Восемь племен - Владимир Тан-Богораз

Видя такое множество воинов, Ваттан почувствовал свирепое одушевление. Жажда мести бросилась ему в голову и совсем отуманила его. Он вскочил на высокую крытую кибитку, которая служила для перевоза идолов и зажигательного прибора[22], и, обращаясь к толпе, волновавшейся вокруг, начал громким и страстным голосом, который сразу заставил умолкнуть частные разговоры.

— Люди, — сказал он. — Бродяги, пожиратели мышей, напали на стадо Камака. Воины убиты, олени уведены; хозяйка, девушка Мами… — голос его пресекся и дрогнул, — не знаю где… Отомстим, истребим насильников, чтобы бабы на восточной тундре не посмеялись, что оленные воины отдают своих невест каждому чужеземцу даром!..

Со всех сторон толпы раздались ответные крики и проклятия. Молодые воины один за другим выходили с копьями и луками в руках и становились возле кибитки; Ваттан хотел соскочить вниз и заняться приготовлением к походу, но оклик из группы, стоявшей вокруг Раипа, удержал его. Приземистый черный человек в потертой одежде выступил вперед и близко подошел к Ваттану. Это был Койгинт, приморский шаман из племени Алют, о котором ходило много странных и недобрых слухов. Он принадлежал к черным шаманам, ибо приносил жертвы только ночью и призывал духов с полночной стороны. Говорили даже, что он не занимается ни врачеванием, ни предвидением будущего, но создает злые и разнообразные порчи, которые употребляет против своих врагов или тайно продает людям, ищущим мести. Еще говорили, что он может извести человека на двадцать различных способов, по лоскутку одежды, отпечатку ноги на земле, тени, случайно упавший на дорогу, и даже по следу дыхания, перехваченному в воздухе.

— Авви наказывает неблагодарных, — сказал он резким и злым голосом, обращаясь к толпе. — Он послал Мышеедов, пошлет и кого-нибудь еще. Как бы вам понравилось племя с четырьми рядами зубов во рту и четырьмя желудками?..

Толпа всколыхнулась, Койгинт, очевидно, имел в виду не людей, а злых духов.

— Обещанное надо отдать… — продолжал Койгинт, — чтобы не остаться вам всем без оленей и без людей на стойбищах! Смерть придет в ваши шатры, собаки будут выть у пустых пологов, песцы и волки растаскают кости, ветер оборвет лохмотья с жердей, и снег засыплет их до дымового отверстия. Вся тундра станет пуста!..

Он как будто стал выше и в мрачном экстазе простер руки перед толпой, изрыгая свои зловещие проклятия.

Ваттан слушал его с удивлением, к которому примешался смутный страх. Но при этих чудовищных угрозах гнев опять ударил ему в голову и затмил все.

— Отсохни твой язык! — закричал он, соскакивая на землю и делая угрожающее движение по направлению к зловещему пророку. — Чего ты хочешь, скажи?..

— Девку! — грубо крикнул Койгинт. — Слышишь ты, кобель?.. Чужую бродягу… Где ты ее прячешь, давай!

— На что она тебе? — вне себя кричал Ваттан; он наконец понял, что дело опять идет о жертвоприношении. — Людоед, ненасытное твое горло!

— Мы напоим ее кровью Авви! — Кричал Койгинт. — Отдай ее! Где ты ее прячешь?

— Отдай ее, отдай! — заревели люди Алют; вся толпа, кроме воинов, перешедших к кибитке, повторила этот крик. Мрачное озлобление черного шамана заразило всех, как ядовитая болезнь.

Ваттан схватил копье и хотел броситься на Койгинта, но флегматичный Ватент внезапно вышел вперед и отстранил его.

— Ты молчи, — сказал он спокойно и строго, — ибо я хозяин в этом жилище! Кого вы ищете, люди? — спросил он, обращаясь к толпе, — ту беглую, которая прискакала к нами на олене просить гостеприимства, как куропатка, испуганная ястребом?..

— Отдай ее! — ревела толпа. — Отдай добром!..

— Мы спросим у Раипа, — сказал Ватент, — он всех старше, он рассудит!

Раип, до сих пор сидевший безучастно, обвел глазами толпу, с легкой улыбкой остановил их на мгновение на черном шамане, злое лицо которого выдавалось безобразием даже среди всех этих полудиких фигур. Потом он перевел их в другую сторону, где во главе группы молодых людей молчаливо и грозно стоял Ваттан, не выпуская из рук копья.

— Чего многие люди хотят, — сказал он наконец торопливо, — то всегда хорошо. Но я помню, когда я еще не был женат, на такой же ярмарке пришла великая зараза, половина людей умерла у всех племен; тогда Кочен, богатый владелец, сам себя принес в жертву духам!

— Гу! — заревела толпа. — Отдай девку! разнесем шатры!

— Берите! — сказал Ватент, отступая от входа. — С вами мудрость и сила.

Двадцать человек бросились в палатку, но девочки нигде не находилось. Койгинт неутомимо шнырял из угла в угол, перебрасывал кучи рухляди, смотрел под полами внешнего и внутреннего шатра; Ваттувий стоял в дверях и смотрел на него горящими глазами.

— Берегись, — сказал он ему. — Солнце видит. За таким делом надо приходить ночью, при месяце, тайно от людей…

— Запрятали! — запальчиво крикнул Койгинт. — Разнесем все!

Он яростно схватился за огромную кожаную суму, лежавшую позади спального помещения и наполненную невыделанными шкурками.

— Воровать хочешь? — насмешливо сказал Ваттувий, — сырошкурник!

Соседи говорили про людей Алют, что они, встретив чужого оленя, сдирают с него живьем шкуру и надевают на себя, как рубаху. Но Койгинт не обратил внимания на насмешку, он почувствовал, что в одном конце сумы что-то мягкое и круглое перекатилось с места на место.

— Есть! — заревел он, запуская руку в кожаное устье сумы. — Вот она!

Девочка действительно была здесь; она сделала себе гнездо из мягких лоскутьев и притаилась, как мышь, пережидая дневную суету и дожидаясь ночи. Захваченная врасплох, она не думала о сопротивлении. Тело ее повисло в крепких руках черного шамана, голова беспомощно перекатывалась с плеча на плечо. Глаза ее часто мигали перед яркими солнечными лучами. Взъерошенные волосы были наполнены шерстью. Она, кажется, спала в своем темном и мягком гнезде и не успела отделить новых врагов от Мышеедов, которых только что видела во сне.

— В воду, в воду! — кричала толпа. — В полынью!

— Пойдем!.. — решительно сказал Ваттувий, хватая девочку за плечо. — Пускай будет по-вашему!..

Койгинт хотел воспротивиться, но Ваттувий не отступился.

— Девка наша! — кратко объяснил он. — И разве я не слуга Авви?

Они пришли на берег Анапки, волоча за собой полубессознательную жертву, но белая поверхность реки изменилась против прежнего. Целые пласты льда, подъеденные снизу быстро текущей водой и придавленные сверху грудами снега, наметанными вьюгой, не выдержали и обломились, и полынья далеко протянулась посредине реки, одним концом загибаясь к берегу.

Плотно утоптанная дорожка, по которой раньше рыболовы ходили к своему обычному месту, посерела и стала как-то глубже прежнего.

Человек, шедший впереди, стал пробовать лед копьем, но костяной, наконечник свободно проходил внутрь. Толпа попятилась, Авви, по-видимому, хотел сыграть над ними такую же шутку, как лисица в старой сказке, которая заманила стадо оленей на прорубь, прикрытую вместо снега огромным покрывалом, сшитым из белых заячьих шкур.

— Все назад! — сказал Ваттувий. — Мы одни полезем.

Они выбрали по два длинных и тонких копья и, бросив их на лед, поползли на четвереньках, придерживая между собой жертву и осторожно передвигая вперед свои гибкие деревянные опоры.

Народ стоял на берегу и смотрел им вслед. Теперь, когда никто не мог отнять добычу у Авви, многие чувствовали ужас перед кровавым делом.

— Видишь, тащут, как собаку! — говорили Ватенто, — вы бабы, которые пришли за толпой.

Только час тому назад они были рады избавиться от чужеземки, которая свалилась к ним в шатер как снег на голову и все пряталась по темным закоулкам. Но человеческие жертвы были редкостью в тундре, несмотря на непрерывные взаимные убийства. Эти, воинственные племена, занятые вечной борьбой, не боялись настолько своих мелких и проказливых богов, чтобы поить их кровью пленников и своих собственных детей. Сварливый Авви был одним из самых страшных; но многие таили на него зло еще с начала ярмарки и теперь, видя, как два шамана волокут беззащитную девочку в прорубь с опасностью собственной жизни, не могли удержаться, чтобы не упрекать его вслух.

— Несытое брюхо! — кричали они. — На, жри!.. Мало тебе утопленников, рыбий сын!..

А Койгинт и Ваттувий все ползли и ползли вперед. Черный шаман по временам закрывал глаза и что-то шептал. Он не хотел упустить удобного случая и произносил имена своих врагов, пополам с заклинаниями. Он собирался укрепить их отпечатком ладони, обагренной свежей кровью и приложенной к снегу. Черные шаманы употребляют для этого кровь черного оленя, заколотого на жертву солнечному закату, но человеческая кровь, разумеется, была гораздо действеннее. Ваттувий двигался вперед уверенно и проворно, как охотник, подбирающийся к тюленю, заснувшему над дыхательной прорубью. По временам, когда Койгинт закрывал глаза, он бросал на него странный взгляд, короткий и блестящий, как будто именно Койгинт был искомым тюленем.