Бел-горюч камень - Ариадна Борисова

– А кто такие нивы?

– Не «кто такие», а что. Нивы – это поля.

– Печальные?

– Зимой они всегда печальные. Спи.

– А мы тут долго будем жить? – спросила Изочка, зевая. И, не дождавшись ответа, уснула.

Глава 2

Почему сердце слева

Последние дни лета выдались на редкость жаркими. Изочка целыми днями носилась с соседской ребятней. Собирали перезревшую кислицу, объедались ею, аж скулы сводило. Купались в быстрой протоке возле прилегающего к городской окраине совхозного огорода и до медного глянца загорали на горячем песке.

У воды стоял черный, мшистый от влаги насосный домик. Одноглазый сторож качал воду для огорода, куда было строжайше запрещено ходить, но иногда старик позволял поливать огромным шлангом круглые головки капусты и полосатые, сливающиеся на горизонте гряды картофеля.

Дрожащие осколки дня чешуйчато плескались в реке. Южный ветер доносил с другого берега сладкий и немного тинный запах боярышника. Сторож плел тальниковые корчаги, обмазывал их изнутри тестом из отрубей, но ничего серьезного, кроме ершиков и мелких окуней, не попадалось. Щукам и ельцам больше нравились дождевые червяки на крючках. Старик брал себе удочную рыбу, а корчажную отдавал ребятам. Рыжий мальчик по имени Гришка пек для Изочки хрустящих, как семечки, окушков в сизом пепле костра.

Засучив штаны, сторож плавал с мальчишками в протоке. Грудь у него была седовласая и ребристая, с тощей шеи свисал оловянный крестик на крученой нитке.

– Разве Бог есть? – поинтересовался у него Гришка.

– Может, есть. Может, нету.

– А крестик зачем носите?

– Для красоты, – засмеялся старик. – Только никому о моей «красоте» рассказывать не надо, лады?

– Бог – человек?

– Не человек. Бог – он Бог, – сторож добросовестно старался ответить на вопросы.

– На кого похож? На дяденьку?

– Не на тетеньку же!

– А зачем поп нужен?

– Чтобы помогать человеку идти к Господу.

– Далеко?

– Далеко. До неба.

– Туда, что ли, можно дойти?

– Раз ведут, стало быть, можно.

– Как шагать-то? Ногами?

– Да уж и не руками, малец. Душой люди идут.

– У души есть ноги?

– Про ноги не знаю, а глаза и уши, видать, есть.

– Душа есть у всего живого, – робко вставила Изочка слова матушки Майис.

– А у Бога два глаза или один?

– Два, наверное, – подмигнул сторож единственным оком. Слепой его глаз зиял темнотой, в зрячем сверкало солнце.

– Почему у людей по два глаза? – надоедал Гришка.

– Для подстраховки, если один ослепнет…

Изочка вдруг с удивлением осознала, что у каждого человека два глаза и уха, две руки и ноги. Вон как удобно придумано! Заболеет, к примеру, и отпадет одна рука – вторая есть для работы, отпадет нога – можно на другой скакать… А рту некуда падать, он и так – дырка, поэтому рот один и находится посередке.

Гришка, кажется, подумал о том же, потому что спросил сторожа:

– У людей нарочно по две половинки?

– Да. На левой стороне – зло, на правой – добро.

– На левой – зло? Отчего же в ней сердце?

– Оно как сторож. Бог его слева поместил, чтоб за злом следило…

Ребята постарше рассказывали разные истории. Одна из них, о привидении древней юрты, стоящей якобы не очень далеко в лесу, показалась Изочке особенно страшной.

– Говорят, в этой юрте сто лет назад жила семья, – посвистывал тревожным шепотом большой щербатый мальчишка. – Хорошо жила, пока не началась чума или какая-то другая холера. Опасная, в общем, зараза, от которой мор. Семья заразилась друг от друга, и все померли – отец, мать, дядьки, тетки, детишки. Все, кроме старого деда. Соседи перестали его навещать, думали, что он чумной, а если старик приходил к ним, закрывали дверь и не пускали. Потом вся деревня взяла и уехала оттуда. Дед остался один и повесился в юрте.

– Наверно, нечего было кушать, – предположил кто-то. – Или заскучал и не выдержал.

– Ну, не знаю… Вот висит он год, висит второй, никто с петли не снимает. Потом надоело и слез с тубаретки. Сам не заметил, как в привидение превратился. Мой старший брат видал его, когда в ту сторону на охоту ходил. Бродит, рассказывал, вокруг юрты белый-белый старик с веревкой на шее и воет, и плачет-надрывается… Всех уток распугал в затоне…

– Плачет?! – ужаснулась Изочка.

– Не отпели человека по-доброму, не похоронили, вот и мается душа неприкаянная, – вздохнул сторож. – Наружу осталось тело-то, не в земле, потому и не берет к себе смерть.

…Всё на свете имело души, сердце следило за злом, жизнь была полна удивительных событий, жутка, таинственна и невыразимо прекрасна.

Глава 3

Кукленыш и кукла

Над кустом шиповника кружилась белая бабочка, будто крупная снежинка заблудилась в предосеннем лесу. Изочка тихо подкралась, сложила лодочкой ладони:

– Бабочка, бабочка, сядь-посиди, я тебя не трону, только посмотрю!

Бросок, сомкнутые ладони раскрылись… Где бабочка? Улетела, исчезла!.. А что это там, под шиповником у забора? Неужели кукла?!

Изочка хотела оповестить остальных, но подумала, что кто-нибудь непременно отберет находку, и сказала только рыжему Гришке. Дети долго рассматривали мягкого голыша, слабо обтянутого тонкой резиной цвета красной глины. По некоторым признакам Изочка поняла, что это не кукла, а кукленыш, то есть мальчик. Когда сторож позвал детей на поливку, шмыгнула к шиповнику, завернула игрушку в подол и бегом в общежитие. Дома попробовала поднять закрытые веки кукленыша, показалось что-то темное, мутное, – испугалась, не стала дальше открывать. Побаюкала, укутав в платок.

– Спеть тебе колыбельную?

Подождала ответа и попросила себя за кукленыша вежливым голоском:

– «Козину» песню, пожалуйста.

Пела полюбившийся романс, как понимала его сама.

– Утро туманное, утро с едою…

Сквозь прозрачно-бисерный туман на ветках деревьев яркими елочными шарами проступали румяные яблоки, брызжущие, если укусишь, сладким соком. Мария сказала, что они только с виду похожи на помидоры, а на самом деле слаще не бывает… Казалось, милый кукленыш прислушивается к песне плотно прилегающими к голове ушками, шевеля крохотными пальчиками с овальцами ноготков.

Заметив в окно мать, Изочка выбежала навстречу:

– Смотри, что я нашла! – и протянула голыша в платке.

Мария вгляделась, оттолкнула Изочкины руки и вдруг закричала так громко, что стало стыдно за нее. Из общежития выскочили люди, посмотрели на куклу-мальчика, на девочку… Женщины почему-то тоже заорали дурными визгливыми голосами. Соседка тетя Матрена смешно вопила:

– Осподи помилуй, Осподи помилуй!

Дядя Паша выхватил кукленыша у Изочки из рук, положил его на крыльцо. Народ, перешептываясь, столпился вокруг.

Появился дядя милиционер в нарядной белой форме со звездочками на погонах, – Изочка заметила звездочки, когда он нагнулся, – и сказал два непонятных слова: «Аборт подпольный». Потом велел показать ему тот куст шиповника у огородного забора, где Изочка обнаружила куклу.

…Кукленыш по имени Аборт оказался капустным гномом-вредителем, так объяснил рыжий Гришка. Гном выходил поедать совхозные овощи из-под пола земли, поэтому и фамилия его была – Подпольный…

«Детеныш нибелунгов!» – ахнула про себя Изочка. Мария совсем недавно пересказала ей папину любимую сказку о волшебном кольце нибелунга[48] – повелителя злых гномов… Наверное, малыш проделывал и другие ужасные злодейства, недаром его все боялись и не хотели взять в руки.

Мария остервенело содрала с дочери ни в чем не повинное платье и кинула его в печь. Вымытая до скрипа Изочка, лежа на тахте, вжалась в стену и поплакала с расчетом, чтобы Мария услышала. Но та не желала слышать, хотя Изочке в самом деле было плохо и жалко себя и детеныша. Где гномикам брать пищу, если они не умеют добывать ее по-другому? Что теперь сделают с бедным человечком, как накажут? Неужели посадят в тюрьму?..

Ночью приснился сказочный сон. Аборт Подпольный превратился в маленького живого мальчика и повел Изочку в свою страну – туманный лес, полный сладких яблок и ласковых птиц. Птицы распевали музыку, высокие деревья с резными лаковыми листьями стояли свободно и не загораживали друг друга. Понизу вместо кустов и валежника расстилался прохладный муравчатый ковер – нивы печальные… Они взаправду были печальные, но как-то по-светлому, хотя снег их не покрывал. Грациозно, бесшумно скользили по нивам серебристые тени, пропадая в тумане. В траве там и сям светились цветы, издалека похожие на стрельчатые пятиконечные звезды, как на погонах у дяденьки милиционера.

Изочка долго играла с мальчиком-нибелунгом, плескалась с ним в зеленом ручье под журчащий шепот воды и бегала наперегонки по тропинке, усыпанной тонкомолотым песком. Она сообразила, что этот лес и нивы – небо. Вальхалла – так называется верхний мир по папиной сказке. Изочке хотелось погостить в Вальхалле подольше и Марию привести сюда, но мальчик грустно покачал темной головкой – нельзя – и проводил обратно…