Сны о России - Ясуси Иноуэ

Дорога из Охотска в Якутск называлась Охотским вьючным трактом и была открыта для передвижения во время первой экспедиции Беринга, в 1727 году. Впоследствии, по мере расширения деятельности Российско-американской компании, тракт постепенно благоустраивался. Ко времени путешествия Кодаю и его спутников по нему ежегодно проходили от шести до десяти тысяч якутских лошадей и от тысячи двухсот до тысячи шестисот носильщиков.

Точнее говоря, вьючных тракта было два. Один представлял собой кратчайший путь для перевозок главным образом в летний период. Он выходил из Якутска на восток и примерно в тысяче километров от места слияния рек Амчи и Алдана пересекал реку Амчу, а затем и Алдан, близ устья впадавшей в него реки Белой. Далее следовал на восток вдоль русла реки Белой, огибал с юга пик Талбакана, выходил к реке Аканаче, пересекал реку Юдому и тянулся к Охотску. Именно этим путем отправился из Якутска в конце августа 1726 года Беринг на шестистах шестидесяти трех лошадях, из которых двести шестьдесят семь пали в дороге, и лишь в середине октября прибыл в Охотск. О том, сколь трудна была дорога, можно составить себе представление по числу павших лошадей.

Другим путем воспользовался отряд лейтенанта Шпанберга — члена экспедиции Беринга. Шпанберг с громоздкими вещами отправился из Якутска по Лене, Алдану, Мае и Юдоме. Из рек ленского бассейна Юдома ближе всего подходит к Охотскому морю. В том месте, где ее излучина приближается к морю, стоит большой деревянный крест, выполняющий роль путеводного знака. От юдомского креста Шпанберг намеревался посуху перевезти вещи в Охотск. Но караван, который он возглавлял, был застигнут морозами в устье Юдомы. Часть вещей Шпанберг решил перевезти зимой, для чего реквизировал у проживающих поблизости якутов и тунгусов нарты с собачьими упряжками. Многое, однако, пришлось оставить. Стояли жестокие морозы, провизии не хватало. Впоследствии Беринг об этом писал: «Идучи путем, оголодала вся команда, и от такого голоду ели лошадиное мертвое мясо, сумы сыромятные и всякие сырые кожи, платье и обувь кожаные».

Для последнего перехода к Охотску отряду Шпанберга потребовалось два месяца. В конце января 1727 года он наконец прибыл в Охотск — из ста нарт до Охотска добралось всего сорок.

Двенадцатого сентября шестеро японцев и одиннадцать иноземцев выступили из Охотска. Накануне японцы отправились в лавку, купили на полученные деньги кожаные сумки, шапки, рукавицы и сапоги. Проходя мимо гавани, они обратили внимание на строящееся судно странной формы. По сведениям, добытым вездесущим Исокити, это судно предназначалось для исследовательских целей.

Когда-нибудь мы снова приедем в эту гавань и, кто знает, может быть, именно из Охотска отправимся в обратный путь к себе на родину, подумал Кодаю. Он хотел поделиться с остальными этой внезапно возникшей у него мыслью, но сдержался, поскольку сам не был в этом абсолютно уверен. Он отправлялся в Якутск, надеясь приблизить день возвращения на родину, но произойдет ли так в действительности — знать ему было не дано. А может, прав Кюэмон, и Якутск — всего лишь место, куда отправляют иноземцев, потерпевших кораблекрушение близ берегов России?

Кодаю решил не забивать себе голову этими неразрешимыми вопросами и все внимание сосредоточил на ежедневных записях того, что видел и слышал. Среди иноземцев, отправлявшихся с японцами в Якутск, был русский сборщик ясака по имени Василий- он вез с собой собранные на Камчатке шкуры нерпы, морского бобра, соболя и сивуча, — трое сопровождавших его казаков, доктор, возвращавшийся в Иркутск по истечении срока службы в Охотске, двое переводчиков, а также португалец и бенгалец.

Португалец и бенгалец, подобно японцам, потерпели кораблекрушение близ Камчатки. Экипаж их корабля, шедшего к Камчатке с торговым грузом, состоял из шестидесяти двух человек, среди которых были китайцы, французы и бенгальцы. В районе Командорских островов начался шторм, корабль дал течь и быстро пошел ко дну. Весь экипаж был мертвецки пьян. Матросы, так и не проснувшись, отправились вместе с кораблем на дно. Спастись удалось только двоим, которые по счастливой случайности с молодости питали отвращение к алкоголю. Так случилось, что португалец и бенгалец почти одновременно с Кодаю и его спутниками прибыли с Камчатки в Охотск. Правда, добирались они в Охотск по суше.

Двенадцатого сентября отряд из семнадцати человек вышел из Охотска. Продукты и вещи были навьючены на лошадей. Груз оказался порядочным: двухмесячный запас одного только продовольствия — печеный хлеб, мясо, сушеные овощи, сахар, соль, а также палатки и сено для лошадей. Был выбран путь, по которому шестьюдесятью годами раньше в обратном направлении прошел Беринг.

Отряд медленно продвигался по дикой тайге то на лошадях, то пешком. Бескрайность тайги поражала японцев не меньше, чем пейзажи Амчитки и Камчатки.

В октябре наступили холода. Когда замерзали руки и ноги, японцы спешивались и шли, пока не согревались, а потом снова садились на лошадей. В середине октября пошел снег. Устраиваясь в палатках на ночлег, ломали побольше веток и клали их прямо на снег.

Наконец глушь кончилась. До Якутска осталось верст триста, стали попадаться поселки местных жителей, в которых отряд останавливался на ночлег. А поскольку в составе его был государственный чиновник, хозяева закалывали на угощение быков. Девятого ноября отряд вступил в долгожданный Якутск, город на берегу Лены. В Якутске насчитывалось всего пятьсот-шестьсот домов, но царило такое оживление и было столько путешественников, что город казался в несколько раз больше.

Якутск представлял собой базу, опираясь на которую Россия управляла Северо-Восточной Сибирью и Камчаткой. Здесь же была резиденция губернатора, непосредственно подчинявшегося иркутскому генерал-губернатору.

В Якутске Кодаю и его спутники узнали, что такое настоящий холод. Им уже приходилось переживать зимнюю стужу среди бескрайних льдов и снегов, но все это не шло ни в какое сравнение с якутским морозом. И не мудрено, ведь район вокруг Якутска, особенно к северу от города (Верхоянск) и к востоку (Оймякон), считается самым холодным в Северном полушарии.

Больше всего японцы боялись обморожений. Кодаю категорически запретил своим товарищам выходить на улицу без особой надобности.

На десятый день по прибытии в Якутск Кодаю было велено явиться в канцелярию, где ему сообщили, что получено указание отправить японцев в Иркутск. На вопрос, когда они должны выехать, ответа не последовало. И не потому, что чиновник не хотел говорить, — просто он сам еще точно не знал.

Сообщив эту новость своим спутникам, Кодаю ожидал услышать упреки и жалобы от Коити и Кюэмона. Но вопреки его предположениям друзья встретили известие спокойно.

— Пусть везут куда угодно, — сказал Коити, — в Иркутск так в Иркутск, а оттуда хоть в Рисокутск или Мясокутск. Я долго думал над тем, в каком положении мы оказались. Мы попали в чужую страну как незваные гости. Никто нас сюда не приглашал, и если мы начнем вести себя не так, как хотят наши хозяева, мы только вызовем их недовольство. Надо подчиниться.

— Все не так уж страшно, — вторил ему Кюэмон. — Здесь тоже люди живут и детей рожают.

Японцы были уверены: если им и предстоит поездка в Иркутск, то уж, конечно, будущей весной. Нынешнюю зиму они рассчитывали провести в Якутске. Но спустя десять дней Кодаю вновь пригласили в канцелярию и вручили деньги на расходы для поездки в Иркутск. И на этот раз Кодаю полагалось тридцать рублей серебром, а остальным по двадцать пять.

Как прежде в Охотске, Кодаю спросил, когда они отправляются и сколько продлится поездка, и, как прежде в Охотске, не получил вразумительного ответа. Про себя он подумал: не слишком ли рано им вручили деньги?

Это было недоброе предзнаменование, повергшее японцев в уныние: шуточное ли дело — отправиться зимой в Иркутск, до которого около двух с половиной тысяч верст — в два раза больше, чем от Охотска до Якутска! И главное, ни у кого из них не было уверенности, смогут ли они преодолеть столь длинный путь в сезон самых сильных морозов.

Правда, они имели возможность убедиться, что сообщение с Иркутском не прекращалось и зимой. Каждый день мимо их окон проезжали десятки саней: одни в сторону Иркутска, другие — в противоположную сторону. Японцы видели путешественников, закутанных в несколько шуб, в меховых шапках, в огромных рукавицах, с муфтами из медвежьих шкур, отделанными изнутри лисьим мехом. Путешественники то и дело подносили муфты к лицу, оставляя открытыми только глаза. По городу они ходили группами по десять-двадцать человек и, судя по всему, не принадлежали к постоянным жителям Якутска. Это был народ бывалый, к стуже, по-видимому, привыкший, и все же в каждой такой группе попадалось два-три человека с отмороженными ушами и носами, а у некоторых не хватало на руках по нескольку пальцев. Для японцев же, впервые столкнувшихся с жестокими морозами, путешествие до Иркутска было равносильно самоубийству, во всяком случае никто из них не рассчитывал добраться туда в добром здравии.