Римская звезда - Александр Зорич

– И ты вышел на бой с пиратом…

Барбий, от которого я с затаенной скукой ожидал многословных подробностей, вдруг порадовал меня невероятным лаконизмом:

– Верно. И убил его.

Сказав это, он замолчал.

– Наверное, это было нелегко? – спросил я ради приличия.

– Это было бы нелегко, – уточнил Барбий, – если бы не удача. Пират-чудовище замахнулся своей палицей, которая, как показалось мне в тот миг, уперлась в солнце. Я ушел от удара – мне лишь слегка расцарапало локоть. Навершие палицы ударилось о землю… и, представь, эта штука, которая была немногим короче корабельной мачты, хрустнула и переломилась пополам! А из ее сердцевины посыпался дождь желтых муравьев!

– Муравьев? – переспросил я недоверчиво.

– Да! Мерзкие насекомые, которых я всю жизнь ненавидел, сделали мне подарок! Выгрызли палицу изнутри! Она, оказывается, держалась на честном слове!

– Так не бывает.

– Я что, по-твоему, вру?

– Нет-нет, что ты… Наверное, просто спутал их с какой-то другой зловредной мелюзгой.

Барбий был непреклонен:

– Знаешь, Назон, если я сказал «муравьи», так будь уверен: ты не ослышался. И на зрение я не жалуюсь. Ты прав: так не бывает. Но так – было. И, пока косматый болван, точно как ты сейчас не веришь своим ушам, не верил своим глазам, я подскочил к нему вплотную и нанес одну за другой восемь ран. Не менее трех были смертельными! Но мерзавец не умер и даже устоял на ногах! О, уверяю тебя: зрители взревели! Встали на уши! Если бы трибуны были деревянными – не миновать крушения!.. Кстати, я тебе не рассказывал, как на моих глазах в Вольтурниях рухнул деревянный цирк и заживо похоронил десять тысяч?

– Нет.

– Ха, про это надо рассказать обязательно! Но слушай же пока про мой знаменитый бой…

В конечном итоге, я не обманулся в своих ожиданиях: подробностей избежать не удалось. Согласно Барбию, раненый пират, с каждым вздохом проливая из ран «не меньше секстария» крови, сгреб гладиатора в охапку своими ручищами, сжал и немедля сломал половину ребер. Барбий еще раз ударил его мечом, вырвался и бросился бежать. Пират – за ним. На трибунах свистели, улюлюкали и умирали от хохота. Камни, из которых был сложен цирк – и те тряслись в экстазе.

Несомненно, Барбий рассказывал интереснейшую и правдивейшую из всех историй, какие мне доводилось слыхать в своей жизни. Но пора было уже как-то переходить к Диане, клянусь ларами!

– И вот тогда я, сквозь кровавый пот, застивший мне глаза, увидел её, – торжественно сказал Барбий.

– Диану? – спросил я, затаив вздох облегчения.

– Увидел Терциллу! Разряженная милашка сидела в дорогом ряду и пожирала меня глазами!

«Та-ак… Терциллы нам только не хватало».

Вообще, следует сказать, Барбий отличался восхитительной способностью без предупреждения вытаскивать на свет имена, примечательные случаи, а порою и целые жизненные пласты. Причем делал он это с такой непосредственностью, будто слушатель – его душеприказчик, да что там, биограф, и уж конечно все ловит на лету, с полунамека.

Меня в связи с этим не раз посещала мысль, что Барбий ведет себя как прославленный герой былых значительных дней. Деяния такого героя, его родня, возлюбленные и недруги, приходят к нам из поэм и гимнов. Они отпечатываются в нашей памяти, да так выразительно и четко, что их подлинность ставит иногда под сомнение подлинность нашу собственную. Представляю себе как Ромул вырвался из страны мертвых и зашел ко мне на огонек. Ромулу, а точнее – тени Ромула, – при упоминании Рема не потребовалось бы объяснять мне, что, де, у меня, друг Назон, был такой брат, а вскормила нас с ним – представь себе, примечательнейший факт! – одна благодетельная волчица. Именно волчица, да-да!

Ну так вот. Ромула вскормила волчица, а наш герой Барбий увидел Терциллу. Кому что неясно?

– Терцилла была… она была такой чистой, такой красивой, что у меня дыхание сперло. Лицо узкое, умное, как морда породистой иберийской кобылы. Нос сильный, правильный, а брови – как у царицы! Кожа – белая, лилейная. Глаза же – как два черных алмаза, как две звезды и взгляд такой вдумчивый… Кстати, взгляд Терциллы говорил о многом. О, уверяю тебя! Это придало мне сил! И тогда, друг Назон, я резко развернулся, бросился на догонявшего меня пирата и нанес ему девятый удар! Прямо в горло! Только после этого он упал на колени и был мною обезглавлен. Очень вовремя, потому что и сам я, признаться, уже мысленно распрощался с жизнью. Я стал героем дня, меня трижды обнесли на руках вокруг арены! Когда я залечивал раны, за мной ходил лучший лекарь Капуи! Обжирался я в те дни, как боров. Терцилла, как и многие другие богачки, отправляла мне в казарму громадные корзины снеди. Я, клянусь Марсом, мог бы спокойно открыть свою лавку и зарабатывать торговлей дареными деликатесами! На таких харчах я выздоровел за неделю.

– Как говаривал Меценат, – вставил я, – все люди делятся на две категории: одних обжорство убивает, других лечит. Похоже, ты относишься к счастливцам из второй.

– А то! Все раны зажили, как на собаке! И стоило мне выздороветь, я сразу же получил приглашение от Терциллы, переданное ею через служанку. «У всех баб одно на уме», так я тогда подумал. А потому, приняв приглашение, отправился к ней в гости, ничуть не сомневаясь в дальнейшем, так сказать, течении дел. У калитки меня встречает служанка, провожает в атрий и… что я вижу?! Назон, вижу я такую красоту, какую и за миллион не купишь! В центре атрия стоит статуя Дианы-охотницы. Белая, свежая, как вишневый цвет. Вокруг нее в стенах – три ниши. В одной – Юпитер, в другой – Феб, а в третьей… статуя из третьей ниши, похоже, разбилась, потому что там только чьи-то ступни на постаменте видны, а больше ничего нет… Что бы это значило, а, друг Назон? – Барбий озорно подмигнул мне.

Конечно же, предполагалось, что я отвечу «не могу знать». Но я был честен:

– Позволю себе высказать предположение, что твоя Терцилла решила заполнить пустующую нишу новым изваянием. А именно – твоим.

– Но как ты догадался?!

– Уж извини, я разбираюсь не только в поэзии и бывать мне приходилось не только в Томах. Новомодные причуды знати мне известны не понаслышке. То потребуют изваять Ганимеда с чертами популярного мима, то закажут Геркулеса с обличьем любимого возницы.

– Умный ты, Назон, как та корова, которая от трех быков за раз телится. Может, в таком случае, ты мне расскажешь что дальше случилось?

– Дальше не знаю. Но то, что в твоем рассказе наконец появилась обещанная Диана-охотница, пусть даже и в виде статуи, меня обнадеживает.

– Тебя-то обнадеживает, наверное. А вот я, когда узнал, зачем Терцилла меня позвала, поначалу обиделся. Я-то думал, она хочет того… А у нее, оказывается, к тому времени в гостях уже сидел скульптор… Гречишка, разумеется… Зеноном назывался. То ли отпущенник, то ли свободнорожденный, сама Кумская сивилла не разберет, но держался он царем царей. Так, будто это он, он сам, своими руками высек из горного хрусталя и море, и небеса, и всех людишек из глины налепил. А речь! Ты бы послушал! «Хайре, то есть приветайствую… Сейксяс я тебя посмотрейон… Тяк… Тяк… Повернийтесь, мюе гетайр… Наклонийтесь… Кякой занимайтельный фюзис…» Тьфу! Этот Зенон как нарочно кривлялся! А моя Терцилла благосклонно кивала каждому слову урода! Сущая пытка, друг Назон. Правда, душой кривить не стану: когда я узнал размеры вознаграждения, я сразу примирился с необходимостью слушать паскудного Зенона в течение нескольких месяцев. Вот так и получилось, понимаешь ли, что я намеревался связаться с бабой, а связался с богиней.