«ВЗГЛЯД» - БИТЛЫ ПЕРЕСТРОЙКИ. ОНИ ИГРАЛИ НА КРЕМЛЁВСКИХ НЕРВАХ - Евгений Додолев

– Наша система образования строилась на воспитании коллективизма, а не на воспитании звёзд. Вы не смогли найти перспективных ведущих в МГУ. То есть административно-командной системе удалось нивелировать личность уже на стадии высшего учебного заведения…

– Абсолютно! Почему – учебного заведения? В школе! Основная претензия к школе, которую слышал любой из нас: «Ты что, умнее других?» Он себя считает умнее других – это оскорбление.

-Да. Но личности тем не менее благополучно произрастали, и они произрастают…

– Случайно. Методом самопосева и методом самовырывания. А системы селекции талантов, которая существует в США, у нас нет. Вот трагедия. А она должна вытекать вот сейчас. Вот я ездил в МГУ, смотрел телевизионный класс. Там человек 30. Это в школе. Вот двое: мне показалось, что-то в них есть. Но что значит «что-то»? Надо их дёрнуть. Как создавалась Мирей Матье? Её воспитывали три-четыре года. С ней работали модельеры, парикмахеры, учителя манер. Кто у нас воспитывал Аллу Пугачёву? Она пробилась через всё. Самородок. Так у нас вся страна самородков. А самородки в натуре своей имеют крайне корявый вид. Как хороший алмаз, пока его не огранят. А огранивать мы не умеем. Потому что у нас нет ни времени, ни техники, ни средств.

Когда говорят об общественном телевидении, я вспоминаю Илью Ильфа, который в записных книжках писал: учёные связывают светлое будущее с приходом в жизнь электричества. Электричество уже есть, а счастья всё ещё нет. Решит ли общественное телевидение все наши проблемы? Если оно «общественное» – значит, надо иметь общество. На моей памяти мы строили социалистическое, затем капиталистическое, теперь – гражданское общество. В итоге имеем огромное количество недостроя… Будь у нас гражданское общество – я был бы за общественный канал. Но наши люди не определились, в каком обществе они хотят жить. Разговоры о том, что мы выстроим гражданское общество, разработаем национальную идею, напоминают мне фильм «Девять дней одного года». Там герои идут по коридору и видят стенгазету, в которой написано: «Откроем новую частицу к 7 ноября!» Нельзя с понедельника ввести гражданское общество, общественное телевидение, национальную идею.

Попытка беспристрастного интервью с аутсайдером

В 1991 – 1992 годах мне достаточно много упрёков довелось выслушать за публикацию в «Московском комсомольце», «Неделе» и «Новом Взгляде» бесед с «телепредателями» Ломакиным и Мукусевым. Дескать, забвение для телевизионщиков есть смерть, а эти-де большего не заслужили. С первым тезисом (насчёт забвения) согласен, а вот насчёт свирепой кровожадности наших сограждан разговор особый… Замечу лишь, что ни один из экс-ведущих «Взгляда» на казнь не наработал. На мой взгляд. И карать их остракизмом не очень-то справедливо.

Что касается этого интервью… Было так. Я тогда записал две 120-минутных кассеты. Из расшифровок сделал три объёмных текста. Отдал Мукусеву на «визу». Он материалы грамотно доработал. В результате мне пришлось уже свёрстанную «Московским комсомольцем» полосу менять на мукусевский вариант. Там коллеги пошли мне навстречу. А вот с «Неделей» вышло хуже. Редакция еженедельника кое-что сократила в интервью, и депутат от «Взгляда» накатал туда гневную телегу.

Меня покоробило. Но… взялся за гуж… Короче, я решил сдержать данное Владимиру слово и опубликовать третий кусок. Предложил «Независимой газете». А ответ получил не от главреда, а из… «BИDa». Выяснилось, что редактор «НГ» Третьяков консультируется по поводу «спорных» материалов с начальством. В данном случае – с телевизионным. Газете «рекомендовали» интервью не публиковать.

Я и сам считаю, что многие наезды и оценки Мукусева несправедливы, резки. И то, что под материалом стоит моя подпись, вовсе не значит, что я разделяю взгляды изгнанного из «BИDa» журналиста. Но коль скоро он уверяет, что ни одно издание слова ему не даёт, полагаю: свою версию «видовских» раскладов человек, работавший во «Взгляде» с самого начала, право продекларировать имеет. Хотя… сомневаюсь, что публикация данного текста поможет Мукусеву. Однако слово дороже денег. Я его давал. И по-хозяйски взять обратно, увы, не решусь. Итак…

Роковой промах

– Что произошло после того, как «Огонёк» опубликовал в начале 1991 года твоё интервью «Взгляд изнутри»?

– Произошло то, чего я и добивался, давая это интервью. Правда о том, что происходит во «Взгляде» и почему так резко падает его популярность, перестала быть тайной «Останкинского двора». Но есть тут одно, и очень существенное, «но». Интервью «Огоньку» я давал в конце октября 90-го года, когда о закрытии «Взгляда» и разговора не было. А было напечатано оно в январском номере «Огонька» в 91-м, уже после закрытия «Взгляда». Для большинства людей два события совместились. Хотя связи между ними не было. Мало того, некоторые детали того интервью после закрытия передачи перестали быть актуальными, и если бы оно не было уже набрано и отпечатано, я бы, конечно, о них умолчал.

– Например, о ваших внутренних кадровых перестановках?

– Конечно. Эти действия руководства вели к гибели «Взгляда». Но после закрытия передачи глупо было об этом говорить.

– И всё же, что было дальше?

– А дальше я, как на машине времени, перенёсся в 37-й – руководители редакции и комитета организовали настоящий суд, который назывался «редакционная летучка», и прошёл он 9 января 1991 года. Упаси меня бог ставить себя в один ряд с теми беззаветными и мужественными людьми, которые попали в сталинскую мясорубку. Это святые люди. Я говорю не о прямой аналогии, а о той атмосфере и о том сценарии, по которому проходило это судилище.

– Не сгущаешь ли ты краски?

-Если бы… Слышал бы ты, например, ветерана редакции, большого друга Главпура и ЦК ВЛКСМ (по сценарию, вероятно, сначала должен был выступить ветеран, потом молодой, потом бывший друг, который бы «прозрел и покаялся», ну и, вероятно, в конце представитель Красной армии и какая-нибудь беременная ударница дорисовали бы портрет врага народа гада Мукусева).

– Так что говорил большой друг Главпура?

– Не он, а она. Кстати, вспоминая, что я, между прочим, уже 13 лет в редакции и что, вероятно, имею право судить о том, что в ней происходит и что не нравится, но говорить о партии в уничижительных тонах, требовать суда над ней, да ещё в качестве примера ссылаться на деятельность редакционного парторга – я не имею права.

«Молодой» от имени 20-летних защищал руководство «от грязных вылазок и оскорблений», хотя сам, правда, в курилках был куда смелее меня в оценках его деятельности.

Эти люди телезрителям известны, и я их называть не желаю.

Были и ещё «выступления ораторов». Но, к ужасу организаторов, сценарий был нарушен почти в самом начале. И нарушителями были те, кто знает меня не первый десяток лет. Те, кому так же, как и мне, небезразлична судьба редакции, а вернее, тот развал, который происходил с ней после прихода на должность главного редактора бывшего комсомольского работника Пономарёва. Это были авторы целого ряда блестящих передач, последней из которых – «Что? Где? Когда?», я думаю, уготована судьба быть признанной лучшей телепрограммой 80-х, – Наталия Стеценко и Владимир Ворошилов. Нет, они не защищали меня, но они категорически возражали против самого судилища и предлагали посмотреть на редакционную жизнь с разных сторон. Но их не услышали. Нужно было добить Мукусева.

Конечно, каждый имеет право на собственное мнение, и, вероятно, я мог бы поспорить и с Региной Ильченко, и с Ваней Демидовым, и с самим Любимовым по сути их рассуждений, но это никого не интересовало, да и мне говорить особенно не хотелось, так как по выступлениям и отдельным репликам я понял, что моё интервью многие просто не читали. Повторяю, любая позиция, высказанная честно и открыто, имеет право на существование, независимо от того, нравится она кому-либо или нет. Но тогда, в январе 91-го, о выяснении позиций разговор не шёл. Но ни откровенное хамство, ни передёргивание фактов, ни злобные реплики не потрясли меня тогда так, как молчание многих, а особенно того, кто назывался моим приятелем, того, с кем мы провели не только сотни часов в монтажных, на съёмках, в командировках, но и десятки часов в откровенных беседах у меня дома, куда он был вхож в любое время суток и где его искренно и нежно любили. Мало того, что и Политковский промолчал. Во время «летучки» он тихо, незаметно пересел от меня туда, где бушевала команда Любимова…

Резонанс «летучки»

– И всё это стало для тебя неожиданностью? Ты не готов был к последствиям?

– Ещё в 1978 году, когда я переехал из Ленинграда в Москву и меня взяли на работу администратором в Главную редакцию программ для молодёжи ЦТ, я был убеждён, что уйду из неё только на пенсию. И все годы моей работы там те, кто составлял костяк редакции и имена которых знала вся страна, и те, чьи фамилии в титрах наших передач мало что кому-нибудь говорили, передавали мне свои знания, опыт, мастерство. И не только в профессиональном плане. Меня учили жизни, в полном смысле этого слова. И я до последних дней буду помнить об этом. Именно благодаря этим замечательным людям я прошёл путь от администратора до главного выпускающего программ и ведущего «Взгляда». И как хотелось работать дальше! Но руководство редакции и телевидения вместе с «ВИDовскими» кукушатами решили по-своему. На следующий день после этого гнусного спектакля главный редактор Пономарёв заявил мне, что, конечно, как депутат я могу остаться работать в редакции, но товарищ Кравченко считает, что с моими политическими взглядами в идеологической организации, которую возглавляет коммунист, мне делать нечего. Кроме того, есть коллективное письмо, в котором мои коллеги отказываются со мной работать. Это было уже слишком. Я потребовал показать мне его. И что же выяснилось? Действительно, четыре человека подписали такое письмо-отречение. Одна фамилия мне была вообще неизвестна. Две другие подписи принадлежали девочкам, которые пришли в редакцию два месяца назад, редактировали тексты Кириллова и к «Взгляду» практически не имели отношения. А возглавляла список «отреченцев» подруга моей бывшей жены, в своё время написавшая «разоблачительное» письмо-пасквиль руководителям редакции.