Литературная рабыня: будни и праздники - Наталия Соколовская

Когда-то давно я вздрагивала оттого, что мне мерещились выстрелы и землетрясения. Вот уже несколько месяцев я вздрагиваю от поздних телефонных звонков.

– Привет! Тут вот какое дело…

Начало первого ночи. Я приняла таблетку феназепама и легла, что называется, «пораньше». Без лекарства я не могу заснуть уже несколько последних месяцев. То есть на первые четыре-пять месяцев с тех пор, как я начала работать у Почти-олигарха, моего запаса прочности хватило. А дальше – нет.

Приходя домой с работы, я прячусь на кухне и, тайком от Ваньки, выпиваю две рюмки водки. Нормально общаться я могу только после того, как отпустит. Но избирательная кампания Почти-олигарха добьет меня окончательно.

– Разбудил?

Не то спрашивает, не то утверждает Почти-олигарх. Но это так, фигура речи. На самом деле мое состояние его совершенно не интересует.

Слова «нет» за последние полгода я в разговоре с Почти-олигархом уже не употребляю. Как-то так само вышло, что на все отвечаю «да» и начинаю делать то, что пять минут назад считала почти невыполнимым. Сон у меня как рукой сняло.

– Нужно срочно издать газету. На это у нас есть два дня. Чем ее заполнить, я скажу.

Интересно, о чем он думал месяц назад, когда за день до окончания регистрации кандидатов решил наконец-то участвовать в выборах? Словно прочитав мои мысли, Почти-олигарх добавляет:

– Кстати, идею с газетой ты и сама могла бы мне предложить.

Когда это я успела превратиться из руководителя издательской группы в пиар-менеджера? Ну, конечно. Сама себе яму вырыла, устраивая презентацию его опуса в Доме кино. И еще нагоняй получила, что народ собрался не тот. Мало, видите ли, деятелей культуры и искусства…

Трясущимися руками достаю записную книжку. Каких только телефонов там не появилось: и типографии на любое качество и расценки, и верстальщики, и фотографы, и журналисты ведущих СМИ, и даже руководитель небольшого струнного оркестра, ублажавшего на презентации слух публики. Быстро соображаю, кого полуночный звонок не вгонит в ступор, и набираю номер…

Вообще-то, мытарства мои начались почти сразу, как только Почти-олигарх определился с параметрами обоих изданий: и собственной книги, и альбома. Сложность с точки зрения верстки представлял собой только альбом. А для почти-олигарховой автобиографии нужен был хороший художник, чтобы оформить форзац, титульный лист и шмуцы, сделать всякие там заставочки и концовочки… Вклейка с черно-белыми и цветными фотографиями проблемы в принципе не представляла.

Для альбома Наташка порекомендовала Гену, с которым была знакома еще по «Авроре». Что касается книги, то мы остановились на Фархаде, модном художнике, которого Алька успешно двигала на Запад в качестве иллюстратора. Его имя напоминало бархат. В нем чудились роскошество и покой Востока. Моему Почти-олигарху это должно было понравиться. Он любил все дорогое.

Беда была в том, что ни Гена, ни Фархад не владели компьютером. Поэтому воплощать их задумки в электронном виде должен был кто-то другой. У Гены это была средних лет девушка Валя, которая как раз уводила его от жены. У Фархада – Валера из подозрительной дизайнерской конторы. При этом Фархад заявил, что заодно Валера и сверстает макет.

С Геной в первый раз мы встретились в тогда еще существовавшем на третьем этаже кафе Дома журналиста. Наташка присутствовала как связующее звено.

Когда мы ждали его внизу, в холле, Наташка произнесла, тревожно всматриваясь в то и дело открывающуюся входную дверь:

– Надеюсь, он придет один, без Вали. Во всяком случае, будь с ней осторожна.

В чем должна заключаться осторожность, я узнать не успела, потому что дверь как раз распахнулась и вошли мужчина и женщина, чем-то неуловимо друг на друга похожие.

Уже наверху, в кафе, я присмотрелась и поняла, в чем заключается сходство. В одинаковой застарелой неряшливости лиц, характерной для давно и прочно пьющих людей. Если бы это касалось одного Гены, все было бы не так страшно. С художником, даже пьющим, всегда можно найти общий язык. Но вкупе с пьющей подружкой, претендующей на роль жены, он мог стать непредсказуемым. Кстати, еще внизу я почувствовала, что от обоих пахнет спиртным.

Говорила в основном Валя. Гена же быстро, полосу за полосой, набрасывал макет на листах формата А4. Может быть, Гена молчал потому, что во рту у него, как я случайно успела заметить, когда он закуривал, не было почти ни одного зуба.

Действительно. Если Валентина воплощает на компьютере Генины замыслы, то почему бы в таком случае ей не озвучивать его мысли.

Мы условились встретиться с Геной через месяц, когда у него будет готов предварительный макет альбома, а у меня – интервью с сотрудниками и сопроводительные тексты к иллюстрациям, на которых много-много разнокалиберных нефтяных вышек в полной боевой готовности и много-много скважин в разрезе плюс Почти-олигарх с партнерами и без на фоне Тадж-Махала, Эйфелевой башни, Букингемского дворца, биржи на Уолл-стрит и, конечно, казино Лас-Вегаса, в котором ему так сказочно везет всю жизнь, а также Почти-олигарх, въезжающий на своем красном «Феррари» в Кремль через Боровицкие ворота (похожая на монтаж фотография, но какое мое дело: у нас каждый в меру темперамента демонстрирует свою близость к власти).

Фархад – дородный и медленный, как азиатский бей, обладатель красивого бритого черепа и карих, немного сонных глаз – привел на встречу худощавого, востроносенького, в залысинах и жестких усиках Валеру, которого рекомендовал как свою правую руку. Я сопоставила габариты Фархада и Валеры и подумала, что если это и рука, то явно отсохшая. Как в воду глядела.

Учтивый до приторности Валера мне не понравился сразу и активно, но высказывать свое мнение восточному мужчине Фархаду, раз и навсегда убежденному, что все, что он делает, – правильно, я благоразумно не стала: все-таки жила на Востоке, пусть и православном. Решила, что будем разбираться с неприятностями по мере их поступления.

Договорилась встретиться, когда у Валеры будет готов предварительный макет книги, а у Фархада – эскизы рисунков.

Офис моего Почти-олигарха располагался в Гавани. Зеркальные окна, обращенные на залив, в любую погоду переливались разноцветными нефтяными разводами. Хотя не исключено, что это была всего лишь игра моего воображения.

За неимением свободного кабинета, мне был устроен милый загончик из стекла в приемной секретарши Почти-олигарха. Такое местоположение было разумно по трем причинам. Первая: поскольку я пишу о компании, то должна быть в курсе всего, что происходит. В этом смысле приемная с секретаршей – подходящее место. Вторая: таким образом мне элегантно дали понять, что никаких тайн от меня нет, дела компании ведутся прозрачно. Третья: вдруг я долго не задержусь, тогда зачем огород городить с кабинетом.

Секретаршей работала девушка по имени Марго, обладательница модельной внешности и огненной копны волос. За ее спиной, на глянцевом постере, победно бил из скважины очередной нефтяной фонтан. Кстати, того же цвета, что и ее роскошная шевелюра. Своеобразного чувства стиля у моего Почти-олигарха было не отнять.

Самым замечательным в Марго был ее голос. Низкий, вибрирующий, сексуальный. Думаю, когда она произносила негромко в трубку: «Добрый день! Компания „ПетроПетроль“. Слушаю вас», – у мужчин на том конце провода непроизвольно втягивались животы.

На своем рабочем месте я находилась мало. Первое время сновала по трем этажам офиса, записывая на диктофон интервью с сотрудниками. Среди них было два-три управленца, которых Почти-олигарх явно перетащил за собой из своего комсомольско-партийного прошлого и функция которых в компании показалась мне, скорее, декоративной.

В основном команда состояла из довольно молодых, тридцати-тридцатилетних, амбициозных и напористых мужчин и женщин. В них было что-то обособленное, что-то, что сразу выделяет людей, принадлежащих одному клану. Я долго не могла сообразить, где же я уже видела такое. Потом вспомнила: так выглядели комсомольские вожаки моей школьной и институтской поры. Можно было только подивиться стойкости однажды выведенной породы.

Деловые костюмы этого основательно мутировавшего бывшего передового отряда советской молодежи были из хороших модных домов и стоили, наверно, не меньше моего издательского оклада. Но я заставила себя не комплексовать по этому поводу. И вовсе не потому, что могла, так сказать, взять духовным превосходством. Просто мне действительно было на это наплевать. Я давно привыкла доставать из шкафа вещи пятилетней давности, которые вдруг опять оказывались в русле модных веяний. Отходив эпоху мини-юбок в брюках, я вытащила на свет божий мою любимую юбку макси и туфли на плоской подошве. Собственно, я никогда не подчинялась тому, что теперь стали называть иностранным словом дресс-код. Зато надо мной витал ореол свободного художника. И я поддерживала этот имидж всяческими шалями, шарфами и свободными одеяниями. Самым дорогим на мне всегда были духи. К тому времени – уже прочно обосновавшиеся в моем гардеробе «Cerruti 1881», которые согревали меня в холод, бодрили в жару и примиряли с действительностью в любое время года.