Мемуары мертвого незнакомца - Ольга Володарская

— Я не смогу, — замотал лобастой головой Зура.

— Не сможешь — вызовем полицию. Что нам еще останется? — Дато увидел в ящике рулон мусорных пакетов. Причем размер их был таков, что труп невысокого и худого человека можно было в них замотать. — Вот сюда засунешь. — Он швырнул рулон брату. — Потом обернешь чем-нибудь типа одеяла. Давай шевелись, брат, а я за машиной…

Естественно, Зураб ничего сделать не смог. Когда Дато вернулся, он плакал над телом и грудой рваных пакетов. Пришлось помогать.

Вдвоем они со всем справились: вынесли труп, отвезли, закопали. Когда вернулись назад, Зура сразу рухнул в кровать и уснул, предварительно выпив стакан чачи, а Дато лазил по крышам, пытаясь восстановить картину преступления…

А теперь шел на встречу с человеком, который мог помочь ему все понять.

…Дато был не уверен в том, что застанет Балу на месте. Столько лет прошло! И в Тбилиси очень многое изменилось. Так что подвал, где постоянно обитал Балу, вполне возможно, уже переделан в ночной клуб, а сам он переехал в другой город, сел в тюрьму или умер.

Но, еще не дойдя до нужного здания, Дато понял, что зря волновался. Балу на месте. Об этом говорил запах, доносимый ветром до ноздрей Давида. Такой источать могли только мчади, кукурузные лепешки Балу. Где их только не готовили в Грузии, но ароматнее и вкуснее, чем у него, Дато не встречал.

У оконца, через которое можно сделать заказ, никого не было. Давид подошел к нему и заглянул в подвал. Ничего не изменилось: стол, присыпанный мукой, деревянный стеллаж с сырыми лепешками, такой же с готовыми и печка, у которой хлопочет Балу.

Эту кличку дали ему в детстве. Пацан был огромен, как медведь, и походил на Балу из популярного тогда мультфильма «Маугли». Так его и прозвали.

Сейчас, разменяв пятый десяток (он был старше Дато), Балу превратился в Аюдаг. Медведь-гору. Он весил полтора центнера, а то и больше. Но никто не назвал бы его жирным. Высокий рост, широченные плечи, ноги как колонны, ручищи, похожие на ковши экскаватора, — Балу был скорее крупным, чем толстым. Да, тело его заплыло жирком, но он был плотным. Балу выглядел как боксер-супертяжеловес или рестлер, закончивший карьеру и потерявший былую форму, однако не распустившийся.

— Мчади с фасолью, пожалуйста, — сказал Давид.

— Восемьдесят тетри, — бросил Балу через плечо.

Дато кинул на тарелку монету в один лари. Услышав звон, Балу обернулся. Он здорово изменился за то время, что они не виделись: на голове огромная плешь вместо густого «ежика», лицо красное, как у гипертоника, бровь пересекает шрам, и ни одного переднего зуба, тогда как у молодого Балу была голливудская улыбка.

— Сдача… — Балу кинул на тарелку двадцать тетри и, не глянув на клиента, протянул заказ.

— С красным перчиком не переборщил? — спросил Дато, приняв из его рук мчади.

Балу поднял-таки глаза на покупателя. У него был довольно специфический вкус. Он обожал все острое. Даже те блюда, которые в принципе не нуждаются в том, чтоб их приправляли перцем, он им засыпал. И когда он только начал печь лепешки, перчил их так, что никто, кроме самого Балу, не мог их есть. Друзья и приятели, ставшие первыми покупателями, отведав их, не знали, как сказать повару, что его продукт несъедобен. Балу был гневлив и обидчив. Он раздавал тумаки направо и налево без особых оснований. Но если кто-то хаял еду, им приготовленную, Балу становился невменяем. Все знали об этом, потому поглощали мчади с похвалой, но плача и сплевывая исподтишка. Дато был единственным, кто не стал кривить душой.

— С красным перчиком не переборщил? — обратился он тогда к Балу, отведав лепешку.

Тот сурово нахмурился.

— По-моему, все в норме, — прорычал он.

— Переборщил, — покачал головой Дато.

Балу размахнулся, чтобы отвесить свою фирменную плюху, но Давид вовремя среагировал и пригнулся. Медвежья лапища пронеслась над его головой и сшибла стоящую на полке банку со специями. Она упала, и перец рассыпался по полу.

— Я говорил — перебор, — флегматично заметил Дато, закинув в рот остатки мчади. — Вот тебе и знак свыше!

И Балу вместо того, чтобы наказать критика своей стряпни в привычной для себя манере, расхохотался.

— Ладно, замешу другое тесто, — сказал он, отсмеявшись. — По бабушкиному рецепту. Но если тебе и ее мчади не понравятся… Порву!

Бабушкины лепешки оказались превосходными. И вкус их был прекрасен, и запах. Так что Дато был помилован…

— Не может быть, — проговорил Балу, вперив взгляд в Давида. — Я думал, ты давно покойник.

— Как видишь, жив!

— С ума сойти…

Он махнул рукой, приглашая заходить. Дато проследовал к двери в подвал. Она, как всегда, была не заперта, и он беспрепятственно вошел. Помещение, которым владел Балу, было большое. Весь подвал двадцатиквартирного дома принадлежал ему. Но Балу занял лишь малую его часть, остальную площадь когда-то, в лихие девяностые, он предоставлял друзьям-приятелям то для убежища, то для хранения оружия, то для складирования контрабанды. Балу с детства был близок к криминальным кругам из-за отца. Тот дважды сидел за разбойные нападения, имел авторитет. Умер молодым. При очередном налете получил пулю в сердце. В наследство от отца Балу и достался подвал. Да еще связи в преступном мире.

Дато спустился в пекарню. Там стояла страшная жара. Но Балу не замечал ее. Привык.

— Здорово, друг! — пророкотал он и заключил Дато в свои медвежьи объятия. — Рад, что ты жив!

— Я тоже рад, что… мы оба живы, — усмехнулся Давид, похлопав старого друга по мощной спине.

— Садись, — указал тот на табурет в углу пекарни. — Сейчас чайку сделаю…

— С ума сошел, какой чай? У тебя тут как в аду! Водички холодненькой бы…

— Вино есть красное. Саперави. Как раз холодное. Сейчас.

— Не надо вина, Балу. Утро ведь.

— Ай, что ты такое говоришь? Как не надо? — начал кипятиться Балу. — Какая разница — день или утро, если два друга после долгой разлуки встретились?

Он рывком закрыл окошко, выключил печь. Готовые мчади сложил в тарелку, сунул ее под мышку и повел Дато в помещение, соседствующее с пекарней. Там было гораздо прохладнее. Балу усадил гостя на диван, а сам начал накрывать на стол. Из недр огромного холодильника стали появляться овощи, зелень, сулугуни, сыровяленный окорок, копченая форель. Балу обожал вкусно поесть, но употреблял в пишу только «правильные» продукты. Презирал гамбургеры, картошку фри, нагетсы, быстрорастворимую лапшу. В те годы, когда они дружили, все эти «вкусняшки» только появились, были диковинными, а поэтому желанными, любимыми многими. Самым крутым местом считался «Макдоналдс». А то, что в нем подавалось, лучшей едой. И только Балу презирал фастфуд. Говорил, что лучше съесть черствую краюшку хлеба с солью, чем сочный, ароматный гамбургер.

— Понюхай! — Он поднес к лицу Дато кусок сыра. — Чувствуешь?

— Что?

— Запах гор, дубина! Из Сванетии мне этот сулугуни привезли. Кусок был завернут в листья винограда. А ты знаешь, что именно они сохраняют первозданность продукта?..

Дато не знал, но верил Балу на слово. Он разбирался во всем, что являлось отрадой желудка. Будь то еда или спиртное.

— А ты, смотрю, преуспеваешь, — заметил Балу, вытащив из холодильника пятилитровую бутыль вина. — Выглядишь на миллион. Где живешь, чем занимаешься?

— В Москве живу. У меня бизнес.

— Легальный?

— Да.

— Надо же…

— А что хранится в твоих закромах, Балу?

— Да, ерунда всякая… — отмахнулся он. — Виски, джин, текила. Сигареты. Икорка. Я тут чуть было не влетел. Пять лет назад. Приютил одних, а они наркотой промышляли, как оказалось… Уроды! — Балу ненавидел наркотики почти так же сильно, как фастфуд. — Спасибо, люди добрые вовремя предупредили. А то сидел бы сейчас за колючим забором…

Он разлил вино по стаканам. Они были огромны. В каждом помещалось миллилитров четыреста. Но когда Балу взял свой стакан в лапищу, он в ней утонул.

— За встречу, друг! — провозгласил он.

— За встречу!

Они чокнулись и выпили. Балу с наслаждением. Дато с внутренним стоном. Ему не хотелось вина. Однако, сделав несколько глотков, он вынужден был признать, что саперави очень и очень вкусное. А сулугуни вообще заслуживает наивысших похвал. Он ел его с мчади и пусть на ничтожно малое время, но забыл обо всех неприятностях.

— Помнишь моего брата? — спросил Дато, покончив с едой, тогда как Балу только приступил к ней. Для него кусок сыра и лепешка это так… разминка!

— Зуру? Помню, конечно. Не от мира сего парень был. Как у одних и тех же родителей могли родиться настолько разные дети?

— Я не о нем, Балу. Младшего помнишь?

— Одуванчика? Смутно. А что?

— Умер он.

— Правда? — Балу отправил в рот огромный кусок мяса, сняв его с ножа пальцами. — А откуда ты узнал? Он же пропал давным-давно.