В августе 41-го. Когда горела броня - Иван Кошкин

— Стреляй! — заорал старшина.

— Лешка, стреляй! — кричали красноармейцы.

Казалось, бойцы забыли о том, что немцы атакуют и их тоже, все взгляды были прикованы к тем двоим, что бросили вызов самолету. То ли немец заметил пулемет, то ли они просто оказались на пути, но он открыл огонь заранее, и Волков с ужасом смотрел, как сдвоенная дорожка выбитых пулями фонтанов земли бежит к Медведеву. Время словно остановилось, ротному показалось, что наступила дикая, мертвая какая-то тишина. И эту тишину взорвал рокот Дегтярева. Зверев выждал свое, одному ему известное время и теперь выпустил остатки диска одной длинной очередью. Пули, направленные рукой студента-техника, нашли цель, от капота истребителя отлетел какой-то лючок, из патрубков хлестнул черный дым. Немец вильнул, отчаянно пытаясь выровнять самолет, но истребитель не слушался. Не веря своим глазам, Волков смотрел, как «Мессершмит» (он, наконец, вспомнил название из определителя) в пологом пикировании шел вниз. В последний момент летчику удалось поднять нос. Истребитель чиркнул по земле, поднимая винтом тучи пыли, подпрыгнул, теряя куски дюраля, и, наконец, упал плашмя. Фюзеляж переломился, хвост закувыркался, сминаясь, а кабина проехала несколько десятков метров и замерла.

— Сбил! Сби-и-ил! — Зверев подпрыгнул, потрясая тяжеленным пулеметом.

— Ложись, дурья башка! — старшина повалил пулеметчика.

Три оставшихся самолета проштурмовали еще раз, потом поднялись выше и сделали круг над своим товарищем. Один «мессер» снизился, казалось, он собирается садиться. Но в последний момент летчик, видимо, передумал и пошел вверх. Наверное, он решил, что сбитый пилот все равно мертв и рисковать не имеет смысла. Набирая высоту, немцы ушли на запад. Бойцы поднимались с земли, отряхивались. Стонали раненые, кто-то лежал неподвижно. Но Волков чувствовал — что-то изменилось. Люди, несколько минут назад бывшие стадом, стали бойцами. Они стреляли во врага, они остались живы, а их товарищ совершил невозможное. Не герой кинофильма, не сталинский сокол, а просто боец, такой же, как все, сбил немецкий истребитель. Могучая, смертоносная машина, созданная конструкторами, инженерами, чтобы нести смерть людям, превратилась в груду лома. Волков убрал наган в кобуру и подбежал к пулеметчикам.

— Красноармеец Зверев! Старшина Медведев! — Лейтенант встал по стойке «смирно».

Взводный и студент вытянулись, их лица стали серьезными.

— За проявленные мужество и воинское мастерство объявляю вам благодарность!

— Служим трудовому наро…

Герои не успели закончить, как комроты шатнулся вперед и, обняв обоих, крепко расцеловал.

— Ай, молодцы, сволочи! — Он обернулся к столпившимся бойцам: — Качать их!

Красноармейцы с криком подхватили товарищей на руки, пулеметчики, смеясь и ругаясь взлетали в воздух.

Потери в батальонах оказались на удивление невелики. Убито было семеро, еще пятнадцать человек, в том числе и машинист, получили ранения. Среди раненых оказался и комбат, которому осколок вспорол предплечье. Разобравшись с ранеными, Волков со своими людьми пошел смотреть убитого немца. К его удивлению, пилот, висевший в кабине на ремнях, оказался жив, хоть и без сознания. Разъяренные красноармейцы чуть не исправили это досадное упущение, и лейтенанту стоило большого труда утихомирить бойцов. Летчика вытащили из обломков и без особых церемоний привели в чувство. Надо было отдать фашисту должное, держался он надменно и на вопросы подбежавшего Архипова отвечать отказался. Старший лейтенант, недолго думая, взял у Волкова отделение и приказал вести немца от дороги. Под злорадными взглядами красноармейцев конвоиры передернули затворы и особист, нехорошо ухмыляясь, указал наганом в степь. Пилот сделал несколько шагов, затем резко развернулся и быстро заговорил, назвав свое имя, звание, номер истребительной группы. Архипов кивал, время от времени пересказывая собравшимся слова пленного. Немец оказался командиром звена истребительно-бомбардировочной эскадрильи. В этот день он со своими подчиненными вылетел на свободную охоту, имея задание нарушать железнодорожное сообщение. Прежде им приходилось атаковать эшелоны на этой дороге но с таким сопротивлением он столкнулся в первый раз. В заключение летчик попросил показать сбивших его пулеметчиков. Под одобрительные смешки товарищей вперед выступили Зверев и Медведев. Немец некоторое время смотрел на обсыпанных серой пылью бойцов, затем снял с руки часы, вынул из-за пазухи серебряный портсигар и протянул пулеметчикам. Старшина неуверенно оглянулся на Архипова. Особист, улыбаясь, кивнул, и взводный сунул портсигар в карман, великодушно передав часы студенту.

Тем временем лейтенант из второго батальона добрался до находившегося в двух километрах разъезда. По телефону он сообщил о случившемся в Н***. Со станции пообещали прислать локомотив, и через два с лишним часа пришла маневровая «овечка». Помощь подоспела как раз вовремя — в хвост неподвижному поезду успели уткнуться составы с боеприпасами и матчастью какого-то артиллерийского полка. Командир второго батальона, принявший начальство над эшелоном вместо выбывшего Светлякова, в ожидании паровоза приказал окапываться. Глухой ропот бойцов, начавших было протестовать против зряшной, по их мнению, работы, был пресечен в зародыше. Новый начальник эшелона, не без помощи вездесущего Архипова, напомнил красноармейцам, чем чреват отказ выполнять приказание, а потом указал на то, что в случае повторного налета отстреливаться из окопов будет не в пример безопаснее. Работа была закончена как раз к моменту отъезда, и эшелон ушел на запад, оставив по обе стороны от дороги ровные ряды стрелковых ячеек.

В Н*** прибыли уже в темноте, закончив разгрузку к двум часам ночи. Волков полагал, что теперь им дадут отдохнуть хотя бы до утра, но у командования были другие планы. Встретивший эшелон майор с усталым, осунувшимся лицом сообщил, что первый и второй маршевые батальоны поступают в 328-ю стрелковую дивизию 27-го стрелкового корпуса. Дивизия наступала третьи сутки и срочно нуждалась в пополнении. Батальонам предстоял пятидесятикилометровый марш менее чем за десять часов, чтобы к полудню быть готовыми вступить в бой. Комбат-2 просто выслушал приказ, козырнул и отправился готовить своих людей к выступлению, но Щукин, временно вступивший в командование первым батальоном вместо раненого Светлякова, попытался спорить. Комиссар указал на то, что бойцы перенесли воздушный налет, затем вынуждены были окапываться, и вряд ли смогут преодолеть 50 км без отдыха. Встречающий спокойно выслушал Щукина, а потом спросил, отказывается ли тот выполнить боевой приказ. Комиссар начал было оправдываться, и тут майор взорвался. В результате присутствовавший при разговоре Волков узнал, что 128-я три дня без остановки теснит немца, продвинувшись на 15 километров, и что если батальоны не будут на месте вовремя, это будет расценено как саботаж, нацеленный на срыв наступления. Даже в свете карманных фонариков было видно, как побледнел Щукин. Тем временем майор достал из полевой сумки две карты-двухкилометровки и отдал их Щукину и вернувшемуся комбату-2. Коротко обрисовав маршрут движения, командир указал промежуточные и конечный пункты, сообщив, что будет двигаться с первым батальоном. Комбат-2 снова пошел к своим бойцам, а Щукин уставился на карту, как баран на новые ворота. Волков не любил комиссара и втайне радовался тому что тот вот-вот сядет в лужу. Но лейтенант понимал также, что если Щукин напортачит с маршем, лучше не станет никому. Глубоко вздохнув он подошел к временному комбату и спросил:

— Разрешите?

Комиссар испуганно посмотрел на комроты-2.

— Разрешите взглянуть, товарищ комиссар?

Щукин торопливо кивнул и протянул карту Волкову. Тот развернул двухкилометровку и принялся изучать предстоящий маршрут движения. Майор предполагал вести батальоны не по шоссе, а по проселочной дороге, через лес, затем перейти реку вброд и снова продолжить движение вдоль леса. Такой путь, хоть и был длиннее, давал некоторую защиту от авиации, а кроме того обходил стороной населенные пункты, в которых наверняка возникли бы заторы.

— Наш батальон идет впереди. Если не возражаете, я выделю взвод в головную заставу.

— Да-да, конечно, — быстро согласился Щукин.

Лейтенант вздохнул. Мало того, что комиссар не справлялся со своими прямыми обязанностями, он был абсолютно невоенным человеком. Оставалось надеяться, что по прибытии на фронт батальон расформируют и их направят к какому-нибудь опытному командиру. Лейтенант подозвал Берестова и объявил, что первый взвод, как наиболее подготовленный, выделяется в охранение. Старший сержант внимательно изучил маршрут движения, затем достал из сумки блокнот, быстро записал ориентиры и набросал достаточно приличные кроки местности. Ракетниц ни у кого не было, поэтому договорились, что в случае чего охранение подаст знак винтовочным залпом. Роты спешно строились в колонну по четыре. Подъехал майор на заморенном, как и он сам, сером коне, и Щукин, запинаясь, доложил, что батальон к маршу готов. Всадник устало кивнул. Берестов со своим взводом ушел вперед. По уставу Щукину, как исполняющему обязанности комбата, следовало находиться с заставой. Однако комроты-2 прекрасно понимал, что даже если удастся заставить комиссара идти впереди, пользы от этого не будет. Оставлять Щукина одного во главе батальона лейтенант просто боялся, поэтому, скрепя сердце, решил целиком положиться на Берестова. К тому же в глубине души ротный знал, что Андрей Васильевич прекрасно справился бы и с более сложной задачей. Наконец батальоны выступили. Волков, успевший перед выходом поручить Медведеву приглядывать за обоими взводами, поравнялся с комиссаром. Щукин, похоже, и сам был рад тому, что рядом с ним будет опытный командир.