Будённовский рубеж - Алексей Филатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На улице постреливали, в окно операционной я увидел несколько трупов. В районе часа дня Басаев сказал нам, что нужно перенести трупы с улицы в морг и что со штабом это согласовано. На жаре тела активно разлагались. Кто-то из врачей собрал группу и пошёл. Вскоре они прибежали с улицы со словами: «По нам открыли огонь свои». Было понятно, что творится какой-то беспредел, полная несогласованность.
Мы с врачами думали, что же сделать, чтобы нас не штурмовали. Кто-то предложил сделать перепись заложников, доказать штабу документально, что нас больше двух тысяч, что нас нельзя атаковать.
Втайне от боевиков мы начали переписывать людей. Перепись удалось передать в штаб с Владимиром Поповым, когда он в очередной раз заходил в больницу. Насколько я знаю, в штабе список быстро потеряли.
Я вообще не понимал, что происходит за дверями больницы, какие меры предпринимает правительство, чтобы нас спасти. От этого было психологически ещё тяжелее.
Ближе к вечеру я шёл к своему кабинету, как вдруг услышал: «Стой!» Я обернулся: ко мне направлялся Асламбек Большой в сопровождении нескольких боевиков.
– Нам стало известно, что в вашем окружении прячутся милиционеры, – жёстко сказал Большой.
У меня внутри всё упало.
– Асламбек, а с чего вы взяли? У нас нет милиционеров.
Он молчал.
– Может, вы обратили внимание, что некоторые не знают, как перевязывать? Так то терапевты из района, они никогда с этим дела не имели. У них было совещание на площади, они вышли и попали к вам в заложники.
– Это мы сейчас проверим, – ответил Асламбек.
– Как вы проверите?
– Очень легко. Отдел кадров у вас внизу, сейчас списки личного состава поднимем.
– Ничего у вас не получится, потому что они в других больницах работают, – сказал я, а у самого сердце заколотилось: знаю, что он прав.
– Э, Германович, вы ЦРБ, они все у вас числятся.
– И что ж тогда будет? – спрашиваю.
– Ну вы же знаете, что. Расстрел.
Гляжу: за мной с двух сторон стоят чеченцы. Мне всё стало ясно. Асламбек смотрел на меня как змея, не моргая. Я слушал его, задавал вопросы, а у самого всё внутри начинало сжиматься: «Почему он так смотрит?» Вдруг он повернулся и, ничего не сказав, удалился. Чеченцы за ним. Я не знаю, что произошло, почему он меня отпустил. Я почти уверен, что донёс на меня коллега, но кто именно, не скажу.
Я пошёл по коридору в сторону кабинета, ноги были ватные. Уже стемнело, я был измотан. Везде уже стояли пулемёты. Было очевидно, что чеченцы готовят позиции, выстраивают оборону. Они собирались небольшими группами по двое-трое, на головах многих появились чёрные и зелёные повязки с арабскими письменами. Позже я узнал, что с зелёными повязками мстители, с чёрными – смертники. В окно было видно, что вокруг больницы всё больше военных, появились БТРы.
Повара пищеблока приготовили немного бульона. Есть совершенно не хотелось, но наш уролог заставил меня выпить несколько глотков. На нас двоих пришлась маленькая чашечка бульона. Только после этого я вспомнил, что двое суток ничего не ел.
Вечером я обошёл палаты и объяснил людям, как вести себя при обстреле – лечь на пол и накрыться матрасом. В палате Александра Журавлёва всё так же лежал раненый чеченец. Александр был в сознании. Я посмотрел на чеченца, а он сказал: «Доктор, всё будет в порядке». Видимо, Саша не проговорился.
Мы с коллегами-хирургами Александром Бутенко и Верой Чепуриной обсудили работу, и я признался, что очень хочу вздремнуть хотя бы часок. Коллеги сказали, что тоже бы не отказались. В моём кабинете собрались другие врачи, и я предложил пойти в предоперационную: она пустая, там стоит только пулемёт. Мы зашли в предоперационную и сели в уголочке. Я скрючился и закрыл глаза. Только задремал, как вдруг голос: «Мужчины есть?» Я открыл глаза и увидел двух чеченцев с автоматами. «Что такое?» – спрашиваю. «Подойдите». Мы с Александром встали.
Чеченцы повели нас в плановую операционную и скомандовали встать спиной к стене. Я подумал: как приятно – кафель был холодный-холодный, а стояла ведь страшная жара. Смотрю: на меня наведён автомат. Я почувствовал могильный холод, и он начал распространяться по всему телу. Биологически холода же нет, этот холод – смерть, ощущение, что моя жизнь через секунду закончится. Автомат поднимался, я услышал вопрос: «Кто вы?» – «Мы тут работаем», – ответил. А у самого язык уже заплетался. Холод всё выше и выше, парализует всё. Опять прозвучал вопрос. Я слышал его и думал: «Сейчас главное – не упасть до выстрела». Автомат был напротив лица, я видел нарезы в стволе. Но самое страшное – это были его глаза. Я видел, как они у него белеют и как сужаются зрачки. То есть, он тоже что-то страшное переживал. Мне уже понятно было, что это конец. Нас расстреливают. В последний момент я с трудом выговорил: «Оглянись назад, вот там стоит стол. Если тебя ранит, или он, или я будем тебя спасать. Мы врачи-хирурги». Он оглянулся, а потом опустил ствол.
Они нас отпустили. Убить без повода врачей они не могли, мулла им запретил. Они так сказали, прежде чем уйти. Эти двое были из подвала, там отборные, самые жестокие стояли. Они зачем-то поднялись на наш этаж – решили, видимо, пострелять.
Я еле передвигал ноги после случившегося. Проходя мимо ординаторской, услышал телевизор. Его чеченцы перетащили из коридора к себе – они внимательно следили, что говорят о них СМИ. Я попросил разрешения зайти, боевики махнули – мол, заходи. Их было много, все они не отрываясь смотрели передачу. Я сел среди них. Показывали нашего президента Ельцина в Галифаксе. Он был явно подшофе. Ему задали вопрос: «А что там у вас происходит?» Он начал крутить пальцем у виска и говорить, что вот, мол, эти чеченцы дураки.
НОВОСТИ ФЕДЕРАЛЬНЫХ ТЕЛЕКАНАЛОВ, 16 ИЮНЯ
Пресс-конференция Бориса Ельцина и Билла Клинтона в Галифаксе (фрагмент):
Когда я вчера рассказал членам «семёрки» и сегодня ещё подтвердил, что эти бандиты делают, так у всех уже мнение изменилось, что так с
