Гражданин преисподней - Николай Чадович

В следующее мгновение химера исчезла, словно ее тут и не бывало.

– Спасайтесь! – заорал Кузьма. – Она сейчас вернется.

Конечно, ему здорово повезло, что первой жертвой вертячки стал именно Леня. Другие темнушники в смысл их разговоров не вникали и прямой связи между стрельбой шишечками в стену и появлением страшилища не видели.

А для темнушников, привыкших к твердой руке Лени, потеря была невосполнимой. Можно было подумать, что, лишившись предводителя, они лишились и разума.

Кто-то выпалил химере вслед, что никакого резона не имело – ну как повредить пулей созданию, не имеющему ни мозга, ни сердца? Кто-то кинулся вдогонку, что было еще глупее – вертячка при желании могла двигаться чуть ли не со скоростью звука. Кто-то метался в панике. Завизжала Феодосия, которой в толчее отдавили босую ногу.

Дико матерился Юрок Хобот, коему безвозвратно пропавший Леня Черпак задолжал в карты сумму, эквивалентную двум упитанным свиньям. Потрясенный Венедим затянул псалом «Поспеши, Господи, на помощь мне!».

Следующей жертвой химеры по всем статьям должна была стать Феодосия – уж очень она выделялась собой в толпе темнушников, да если честно говорить, женщину хватать куда сподручней, чем мужчину.

Однако бывшую постельную сваху спас какой-то пьяненький «волк», с перепугу сам угодивший в страшные объятия возвратившейся вертячки. Впечатление было такое, словно мышонок запутался в клубке колючей проволоки.

Тем временем опомнившийся Юрок взял командование на себя, хотя и числился всего лишь «быком». «Зубры», которых среди темнушников было еще немало, почему-то ничем себя не проявили.

– Стоять по местам, чума пучеглазая! – заорал он. – Слушать мою команду! Со мной остаются Монька, Смык и Заика! Готовьте взрывчатку! Шнуры обрезать до метра! Поджигать по моей команде! Остальные срочно делайте ноги!

За время этой энергичной речи темнушники лишились еще одного сотоварища, находившегося всего в пяти шагах от Юрка (он при этом даже бровью не повел).

– Бежим! – Едва химера вновь исчезла, Кузьма схватил Венедима за руку.

К сожалению, бежать можно было только в одну сторону – навстречу опасности, которая появлялась с интервалом в две-три минуты. Хорошо еще, что темнушникам сейчас было не до пленников – самые расторопные с лихорадочной поспешностью готовили к взрыву пороховые заряды, а остальные, подобрав манатки, отступали в сторону заставы.

Венедим, непривычный к бегу, а тем более к бегу в темноте, спотыкался на каждом шагу. Впереди царила зловещая тишина. Сзади перекликались темнушники и метались огни лампочек.

Отбежав от стоянки всего шагов на сто, Кузьма на ощупь отыскал щель в стене, затолкал туда Венедима, а потом залез и сам. Как оказалось – вовремя. Не прошло и полминуты, как что-то стремительно пролетело мимо, словно вихрь пронесся.

Взвыла и тут же захлебнулась криком очередная жертва. Мгновение спустя грохнул взрыв, и по туннелю словно мячики запрыгали здоровенные каменюги, за которыми пронеслось облако пыли.

Затем все стихло.

– Вот мы и на свободе, – без всякой радости сообщил Кузьма.

Да, хороша была желанная свобода. На довесок к ней достались мрак, одиночество, полная неизвестность и отсутствие всякой надежды на помощь.

Колодец

В тесной щели они просидели столь долго (в том, что химера погибла, не было никакой уверенности), что молодой, но уже вполне зрелый мох начал исподволь трогать их языками своего слоевища.

– Изыди, создание кромешное! – Венедим заерзал, словно за шиворот к нему угодил клещ. – Чур меня, чур!

– Не валяй дурака, – буркнул Кузьма. – Ничего с тобой не случится.

– Уже случилось. Сижу, аки изгой в грязной норе… Ни образа Божьего, чтобы толком помолиться, ни простора, чтобы земной поклон положить.

– Зато живой.

– Плоть-то жива, да душа не на месте.

– Непоседливая у тебя душа. Вроде как девчонка-вертихвостка.

– Сколько раз я тебя просил не блудословить попусту!

– А сколько раз я тебя просил не ныть! Тоже мне страстотерпец!

– Пакостно здесь. Как в крысиной норе.

– Ясно, не дворец. Перин нет… А что ты предлагаешь?

– Хочу вернуться в обитель Света. – В голосе Венедима не было и намека на надежду. В его представлении это было столь же трудно, как живым пройти все круги ада.

– Законное желание. Только лично я там ничего не забыл, – возразил Кузьма. – Хотя в определенном смысле мы попутчики. Сам понимаешь, что без стаи я мало что значу. Тут темнушники правы… Договоримся так – я доведу тебя почти до самой обители, ты же взамен обеспечишь меня припасами на дорогу, а главное – водярой.

– Где я их возьму? – Можно было подумать, что эта проблема, еще очень далекая от насущности, беспокоит Венедима куда больше, чем перспектива заблудиться в Шеоле.

– Это уж твои заботы. За услуги положено рассчитываться. Один ведь ты здесь загнешься… Да мне много и не нужно. Только то, что в мешке унесу.

– Но меня сразу призовет к себе игумен. Что я ему скажу относительно тебя?

– Как есть, так и скажи. Дескать, в пути напоролись на химеру. Темнушников она утащила, а Кузьма Индикоплав под шумок скрылся в неизвестном направлении.

– Кто поверит, что я самостоятельно нашел дорогу назад?

– А что ее искать! Все по прямой да по прямой. Как говорится, вдоль стеночки.

– Легко тебе говорить. Все знают, что через десять шагов я или лоб себе разобью, или ногу сломаю.

– В чем вопрос! Ногу советую поберечь, а лоб подставляй. Оставлю тебе отметину чин-чинарем.

– Не от Бога все это, а от лукавого!

– Ну и нудный же ты тип! – не выдержал Кузьма. – Неужели все святоши такие? Хорошо хоть, что недолго нам осталось вместе маяться.

– Значит, мы никогда не пойдем на поиски Грани? – Голос Венедима дрогнул.

– Чего-чего? – удивился Кузьма. – Ты про Грань вспомнил? Уж молчал бы лучше, известный знаток Шеола Венедим Постник! Святой выползок! Грань тебе не теплый нужник. До нее еще добраться надо. Пропадешь ведь, как мошка в паутине!

– И все же хотелось бы глянуть на Божий свет. Хоть одним глазком, – вздохнул Венедим.

– Не судьба, сам видишь… Да и не враг я себе, чтобы за Грань лезть. Нашли дурачка! Как же, буду я ради вашего игумена стараться! Не верю я ему, понимаешь? Ни на столечко не верю. – Кузьма продемонстрировал верхнюю фалангу указательного пальца, но Венедим во тьме, конечно же, ничего не рассмотрел. – Скользкий тип. Есть у меня подозрение, что он и в кромешном мраке видит, аки при свете. На такое даже самые лучшие праведники не способны. Тут совсем другие примеры напрашиваются.

– Когда дух, одолев плоть, обретает полную свободу, возможны любые чудеса, – мягко произнес Венедим. – Святые отцы исцеляли неизлечимо болящих, пророчествовали, усмиряли стихии.

– Это детские сказки! Почему, например, я верю, что человек, не каждый, конечно, способен пить крутой кипяток? Потому что самолично видел это. Раньше я сомневался, что слепцу можно вернуть зрение. Но когда в лазарете метростроевцев одному такому несчастному при мне сколупнули с глаз вот такие бельма и через неделю он уже отличал красное от желтого, я поверил в это чудо. Общаясь с темнушниками, я узнал, что звук человеческого голоса передается по проводам на огромные расстояния, а сила молнии может до поры до времени храниться в банке со свинцовыми пластинами и кислотой. Вот это истинные чудеса! А в разные пророчества и в усмирение стихий я не верю. Вы даже темнушников, которых числом вдвое меньше вашего, усмирить не можете. Поэтому ты ко мне с такими разговорами больше не подкатывай. Истинным я считаю только то, что можно пощупать, обозреть, попробовать на зуб. Все остальное антимонии.

– Не горячись. Мы говорим о совершенно разных вещах. Чтобы тебе стало понятно, куда я клоню, выслушай историю апостола Фомы, прозванного Близнецом, но более известного как Фома Неверующий.

– Ладно, валяй, – через силу согласился Кузьма. – Все равно вылазить еще рановато.

– Фома Близнец был одним из двенадцати учеников Спасителя. Вместе со всеми он горько оплакивал его участь, однако при первой встрече апостолов с воскресшим учителем по какой-то причине отсутствовал.

– Наверное, пил горькую за упокой, – брякнул Кузьма, у которого уже совершенно затекли все члены.

– Бог простит тебе эти слова. – Венедим закашлялся, но спустя некоторое время продолжал в том же духе: – В отличие от других учеников, он отнесся к радостной вести с сомнением, причем приводил доводы, весьма схожие с твоими: «Пока не вложу персты свои в раны его от гвоздей – не поверю».

– Наш человек, – отозвался Кузьма.

– Через восемь дней, уже в присутствии Фомы, Спаситель снова явился ученикам и позволил осмотреть свои крестные раны. И лишь тогда Фома признал в нем Бога.

– Против факта, конечно, не попрешь. Но Фома, по-моему, был прав. Как говорят метростроевцы – доверяй, но проверяй.