И вспыхнет пламя - Сюзен Коллинз

– Конечно. Молчу как могила.

Пожимая мне на прощание руку, он, по обычаю капитолийцев, легко наклоняет голову.

– Что же, увидимся летом на Играх, Китнисс. Поздравляю с помолвкой, и удачи вам с мамой.

– Да, без удачи не обойтись, – вырывается у меня.

Плутарх исчезает, и я бреду сквозь толпу в поисках Пита. Чужие люди то и дело подходят меня поздравить – с помолвкой, с победой на Играх, с удачным выбором помады. Я отвечаю, а в голове крутится одно: зачем Хевенсби похвастал своими часами? В его жесте было что-то необычное, почти таинственное. С чего бы? Наверное, главный распорядитель боится, как бы кто-нибудь не украл его замечательную идею – наложить исчезающую картинку с птицей на циферблат. Точно: небось, отвалил за нее целое состояние, вот и трясется от страха, не желая, чтобы завтра весь рынок заполонили дешевые подделки.

Я нахожу Пита возле стола с затейливыми пирожными. Он успел нарочно позвать сюда пекарей, чтобы выведать их секреты. Мастера отталкивают друг друга, торопясь отвечать на расспросы насчет глазури и прочего. Они даже собирают ему в обратный путь коробку с крошечными пирожными разных сортов, чтобы было что изучить спокойно дома, по возвращении.

– Эффи сказала, что к часу нам нужно быть в поезде, – говорит Пит. – А теперь?..

– Почти полночь, – отвечаю я.

И, бесцеремонно сорвав шоколадный цветок с верхушки печенья, грызу лепестки.

– Настало время поблагодарить всех и попрощаться! – словно по нотам выводит Эффи, возникшая неизвестно откуда прямо под боком.

Редкий случай: в эту минуту я влюблена в ее маниакальную пунктуальность. Подобрав у каких-то столиков Цинну и Порцию, Эффи ведет нас по залу, чтобы пожать руки самым важным персонам, и начинает подталкивать к выходу.

– Разве мы не должны попрощаться с хозяином? – спохватывается Пит.

– Ему не до вечеринок, и без того уйма дел, – отмахивается провожатая. – Завтра от нашего имени придут благодарственные подарки с карточками, я позаботилась... А, вот вы где! – кричит Эффи и машет парням из обслуги, буквально взвалившим Хеймитча на свои плечи.

Мы едем по улицам Капитолия в автомобиле с тонированными стеклами, позади – машина с командой подготовки. Пробираться сквозь празднующие толпы – задача не из простых, но наша волшебница учла абсолютно все; ровно в час мы на месте, и поезд отходит от станции.

Хеймитч заперся у себя. Цинна заказывает всем чай, и мы рассаживаемся вокруг стола. Эффи безудержно тарахтит о своем расписании, напоминая, что тур победителей не закончен.

– Впереди еще фестиваль Жатвы в Двенадцатом дистрикте. Предлагаю выпить чайку – и всем спать.

Никто не возражает.

Открыв глаза, я понимаю, что близится полдень. Моя голова покоится на руке Пита. Не помню, как он пришел прошлой ночью. Поворачиваюсь осторожно, чтобы не разбудить его. Оказывается, он уже проснулся.

– Ни одного кошмара, – говорит Пит.

– Что? – не понимаю я.

– Ты всю ночь проспала без кошмаров.

И верно. Интересно, когда такое случалось в последний раз?

– Мне что-то снилось, только не страшное, – вспоминаю я. – Вроде бы пересмешница, а на самом деле – Рута. То есть сойка пела ее голосом. А я шла следом по лесу, долго-предолго.

– Куда же она тебя звала? – спрашивает Пит, убирая с моего лба растрепанные волосы.

– Не знаю, – вздыхаю я. – Мы не дошли до места. Но мне было хорошо.

– Да, у тебя был счастливый вид.

– Слушай, а почему я не чувствую, когда ты видишь плохие сны?

– Трудно сказать. Кажется, я не мечусь и не вскрикиваю. Наоборот, просыпаюсь – и словно цепенею от ужаса.

– Будил бы меня, – говорю я, вспомнив, как сама тормошила, его дважды, а то и трижды за ночь. И как долго ему приходилось меня успокаивать.

– Зачем? – возражает Пит. – Чаще всего я вижу, что потерял тебя. Открываю глаза – ты рядом, и все хорошо.

В этом он весь. Обронит разочку мимоходом – словно кинжал в живот всадит. Парень просто ответил на мой же вопрос. Не потребовал ничего взамен, никаких уверений в любви. А на душе отчего-то гадко – словно я использовала человека самым грубым и отвратительным образом. Так ли? Не знаю. Зато мне впервые кажется неприличным лежать с ним в одной постели. Именно сейчас, когда мы помолвлены. Смешно...

– Не представляю, как дома я буду спать один, – вздыхает Пит.

И правда, мы почти приехали.

Сегодня вечером нас ожидает ужин в особняке у мэра Андерси, а завтра – торжественный проезд по главной площади в честь праздника Жатвы. В нашем дистрикте его отмечали всегда, но только в домашнем кругу и, если могли себе позволить, с друзьями. В этом году предстоят публичные торжества за счет Капитолия, так что жители наедятся от пуза.

К выходу из вагонов нас почти не готовят: на улице холодно, пора опять закутываться в меха. На вокзале, успев только поулыбаться и помахать руками, мы погружаемся в автомобиль и едем к мэру. Родных нам позволят увидеть не раньше вечера.

Хорошо еще, пир устраивают у мэра, а не в Доме правосудия – там, где поминали отца, где после Жатвы я пережила душераздирающее прощание с близкими. Дом правосудия полон горькой печали.

А вот особняк Андерси мне по душе. К тому же с его дочерью мы стали подругами. Может, и раньше были, но после того, как она пришла проводить меня на Голодные игры, я научилась воспринимать нашу дружбу всерьез. Именно Мадж приколола мне золотую брошку на счастье. По возвращении я начала проводить с Мадж куда больше времени. Как выяснилось, дочери мэра тоже нечем заполнить долгие дни. Поначалу было даже неловко. Девчонки нашего возраста болтают о мальчиках, тряпках и о других девчонках, но мы – не сплетницы, а разговор об одежде вызывает у меня страшную зевоту. После нескольких неудачных попыток совместно развлечься я догадалась: подружке безумно хочется в лес. Мы выбирались туда не единожды. Я показала ей, как нужно стрелять. Мадж пытается научить меня игре на пианино; впрочем, я предпочитаю слушать ее игру. Время от времени мы ходим друг к другу в гости. Мадж больше нравится у меня. Ее родители – вроде бы симпатичные люди, но сомневаюсь, чтобы она частенько с ними общалась. Отцу нужно управлять Двенадцатым дистриктом, и мать иногда неделями не покидает постель из-за страшных мигреней.

– Вот бы свозить ее в Капитолий, – предложила я однажды, когда мы не стали играть, поскольку и через два этажа музыка причиняла боль этой несчастной женщине. – Там вылечат, глазом моргнуть не успеешь.

– Ты права, – грустно вздохнула Мадж. – Но и Капитолии нечего делать без специального приглашения.

Получается, и мэры могут не все.

Прибыв на место, Эффи не позволяет мне даже как следует обняться с подругой, а сразу тащит на четвертый этаж – готовиться. Накрашенная, причесанная, в серебряном одеянии с длинными рукавами, за час до ужина я ускользаю из-под надзора. Комната Мадж расположена этажом ниже, рядом с комнатами для гостей и кабинетом отца. По пути я просовываю голову к нему в дверь, чтобы поздороваться. Мэр куда-то ушел, но телевизор продолжает жужжать, и я задерживаюсь на пороге. Опять мы с Питом. Крупные планы: вот мы едим, танцуем, целуемся. Сейчас это видят в каждом доме по всей стране. Любопытно, Панем еще не тошнит от этих сладеньких голубков из Двенадцатого? Меня бы давно затошнило.

Собираюсь уйти, но тут раздается писк, и я поворачиваюсь к телевизору. На почерневшем экране вспыхивают слова: «ДИСТРИКТ НОМЕР ВОСЕМЬ: ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ». Внутренний голос подсказывает: это не для моих глаз, это только для мэра. Надо бежать, и как можно скорее. Но я остаюсь, даже делаю шаг вперед.

Появляется репортер, которого я никогда не видела, – женщина с волосами, тронутыми сединой, и властным надтреснутым голосом. Она сообщает, что ситуация ухудшается, что в Дистрикте номер восемь объявлена тревога третьего уровня. Текстильная промышленность полностью остановлена. К месту событий стягивают дополнительные войска.

Щелк! – на экране высвечиваются кадры с главной площади. Я знаю, потому что была там всего лишь неделю назад. На крышах еще развешаны флаги с моими портретами. А внизу бушует яростная толпа. Нацепив самодельные маски, люди с выкриками бросают куда-то камни и кирпичи. Пылают здания. Миротворцы палят без разбора, сея черную смерть.

Впервые в жизни вижу такую ужасную сцену. Так вот что имел в виду президент, когда говорил о восстании.

7

Кожаная сумка с едой и фляга с горячим чаем. Оставленные Цинной перчатки на меху. Три голые ветки лежат на снегу – указывают, в каком направлении меня нужно искать. Гейл все поймет, когда явится на обычное место встречи. Сегодня первое воскресенье после фестиваля Жатвы, и у меня к нему есть разговор.

Я долго бреду по лесу сквозь холодную мглу тумана. Гейл не знает этой тропинки, зато меня моги сами несут вперед, к заветному озеру. Старое место больше не вызывает доверия. А ведь мне предстоит излить перед Гейлом душу. Он должен узнать... должен помочь мне разобраться...