И вспыхнет пламя - Сюзен Коллинз

– Слезай! Слезай скорее!

– А что? – не сдаюсь я, пытаясь забраться на ящик.

– Китнисс, иди домой! Я буду через минуту, честное слово!

Вырвав ладонь из его руки, я проталкиваюсь вперед. Люди оглядываются, узнают меня и в страхе отводят глаза. Слышится жаркий шепот:

– Девочка, лучше бы ты уходила отсюда.

– Сделаешь хуже.

– Смерти ему желаешь?

И почти ничего не слышу: сердце слишком громко колотится. Понимаю одно. Там, на площади, происходит что-то ужасное, и это касается лично меня. В конце концов пробившись через толпу на волю, я вижу, что не ошиблась. И Пит был прав. И незнакомые голоса – тоже.

Гейл привязан за кисти к высокому деревянному столбу. Дикая индейка, его сегодняшняя добыча, прибита чуть выше – гвоздем за шею. Куртка брошена наземь, рубашка разодрана. Гейл стоит на коленях, уже без сознания, и не падает только из-за веревок. Спина превратилась в густое кровавое месиво.

Рядом застыл человек, которого я никогда не видела. Глава миротворцев, если судить по мундиру. Высокий, подтянутый, с острыми, точно бритва, стрелками на штанах. Это не старина Крей.

Кусочки картины никак не желают складываться в одно целое. Но тут незнакомец замахивается плетью.

8

– Нет! – кричу я и бросаюсь вперед.

Замаха уже не остановить, да и силы не хватит. Остается одно: я падаю прямо на Гейла, раскинув руки, чтобы закрыть собой его тело. И принимаю на себя всю силу удара. Плеть обжигает левую половину лица.

Боль – ослепительная, мгновенная. Перед глазами зажигаются молнии, ноги подкашиваются, и я валюсь на колени, прижимая к щеке ладонь. Лицо начинает оплывать, левый глаз уже плохо

видит. Булыжники мостовой покраснели от крови Гейла. Кажется, ей пропитался даже воздух. Из груди вырывается вопль:

– Не надо! Вы его убьете!

Мельком вижу лицо палача. Жесткий рот, у которого пролегли глубокие морщины. Седые волосы сбриты почти наголо. Длинный прямой нос покраснел на морозе. Глаза – черные, зрачков почти не видно, уставились на меня. Мощная рука замахивается снова. Невольно тянусь к плечу, но, разумеется, лук и стрелы остались в лесу. Стискиваю зубы, ожидая второго удара.

– Тихо! – гаркает чей-то голос.

Появляется Хеймитч. Правда, он тут же спотыкается о распростертое на земле тело. Это же Дарий! На лбу – огромная лиловая шишка. Миротворец лежит без чувств, но еще дышит. Что случилось? Может быть, он еще раньше пытался прийти на помощь?

Не обратив на него внимания, Хеймитч рывком поднимает меня на ноги. Хватает пальцами за подбородок.

– Ну вот, замечательно. Ей через неделю фотографироваться в свадебном платье. Что я скажу стилисту?

В глазах человека с плетью мелькает искорка узнавания. Укутанная по-зимнему, без макияжа, с небрежно убранной под пальто косой, я мало похожа на победительницу Голодных игр. К тому же половина лица опухла. Зато Хеймитч мельтешит па экране вот уже много лет, и его нелегко забыть. Миротворец нехотя опускает плеть.

– Она прервала публичное наказание сознавшегося преступника.

Все в этом человеке – и властный голос, и странный акцент – внушает чувство новой и непонятной угрозы. Откуда он взялся? Из Дистрикта номер одиннадцать? Номер три? Может, из самого Капитолия?

– Да пусть хоть подорвала Дом правосудия, мне плевать! – рычит ментор. – Посмотри на щеку! Думаешь, такой шрам заживет за неделю?

– Меня это не касается. – В ледяном голосе незнакомца слышится нотка сомнения.

– Ничего, дружище, коснется. Вернусь домой – первым делом звоню в Капитолий, – угрожает Хеймитч. – Пусть выяснят, кто вас уполномочил портить прелестное личико моей победительницы!

– Схвачен браконьер. Зачем она вообще вмещалась? – ворчит мужчина.

– Это ее двоюродный брат. – Рядом возникает Пит и ласково гладит мне руку. – А я – жених. Так что если у вас к нему претензии, сначала придется иметь дело с нами.

В эту минуту мы, вероятно, единственные люди в дистрикте, готовые встать горой друг за друга. Впрочем, это ведь ненадолго. Меня сейчас беспокоит одно: как помочь выжить Гейлу? Новый глава миротворцев косится на свою команду. С облегчением замечаю знакомые лица старых приятелей по Котлу. Судя по выражениям, военных не очень радует происходящее.

Женщина по имени Пурния, завсегдатай у Сальной Сэй, торопится выйти вперед.

– Осмелюсь доложить, сэр: преступник получил достаточное число ударов – для первого правонарушения. А смертные приговоры приводятся в исполнение особым отрядом.

– Это местный стандартный протокол? – уточняет глава миротворцев.

– Так точно, сэр, – отчеканивает Пурния, и кое-кто из ее товарищей согласно кивает.

Правды никто из местных не знает. У нас, если человек появился в Котле с подстреленной дикой индейкой, один протокол: торговаться за дичь до последнего.

– Отлично, девушка. Забирайте своего брата. А когда оклемается, пусть не суется на земли Капитолия, иначе я лично соберу особый отряд.

Палач пропускает плетку через кулак, окатив нас кровавыми брызгами, потом аккуратно складывает ее колечками и удаляется. Миротворцы нестройным шагом идут за ним. Несколько человек отстает, чтобы унести оглушенного Дария. Наши с Пурнией взгляды встречаются. «Спасибо», – беззвучно шепчу я одними губами. Пурния не отвечает, но думаю, мы с ней друг друга поняли.

– Гейл! – Я бросаюсь к нему, беспомощно тереблю узлы.

Кто-то протягивает нож, и Пит перерезает веревки. Гейл валится на землю.

Отнесем его к твоей матери, – командует Хеймитч.

Носилок поблизости не достать, но старушка из магазинчика тканей продает нам широкую доску-прилавок.

– Только не говорите, где взяли, – просит она, спеша убрать остатки товара.

Площадь почти опустела. Страх пересилил тягу к состраданию. После всего, что случилось, я не могу никого винить.

К тому времени, как мы укладываем бесчувственное тело на доску вниз лицом, рядом остается лишь горстка людей: Хеймитч, Пит и несколько шахтеров, товарищей Гейла по смене.

Соседская девочка по имени Ливи берет меня за руку.

– Помощь нужна?

В серых глазах – и страх, и решимость. Когда-то мама спасла ее младшего брата от кори.

– Можешь дойти до Хейзел? Прислать ее к нашему дому?

– Ага. – Девочка разворачивается на каблучках и убегает.

– Ливи!– бросаю я вслед. – Только пусть не берет ребятишек.

– Я сама с ними посижу, – отвечает бывшая соседка.

– Спасибо!

Подхватив куртку Гейла, спешу догнать остальных.

– Снег приложи, – советует Хеймитч, не оборачиваясь.

Запускаю ладонь в сугроб и прикладываю к пострадавшей щеке холод. Боль притупляется. Левый глаз ужасно слезится, и в наступивших сумерках я бреду на звук шагов.

По дороге сменщики Гейла, Брисл и Том, рассказывают, как все было. Из леса Гейл прямиком направился к дому Крея, но вместо ценителя диких индеек, никогда не скупившегося на деньги, наткнулся на нового главу миротворцев, человека по имени Ромулус Тред. Никто не знает, куда делся Крей. Еще с утра он купил в Котле бутылку белого, не заикнувшись о том, что намерен оставить пост, а потом вдруг бесследно исчез. Гейл появился со свежей тушкой в руках и, конечно, не смог отвертеться. Тред арестовал его, вывел на площадь, заставил публично покаяться и тут же приговорил к избиению плетью. К тому времени когда я прибежала на площадь, ему нанесли не менее сорока ударов. На тридцатом Гейл потерял сознание.

– Хорошо еще, птица была всего одна, – прибавляет Брисл. – Появись он с обычной сумкой трофеев...

– Парень соврал, будто нашел индейку на территории Шлака: дескать, она сама перепорхнула через забор, а он добил ее палкой, – вставляет Том. – Это тоже против закона. Но если бы Тред узнал, что Гейл шастал по лесу с луком, – убил бы на месте.

– А Дарий? – интересуется Пит.

Он уже на двадцатом ударе сказал, что пора прекращать. Только не так любезно, как Пурния: вывернул Треду руку, и тот его стукнул кнутовищем в лоб. Теперь бедолаге не поздоровится, – замечает Брисл.

– Да уж, теперь нам всем придется несладко, – говорит Хеймитч.

Мокрый снег валит все гуще, становится все тяжелее видеть. Я уже полагаюсь только на слух, шагая обратно к дому. Дверь открывается, и на сугробы падает сноп золотого огня. На пороге – мама. Она прождала меня целый день и еще ничего не знает.

– Новый глава, – роняет мой ментор, словно других объяснений не требуется.

Мама кивает и на глазах превращается из женщины, что не могла без меня убить паучка, в бесстрашного воина. Я всегда с восхищением, даже с благоговением наблюдала подобные перемены. Когда в дом принесут умирающего или больного... Можно сказать, только в это время она и знает, зачем живет на свете. За считаные секунды длинный кухонный стол очищают от лишних вещей, накрывают стерильной белой тканью и опускают на него Гейла. Переливая воду из котла в миску, мать посылает Прим в кабинет за лекарствами. Сушеные травы, настойки, аптечные пузырьки. Ее длинные тонкие пальцы добавляют в воду горстку того, пару капель сего, замачивают в миске льняную тряпицу, а Прим уже слушает наставления по поводу следующей припарки.