Чужая. Road Action - Владимир Нестеренко

ШУСТРЫЙ: Так что делать будем?

ЧУЖАЯ: Есть способ. Рашпилю я нахуя нужна была?

ШУСТРЫЙ: Бабая прессануть. Чтобы молчал.

ЧУЖАЯ: Правильно. А нахуя молчать?

ШУСТРЫЙ: В смысле? По понятиям. Нельзя людей втусовывать.

ЧУЖАЯ: Вот именно. А если Рашпиля не будет?

ШУСТРЫЙ: Как «не будет»?

ЧУЖАЯ: Как всех. Значит, можно и в сознанку идти. Получить десятку. Ну, доплатить надо будет в суде. Не миллион, сто тысяч.

ШУСТРЫЙ: Ого! А как сделаем?

ЧУЖАЯ: Да просто. Завтра вечером будет он в одном дворе идти. С охранником. Охранник лох, стрелять не умеет.

ШУСТРЫЙ: Прямо-таки. Все у тебя просто, все лохи.

ЧУЖАЯ: Ты со мной связался – жалеешь? Стал богатым. Сделаем – разделим пополам двести штук. Свалим за границу, поживем там, как люди.

ШУСТРЫЙ: Снятся мне, Анжела… С тех пор – снятся пацаны. Малыш снится.

ЧУЖАЯ: Если бы ты не такой шустрый был, – ты б ему снился. Да и я. Только не вдвоем, а в компании, кордебалетом плясали бы.

ШУСТРЫЙ: Чем?

ЧУЖАЯ: Да в стриптизе. Когда много телок пляшут, кордебалет называется. И через всех декорации видно.

ШУСТРЫЙ: Знаешь, ты права была. Они уже прозрачные, ну почти. И не страшные.

ЧУЖАЯ: Через месяц пропадут совсем, редко приходить будут. Раз в год, наверное.

ШУСТРЫЙ (выпивает коньяк залпом): Ну, давай. Сделаем деда.

ЧУЖАЯ: Больше не пей.

ШУСТРЫЙ: Я «чизетту» возьму. Вдруг они в брониках.

ЧУЖАЯ: А «чизетта» пробивает?

ШУСТРЫЙ: Пробивает. У нее ствол длиннее, «вальтер» обосрется по бронику, а из нее – запросто.

ЧУЖАЯ: Тогда двоих делай сразу, – чтобы не рисковать. Вдруг про охранника напиздели – и он снайпер.

ШУСТРЫЙ: Давай… Ты за рулем будешь? Не верю я Таксисту. На гоп-стоп – это одно, а здесь – другое.

ЧУЖАЯ: Таксист будет. Ему и знать не надо, куда едем. До дела, а после его самого под лед пустим.

ШУСТРЫЙ: Давай так.

Подвал, склад магазина. Низкий потолок, лампочки без абажуров, кирпичные стены.

На ящиках сидят люди, десять-двенадцать человек. Все хмурые, сосредоточенные, разных возрастов. Есть спортсмены, они помоложе, уголовники – как правило, постарше. Входит Рашпиль с Охранником.

РАШПИЛЬ: Привет, братва!

Присутствующие здороваются, некоторых Рашпиль обнимает, это, как правило, уголовники.

Не будем в этом каземате долго засиживаться, пару слов – и разбиваем понт. Короче, братва – у нас проблема. Покрутили мусора ласты одному пацаненку. Сдуру поехал на стрелку, с ебучими какими-то гадами, там слово за слово – началась стрельба. Пацан и стрельнуть не успел – все второй сделал, пухом ему земля. Мусора стрелка ебанули при приеме, а на пацана грузят трех баранов. И хитро грузят: сдаст меня – пойдет соучастником.

Возгласы неодобрения.

Короче – послал я Малыша и с ним троих в Чехию. У пацана сестра, сука редчайшая, редкой масти тварь, мутная, голимая устрица. Чужая погоняло, слышали? Так вот, хотел я, чтобы она брата своего склонила к правильному пониманию жизни. Получил бы срок, сейчас расстрел под мораторием, не разменивают. Замену дали бы, пятнашку – да и всех делов. Не знаю, что там Малыш накосорезил с ней, он тупица был.

КТО-ТО ИЗ ТОЛПЫ: «Был»?

РАШПИЛЬ: Да, был. Замочил там кучу народа, один пацан попал в торбу к мусорам, а по итогу – Малыша и еще одного нашли прижмурившимися, в гостинице какой-то. Мы, бля, Малыш, еще два пацана, рискуя жизнью, эту мразь вытащили из говна. Она, от жадности, решила проституцией заняться, попала там к цыганам, ебли ее псы цепные, порно снимали! Мы, блядь, вытащили, сняли с собачьего хуя – она, крыса, отблагодарила!

КТО-ТО ИЗ ТОЛПЫ: Нихуясе. А я думаю, куда Малыш делся, думал, он опять с какой-то телкой завис, у него бывает.

РАШПИЛЬ: Короче, братва! Телка эта развела одного обсосика, что при Малыше крутился. Шустрый погоняло. И вот вместе с ним захуярила Малыша и второго пацана. И нет чтобы съебаться, – домой приехала. Охуевшая рожа. Захотел я им пару вопросов задать, попросил Китайца посадить людей под домом у обсосика – подтянуть на базарок. Китаец, кого ты туда послал? 

КИТАЕЦ: Нормальные пацаны, Туз и Синий. Давно с нами.

РАШПИЛЬ: В рот бы не съеблись такие нормы, Китаец! Лохи ебучие! Туз, блядь. Туз, на хуй, и Синий! Туз – это дырка в жопе, Китаец!!! Сели, музычку включили, пыхнули. А хули, никому ни хуя не надо, всем все похуй. Не знаю, как обсос выкупил – но выкупил он твоих, блядь, нормальных! Зашел сзади и прямо через стекло расстрелял обоих. Не знаю, выживут или нет. Лучше б крякнули, чтоб наука была всем.

Но это не все. Пока не знаю, с кем эта мерзкая тварь связалась, у самой духу бы не хватило. Может, со зверями, а может, и с мусорами. Только бомбанули они общачок наш.

Возгласы неодобрения.

Да, братва… На святое протянули свои грязные лапы. Лапы, по локоть в крови наших пацанов, наших братьев! На святое. Все, что мы от себя отрывали, от своих близких, – выгребли. Человека, у которого общак был, – пытали полночи, жену с детьми положили, связали, напугали всех до смерти. Он тоже, блядь, хуйло, сдал тайник, но приполз, признал. Я, блядь, посмотрел на его ноги, по ноге хуярили – сука, до кости мясо размозжили. Так не исполнишь, он не при чем. Ну не выдержал, хуесосина, сдал. Будет отдавать, да только нет у него такого лавэ. Короче, братья! Грев нашим, что сидят по лагерям, эти крохи, сигареты, чай – все ушло. Лавэ – грязь, мы найдем, чем помочь босоте. Но – наказать надо. Так что – подымайте всех своих, пусть спрашивают у других пацанов, ищут. Суку эту, Шустрого этого, если получится, – выхватить, нет – на месте делать. А Чужую – выхватить по-любому! Ответят за все, за Малыша, за Туза, блядь, ебучего, за общее. Пока – никакого движения, никаких делов. Мусора только и ждут, как бы нам лапти сплести, сети накинуть! Но хуя, братва! И не таких мы раком ставили, в этом городе нас все знают, мы заставили себя уважать – и дальше будем заставлять. Вот и все. Короче – все ищут где да что. Я поеду, перетру с Хмурым, с Рахматом – они тоже дороги не дадут этой сучке. Ищите и обрящете, как написано в мудрой книге. Все, разбиваем понт, пацаны, меня уже ждут.

Рашпиль прощается с каждым и выходит через запасной выход, Охранник идет за ним.

Проходной двор, старые дома, дореволюционной постройки. В нише в стене стоит Шустрый. Он нервничает, немного суетится, засовывает руки в карманы, поправляет одежду. Одет он в камуфляжную форму, под ней – обычная одежда, на голове черная вязаная шапочка. Так ходили охранники магазинов, рынков и тому подобная публика.

В слабо освещенном проходе появляются две фигуры, это Рашпиль и Охранник.

У Охранника одна рука занята телефоном, который он несет за рукоятку, как ядерный чемоданчик.

РАШПИЛЬ: Иди сюда, что ты там плетешься?

Охранник, не отвечая, идет чуть быстрее. Из ниши очень быстро выходит, но не выскакивает, а скорее выскальзывает, Шустрый с пистолетом в руке. Не говоря ни слова, он стреляет в Рашпиля несколько раз, потом перемещается приставным шагом к лежащему на земле Рашпилю, целится в Охранника, тот бросает телефон и пригибается к земле, сразу став в два раза меньше, но не пытается достать оружие. Шустрый стреляет в Охранника и попадает, тот валится на землю, навзничь, пули слегка отбрасывают его. Шустрый поворачивается к Рашпилю и стреляет ему в голову, после чего подскакивает к Охраннику.

Побледневший, раненный в грудь и плечо (пальто намокло от крови), Охранник прямо через пальто, из кармана, стреляет в Шустрого, тот падает.

Дорога, усаженная тополями, осенний пейзаж, поздняя осень. Лески, лесочки, поля, перелески, холмы, иногда песчаные овраги. Бедные, унылые, сырые места. Вблизи дороги видны два старых, серо-зеленых от времени дота, амбразуры направлены от дороги в сторону опушки леса. Дорога выходит к городку, небольшому и неуютному, дороги в ямах и ухабах. Это даже не провинция, провинция предполагает какую-то метрополию, которая может призвать к порядку, это город, в котором время остановилось навсегда, то, что называется «Богом забытое место».

На окраине городка озеро, а над ним, на круче – белое здание монастыря, с колокольней, он отражается в озере, в черной воде. Подъехав ближе, можно увидеть, что монастырь не простой.

Он окружен серым бетонным забором, с колючей проволокой поверху, окна в монастыре закрыты глухими ставнями защитного цвета, с потеками ржавчины от них на белых стенах монастыря, а на колокольне установлены прожектора и громкоговорители. Креста на колокольне нет, нет и флага.

Внутренности лагеря, общая унылость природы продолжается – обшарпанные стены, выкрашенные в защитный цвет, обилие решеток из арматуры, надзиратели, в основном усатые красномордые пьяницы, в защитной же форме. Несмотря на форму и преобладание цвета хаки – мысль об армии не приходит в голову, в картинке нет ничего молодого, напористого: унылые, похмельные, немолодые пьяницы неторопливо проходят через решетчатые двери, разговаривают друг с другом, без эмоций, невесело. Время остановилось и здесь.