Пари с будущим - Сергей Гомонов

Обычно я старался обо всем этом не задумываться. Иначе пламя бунта разгоралось внутри, готовое испепелить и «контролеров», и «весы», и «кого положено». Будь в том смысл, я не подавлял бы ярость. Но смысла не было. Я не только дотянуться до них до всех — я и увидеть-то их не мог! А и увидел бы и дотянулся, Степуху бы это не вернуло.

— Время от времени мне кажется, что я его слышу, — тихо призналась Ленка, глядя на фото в ожидании, когда дочь дохлебает свой суп.

Я промолчал. К чему потакать скорбящему, множа тем самым его иллюзии?

И тут вдруг в доме напротив кто-то приоткрыл фрамугу. Клонившееся к западу весеннее переменчивое солнце подмигнуло, раскололось в окне еще на один зайчик, и золотистый блик одним прыжком заскочил на фото Степухи. Отразившись от стекла рамы, он засиял в точности посередине лба покойного, как камень в венце или…

Ленка сдавленно вскрикнула, шарахнулась в сторону, но до кресла не дотянула и мешком осела прямо на палас. Светик непонятливо оглянулась на нас, увидела мать, спрыгнула со стула:

— Ма-а-ам?

Я помчал на кухню, первую попавшуюся чашку наполнил водой из холодного крана и вернулся к Ленке.

— Лен, ну нельзя так, — напоив ее из своих рук, я остался сидеть рядом с ней. — Слышишь? Надо жить.

Светик без лишних церемоний обняла мать со спины за шею, сдавив Ленкино горло так, что она придушенно закашлялась.

— Смотри-ка, Светик…

— Я Симка!

— Смотри-ка, Симка, — я протянул этой клюшке книжку про Чиполлино. — На, иди почитай, не виси на маме!

Моя тактика прошла успешно, и этот ураган с кудряшками унесся рассматривать трофей. Ленка потерла отдавленное горло.

— Лен, ну это же солнечный блик! Там окно открыли, в вон том доме, я видел!

— Я знаю.

Она не плакала. Она и без этого походила на чахоточную больную в предсмертной стадии.

— У меня в горле в последнее время иногда случается спазм, — глухо объяснила Ленка. — Дыхания не хватает, ноги слабеют, и я вот так падаю. Сейчас так было… Но это скоро пройдет, не обращай внимания.

— Давай я свожу тебя к врачу?

Состояние ее психики беспокоило меня уже не на шутку. В прошлый мой приезд, перед Новым годом (накануне «дежурства с осложнениями», как всегда в этот период), выглядела она гораздо лучше.

Ленка невесело рассмеялась и похлопала меня по руке:

— Ты, хороший, Денисик. Но дело не в этом. Врачи мне не помогут. Я была у психологов, психиатров — это шарлатаны. Они делают деньги ни на чем, с таким же успехом можно сразу постучаться в психушку, и там тебя обработают теми же препаратами, которые выписывают эти гады… Ты видишь меня сейчас?

Я кивнул. Она криво усмехнулась:

— Это я «соскакиваю» с очередного их «лекарства». Никогда больше — ни ногой! Я просто собрала всю эту гадость скопом и выбросила в мусоропровод… Не хочу стать овощем, сама справлюсь.

— Лен, ну а вдруг что-то с сердцем?

— Да, с ним — «что-то», — согласилась она, упираясь рукою о подлокотник кресла и вставая. — Оно сдох…

Ее фраза перекрылась требовательным воплем дверного звонка. Наверное, прибыли мужики.

Я не ошибся: это были Николаич и Женька.

— Ну вы чё, не готовы еще? — расшумелся начальник, врываясь в прихожую. — Я думал, они уже у подъезда навытяжку построились, а они и не телятся еще! Там, между прочим, Рыба всем оставшимся сейчас мозг вынесет. Головной и спинной. Давай, давай, давай, одевай Веточку! — подогнал он заторможенную после приступа Ленку, с силой поворачивая ее и задавая направление в сторону комнаты, а когда она удалилась, шепнул мне: — Чё, совсем плохая?

Я поджал губы, Женька покачал головой. И так все видно.

На могиле Еремеева

Последние три года в этот день наше руководство выделяло нам всем — всем, кто близко знал Степуху — ведомственную «газельку»-микроавтобус. Мы собирались, заезжали за его девчонками и отправлялись проведать-помянуть на кладбище. Вот так теперь мы справляли его день рождения, роковым образом совпавший с днем смерти.

«Газелька» наша ничем особо не отличалась от обычных городских маршруток, только без дурацких надписей в салоне. Лена со Светиком на коленях сидели напротив меня в хвосте микроавтобуса. Кнопка с интересом таращилась в окно задних запасных дверей или разглядывала дядек, которых с прошлого года, конечно, уже забыла, а Лена безучастно смотрела куда-то в пол и молчала.

А мне вспомнилось, как мы со Степкой и с нею ходили однажды по грибы. Ленка была тогда глубоко беременна Светланкой — куртка не застегивалась на животе, и походочка пингвинья — но отчаянно увязалась за нами. Они вообще со Степкой были почти неразлучны вне работы, как предчувствовали… В грибах она разбиралась ровно столько же, сколько и я, то есть по нулям, и увлекла ее только возможность приключения.

Степка потешался над нею и называл пингвинчиком или матрешкой всякий раз, если ему приходилось поднимать ее с корточек, когда она присаживалась, чтобы срезать очередной (как правило, несъедобный) гриб, а самостоятельно встать не могла. Время от времени Еремеев тащил жену на руках, если считал, что слишком уж долго она испытывает свои силенки. А в перерывах просвещал нас грибными темами: пацаном его на лето всегда отправляли в село к дедам, и там он в течение трех месяцев неустанно носился с такими же оторвами, как он, по лесам и лугам, а потому знал все народные приметы и прочие премудрости, недоступные немощному горожанину.

— Ух ты! Что тут у нас! — в очередной раз восхитился Еремеев, разглядывая находку любимой женушки. — Отличнейший способ словить глюков! — заключил он, вертя в руках довольно крупный гриб бурого цвета и с характерной «юбочкой» на ножке. — Только таких надо еще штук пятнадцать и высушить, перед тем как заваривать.

— Мухомор, что ли? — удивился я, поражаясь непохожести этого экземпляра на классический образец.

— Ну да! Он самый!

Ленка не поверила и возмутилась, коварно прищурившись:

— Да что ты врешь?! Мухомор красный с белыми какушками на шляпке, а этот на недожаренный оладий похож! И его вон гусеницы пожрали сбоку, а они ядовитые грибы ведь не едят!

— Хочешь попробовать? — заржал Еремеев, протягивая жене ее добычу, но Ленка отпрянула:

— Да ну тебя на фиг!

— Мухомор не смертельно ядовитый, он га-лю-ци-но-ген! Чтобы отравиться им до глюков, надо несколько штук таких целенаправленно сожрать, да и то не помрешь, — как для дураков, объяснил для нас Степка. — Может, тем гусеницам покайфовать захотелось, наркошам старым?

— Как же — не ядовитый! — не верила она, морща нос, а я уже чувствовал, что приятель нарочно куражится, и молчал.