Лиюшка - Зоя Прокопьева

Андрей стал играть с Настенькой, представляя себе ее мать Соню, маленькую женщину, с несмелыми серыми глазами, которой был нужен человек хороший.

«А кому не нужен человек хороший? Мне тоже нужен. Все… — решил он. — Немедленно звоню Ольге».

И пока играл с девочкой, все вспоминал, как ехал сюда и думал об Ольге, и сейчас, пока говорил с тетей Наташей, все думал о ней и о том, почему она не писала ему писем, и о том, что он сейчас позвонит ей, она приедет и все будет решено, выяснено — хватит мучиться скрытой от людей, от отца, тяготившей их обоих теперь близостью.

— Я пойду, тетя Наташа, — сказал он.

— Устал ты видать с дороги, Андрюша? Иль похудел так? Щеки ввалились, да и глаза неспокойные… Поди влюбился там? А ты не горюй… Девок во-он сколько! Вечером все улицы запружены. Да и девки-то — госпо-ди-и!.. Челки, шпильки, коленки голые, глазищи крашеные… Ну, иди, иди… Вот ключ… А то бы попил с нами чайку?

— Спасибо. Я в магазин еще схожу. А то соберемся вечером и поесть нечего.

— Жену бы тебе покладистую, да добрую, — вздохнула тетя Наташа.

В квартире сквозит. Форточки, балкон открыты. В зале, на полированном столе, в молочной бутылке вербы — явно подарок братишки. Заглянул в свою комнату — тоже вербы.

Распаковал чемодан, разложил подарки — нейлоновые рубашки и германские плавки, а игристое Цимлянское, любимое вино отца, поставил в холодильник. Выкупался, сходил в магазин и купил курицу, поставил варить. И, наконец, подошел к телефону, набрал номер.

— Оля, это я, здравствуй!..

— Кто это?

— Этого мне только не хватало — ехать три тысячи, чтоб меня не узнали. Скажи мне ласково — с приездом!.. Просто с приездом и ласково. Не хочешь? Ну, что ж, хорошо… Потом выясним причины… Вот что, Ольгия, у тебя найдется время взять такси и прикатить ко мне? Не хочешь? Чудесно! Подожди, не бросай трубку… Или ты приедешь сию минуту, или я никогда не знал тебя. Все… — Андрей положил трубку и потянулся за сигаретой. Пальцы дрожали.

— Дура, набитая! — сказал он. — Ах, дура! — Пошел на кухню, выпил холодной воды из под крана. Он со злостью вспомнил те ночи в чужом городе, одинокие и печальные с думами о ней.

Теперь он был убежден, что она приедет — слишком многое их связывало с той майской вечеринки, устроенной его друзьями у озера три года назад.

Она нравилась ему, и он собрался жениться. А потом, узнав, что у них мог быть ребенок и что его не будет, не стало — обиделся. Она сказала, что с первого дня не верила ему, избалованному вниманием девчонок из-за папы директора, из-за машины, что виновата во всем сама и случившееся с ней никто не вправе решать, кроме нее. Ребенок мешал бы учиться, но, пожалуй, самое главное, ее пугал ярлык — мать-одиночка. Он не сдержался, ударил Ольгу, накричал:

— А меня ты спросила? Меня, отца этого ребенка?.. Я тебе что?.. Ты, не соизволила даже сказать мне…

— А ты не соизволил даже заметить…

Он хлопнул дверью, ушел. Полгода не видел ее — крепился. Пришла сама к нему, первой. Сказала, что не может без него, и это было правдой, но обоим не принесло радости, и после ссорились и вновь мирились. Было что-то недосказанное в их отношениях, отчего оба устали.

Когда он уехал на южный завод на практику, она не отвечала ему на письма, она вообще за эти три года знакомства не написала ему ни одного письма.

Андрей разозлился, решил сказать ей сегодня, что все… Пора бросить и не трепать друг другу нервы, а заняться делом. Скоро защитит диплом и, вероятно, уедет куда-нибудь. Не работать же у отца под крылом. Жизнь любит в человеке самостоятельность и волю.

Курица варилась, бульон выбрызгивался. Андрей почистил картошку, опустил. И когда она сварилась, стал искать специи, нашел в столе лавровый лист, но ни одной луковицы. Попросил у тети Наташи. Порезал, опустил в кастрюлю. Посмотрел на часы — полчаса, как позвонил Ольге. Могла бы уже приехать?

Время будто остановилось. Помыл апельсины, сложил в вазу и поставил на стол. «Включу магнитофон».

Только включил — звонок. Открыл дверь — она.

В пальто горчичного цвета, такой же берет в руке. Волосы под красное дерево. «Это уже прогресс, — заметил Андрей. — Красить кинулась». Вместо обычной скошенной челки — прямой ряд и узел на затылке. Голубые насмешливые глаза в упор на него.

— А ты хорошеешь… — нашелся он. — Проходи. Давай пальто.

Молча сняла пальто, сама повесила, прошла и села в кресло.

— Ну, здравствуй! О чем будем говорить? — спросила она.

Он смотрел на нее — голубое, новое платье, под цвет глаз, красноватые волосы, в движении, в наклоне головы — царственная величавость.

— Обнять тебя можно?

— Ради этого не стоило ехать двадцать километров мне и три тысячи тебе.

— Верно. Угощайся апельсинами… У меня там курица варится. Жду отца. — В растерянности сел на ручку кресла.

— Так и будем молчать?

— Что ж, можно, — усмехнулась она.

— Оля, не злись. Давай спокойно.

— Я за этим и приехала… Чтоб спокойно…

— Почему не отвечала ни на одно письмо?

— Не считала нужным.

— А, зря, — встал, обхватив себя руками, заходил по комнате, вокруг стола. — Мы ж родные…

— Ты самоуверен.

— Нет.

— Знаешь, Андрей, я тебе нужна только на один день. Я устала, — горько сказала она, — нам надо разойтись и никогда больше не встречаться.

— Не плохая идея, но меня она не устраивает.

— А меня устраивает… Я не хочу тайных встреч, ночей, украденных у себя же. Я не хочу, чтобы вслед мне шушукались какие-то расхристанные девки…

— А знаешь, что? Давай-ка поженимся!

— Это надо было сказать три года назад. А сейчас ты мне не нужен. — Она встала и выключила магнитофон. Он подошел к ней сзади, повернул к себе и обнял.

— Я люблю тебя… Я очень тосковал там…

— Ты идиот, — чуть внятно шептала она и била маленьким кулачком по его плечу…

Кедрин ехал в листопрокатный цех. Там его уже ждали. Треснула дымовая труба закалочной печи. Надо срочно принимать меры. Если упадет, выведет из строя сразу два цеха. И, самое главное, вокруг работают люди.

Кедрин глянул в ветровое окно, заметил, что на высоковольтку у электросталеплавильного цеха опять прилетели грачи. Орут. Вьют гнезда. Что они нашли в этом дыме и копоти? Чем питаются?

Завод все строится. Громадина. Уже целый комбинат. Идут со смены люди. Идут потоком. А когда-то было четыре человека: Суздалев, Кедрин, шофер и секретарша.

Совещание затянулось. Главный прокатчик растерялся и развел руками:

— Антон Владимирович, я не беру на себя ответственность. Что делать?

— Я тоже не решаюсь, — набрался храбрости сообщить начальник листопрокатного цеха.

— А давайте от трубы до трубы натянем трос-канат, подвесим люльку, и верхолазы разломают… — предложили ремонтники.

— Нет. Опасно, — отклонил начальник отдела техники безопасности.

— А что скажут виновники? — обратился Кедрин к управляющему Союзтеплостроем.

— Виновники будут наказаны. Но… как обрушить? Тут уж я… — этот высокий седой мужчина с мужественным обветренным лицом тоже развел руками и сел.

Теплостроевцы при кладке трубы неправильно сделали изоляцию. От нагревания кладку разорвало. Кедрин стал звонить в Главк.

— Видите ли, товарищ Кедрин, — сказали ему…

Кедрин дослушал и положил трубку… «Ну и положеньице», — подумал он. — Все боятся ответственности».

— Вот что, товарищи, — он медленно оглядел всех, откинулся на спинку кресла. — Минутку… Товарищ Ключин, немедленно свяжитесь с управлением промвзрыва, доложите и пригласите сюда начальника управления… Хотя оставьте. Я свяжусь сам. Так вот, товарищи, будем взрывать. Немедленно сюда лес. Все, что можно обгородить щитами. Делаем взрыв и одновременно рывок тросами… Да, да, тракторы… И уронить ее надо между цехами. Запретить всякие работы вблизи трубы. Закалочную печь перевести на принудительную тягу с временной трубой. Начальником штаба по обрушению трубы назначаю начальника цеха ремонта металлургических печей. Все. Выполняйте. Приказ напишу.

В минуты быстрых решений Кедрин оживлялся, а потом снова уставал, чувствовал себя опустошенным, но старался, чтобы этого не замечали.

Домой он приехал поздно. С порога почувствовал запах чего-то вкусного и веселье. Значит, Андрей уже дома.

Обнялись в прихожей, сдержанно похлопали друг друга по спине.

— Устал ты, отец, вижу, — сказал Андрей, помогая снять пальто… — Иди, умывайся и — к столу. Я курицу сварил.

В ванной отец шумно и увлеченно плескался водой, сын держал полотенце.

— Как ты? — спросил Кедрин.

— Все хорошо у меня, отец! — загадочно улыбнулся Андрей. Вошли в комнату.

— Вот, познакомься… Моя жена, Ольгия… Оля, ну чего ты застеснялась?

— Когда же вы успели, а? Ну и прохвосты! — весело посмотрел на сына.