские дела… Тем временем и женщины вышли на воздух. Ольга с Зоней выфрантились, как на праздник. Оказывается, они собрались в Бернаты на вечеринку. Маленькая Наталка покрутилась и остановилась возле гостя.