Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу - Морли Каллаган

— Вас никогда не тянет домой?

— Родные пишут, иногда и я им пишу, но бывает такое чувство, будто пишешь мертвым. Наверно, семья у нас непутевая: каждый портит себе жизнь как может. И до чего это замечательно, что вы сумели сделать так, чтоб жизнь ваша что-то значила. Это настоящее геройство.

Они брели дальше по заснеженному городу. Он был до глубины души тронут желанием Джулии быть как-то причастной к его жизни. Они пришли к ней, и, пока она снимала пальто и шляпу, он сел на зеленый диван. Она предложила поджарить яичницу и приготовить кофе. Ей явно не хотелось, чтобы он ушел. Он смотрел, как она надевает белый фартучек, как разбивает яйца над сковородой, достает из буфета чашки, потом поднялся и подошел к плите. Джулия то и дело поворачивалась к нему, улыбалась, оживленно щебетала. Заметив, с каким серьезным видом он наблюдает за ней, она спросила:

— Что это вы?

— Да вот… Подумал: как тут у вас по-домашнему, не то что в гостинице.

Скворчащая на сковородке яичница, и звон посуды, и белый ее фартучек напомнили ему, как тосковал он в тюрьме по простой обыденной жизни. В этой квартирке у него появилось ощущение дома. Будто он нашел что-то невиданное, прекрасное, такое, что хотелось унести с собой. Она принялась нарезать хлеб, а он подошел к ней сзади и тихо стоял, глядя на ее затылок с черными завитками волос. Медленно, робко он протянул руки, чтобы нежно коснуться ее. И в этот миг она повернулась. Глаза ее широко раскрылись. Она вся напряглась. Отпрянув, прижалась спиной к краю стола и смотрела на него, полуоткрыв рот.

— Что с вами? — спросил он слегка обиженно.

— Ничего.

— Какое у вас лицо!.. Глаза горят, дрожите. Вы меня боитесь?

— Нет, — прошептала она. — Сама не знаю, что со мной. — Она смотрела на него с таким выражением, словно он дарил ей то, о чем она мечтала, — чудесную, полную удивительных приключений жизнь. — Просто я чувствую, как вы для меня все открываете.

— Сделать такое для любого человека — великая радость.

Это чувство — будто мир раскрывается для него, раскрывается почти так же широко, как сулила мечта о работе в Комиссии по досрочному освобождению заключенных, — пришло к нему, когда он стоял у плиты рядом с Джулией.

Он пошел в универсальный магазин Хендерсона, где позавтракал, издали наблюдая, как Джулия ходит между столиками, демонстрируя платье из белого крепа. Она его не видела. Мысли о ней не покидали его и вечером, когда он во фраке торопливо сбегал по лестнице в вестибюль. Там его окликнул Дженкинс:

— Эй, сэр, погодите, сбавьте скорость!

— Я спешу.

— Куда ты летишь, черт подери? Публика уходит, если тебя нет.

— Нельзя же, чтобы зал был всегда набит битком.

— Почему больше не видно сенатора и его друзей?

— Он уезжал в санаторий, от запоя лечиться. Сегодня я у него буду.

— А мне, по-твоему, что — от его приемов прибыль идет?

— Тут дело важное! Насчет Комиссии по досрочному освобождению.

— Вот уж не моя забота. Сказано — оставайся, развлеки хоть тех, кто есть… от нечего делать, — сварливо бросил Дженкинс.

Однако Кипу, поглощенному своими делами, было не до Дженкинса. Он взял такси и по дороге заехал к Джулии. Не застав ее дома, решил подождать и вскоре увидел, как она медленно, в распахнутом пальто, идет по улице. Он кинулся к ней бегом, обнял, потащил к такси.

— Я не мог не повидать тебя, девочка. Едем, проводишь меня к сенатору.

— Ой, погоди, шляпу мне сдвинул.

— А тебе и так к лицу.

— Дай дух перевести, — смеялась Джулия, — мчимся, будто на поезд опаздываем.

— А куда едем?

— До конечной станции…

— И на большой скорости.

— Позвони мне, как что-нибудь выяснится.

— А вдруг ты уже спать ляжешь, девочка.

— Я буду ждать, радио послушаю. Обещай, что позвонишь! Прошу тебя!

Он смотрел в ее поднятое к нему лицо, благодарно, с благоговением ощущая, как страстно хочет она быть причастной к его жизни.

— Вот ведь как… — вырвалось у него. Мир распахивался перед ним все шире. — Ну конечно, девочка. — В этот миг машину тряхнуло на повороте, и Джулию бросило к нему на грудь. — Первым делом дам тебе знать.

Перед домом сенатора вдоль бортика тротуара выстроилась целая вереница машин. Такси с Джулией скрылось во тьме за уличным фонарем, но в душе его остался свет ее добрых пожеланий. Да, выходит, он теперь не только человек известный, нужный людям, он теперь любит и любим. Освещенные окна в большом доме сенатора напомнили о его первом вечере на свободе, когда он смотрел на светлые точки огней за рекой. «Как много я успел достичь за такое короткое время», — сказал он себе. Детство в нищете жилища матери, бильярдные, в которых он околачивался, годы тюрьмы — просто невероятно, что все это в конечном счете привело его к порогу роскошного дома сенатора. «А ведь было время — я думал, мне никогда не подняться. О чем мне с ними беседовать? Лучше вести разговор о таких вещах, в которых я что-то смыслю», — размышлял он, подходя к дверям.

Швейцар впустил его, и супруга сенатора, высокая, рыхлая особа, на которой Маклейн женился из-за денег и с которой почти нигде не появлялся, встретила его в холле довольно неуверенно:

— Мистер Кейли? Ах да, мистер Кейли.

Она была явно не в курсе дел своего мужа. Кип усмехнулся добродушно и, коснувшись рукой ее локтя, сказал:

— Как приятно вас видеть, миссис Маклейн.

Она опешила, однако его слова польстили ей, дав почувствовать, что и она как-никак хозяйка в собственном доме.

Вместе с миссис Маклейн он вошел в гостиную, не обратив внимания на то, что воцарилась тишина. Он искал глазами сенатора среди гостей — биржевых дельцов, видных финансистов с их женами и известных ученых. И тут, протянув ему навстречу руки, подошла Эллен, белокурая, тонкая, вся в белом, и он с радостной готовностью последовал за ней к группе гостей, которые, по ее словам, просто умирают от желания с ним встретиться, к людям, которых, как ему мнилось, он должен познакомить со своими идеями о досрочном освобождении заключенных и улучшении условий тюремного быта.

Он стал как раз позади генерала Крайтона и миссис Мактэвиш с диадемой в волосах, жены биржевого маклера.

— Ах! — вскрикнула она, заметив Кипа, и прикрыла пальчиками рот.

— Что-нибудь случилось, мадам? — спросил Кип, тоже вздрогнув от неожиданности.

— Еще бы! Оглядываюсь — и вижу вас!

Однако генерал Крайтон, человек бывалый, тщеславный, избалованный, невозмутимо продолжал свой рассказ:

— Так вот, стало быть, лорд Стэндиш — он здесь проездом по дороге на побережье — заверил меня, что по крайней мере еще два года войны не будет. — Краешком глаза он ревниво косился на Кипа, будто вел поединок с ним, признавая победу за собой: «Главный гость тут — я».

— Очень интересное сообщение, генерал, — откликнулся Кип.

Он нисколько не чувствовал себя уязвленным: гости поднимались со своих мест и спешили к нему, впереди всех — жена генерала Крайтона, толстушка с блестящими живыми глазами. Ему приятны были их вежливые поклоны, приятны их мягкие голоса, только все же его удивляло, почему жена генерала то и дело что-то шепчет на ухо одному из профессоров.

— Нас интересует кое-что относительно тюремной жизни, — обратился к нему этот профессор.

— Буду рад ответить на все, что вас интересует.

— Относительно… гм… ну, скажем, лишений…

— Лишений? Что вы имеете в виду?

Вокруг заулыбались, и Кип смутился, не понимая, куда они клонят.

— Ну, как-никак в тюрьме мужчины, они лишены определенной свободы, а у каждого есть желания, не так ли?

— Конечно, а то как же.

— Неудовлетворенные желания… Ну, скажем, сексуальные, — пожимая плечами, с улыбкой проворковала жена генерала Крайтона.

— Ах, вот вы о чем, — сказал Кип. — Ну, знаете ли…

Он был очень раздосадован. У него не было ни малейшей охоты заводить с ними речь о половых извращениях в тюрьме — это уронило бы его в глазах людей, которые казались ему такими значительными. Он беспокойно оглянулся, ища сенатора, и лицо его просветлело: хозяин дома вошел в гостиную. Кипу не терпелось хоть на миг встретиться с ним глазами и по выражению лица понять, исполнилась ли его мечта.

— Прошу прощения, — сказал он жене генерала и направился к Маклейну.

— Ну как? — подойдя к сенатору, спросил он шепотом.

— Ты о чем?

— Насчет комиссии. Как мои дела?

— Что же ты ничего не пьешь? Пошли, выпьем и поболтаем. — И сенатор повел его холлом и по широкой лестнице в обшитую дубовой панелью библиотеку.

— Так как же? Какие новости? — спросил Кип. — Есть у меня шанс?

Сенатор задумчиво прохаживался по ярко-красному ковру.

— Добиться этого будет трудно. Боюсь, более чем трудно.

— Не хотите ли вы сказать…