Знакомство (СИ) - Максим Далин

— Никаких скандалов и позора, — сказал Отец с неприязнью. — Мы едем домой. Ты добился.

— Но моя камеристка не станет сидеть с твоей девкой, — сказала Мать. — Я ей не позволю. Пусть твоя Подружка-Сходу ломается сама, как знает. Если метаморфоза убьёт её — я буду думать, что такова воля Небес.

— Не беспокойся, Господин, — сказал мужик, которого игнорировали напоказ, но отлично слышали и принимали к сведению его слова. — Я буду сидеть с ней. И умереть ей не дам.

— Ник — горец, — прошептала Лью, — он знает травы.

— Дождусь ли я счастливого момента, когда мы покинем этот вертеп?! — воскликнула Мать в отчаянии.

— Пошли лакея домой, — сказал Н-До, на чью душу сошло неземное спокойствие. — Мне понадобится повозка. И уезжайте — а я дождусь тут, вместе с Лью и её слугой. Если все обернулось так, нет смысла рисковать её здоровьем.

— Я не могу больше спорить, — вздохнула Мать. — Когда-нибудь ты пожалеешь.

Отец промолчал; Н-До видел, что вся эта история в высшей степени неприятна ему. Старшие Л-Та удалились к коновязи, где их свита уже седлала лошадей.

— Хочешь, я останусь? — спросил Второй.

— Лучше проследи, чтобы поскорее прислали повозку, — сказал Н-До и присел на траву рядом с Лью и безобразным мужиком. Забавно было чувствовать поддержку, исходящую от плебея. — Слушай, горец, — спросил он весело, — а почему у тебя такое смешное имя? Это горское? Что ты ищешь?

— Лучшую долю, — усмехнулся мужик.

— Справедливость, — возразила Лью. Н-До взял её за руки; холодным вечером её пальцы были как раскаленные камни в очаге. Лью прижалась пылающей щекой к его ладони.

— Поговори с ней, Господин, — сказал мужик, вытаскивая из ножен широкий тесак самого разбойного вида. — Я отойду в сторонку и посторожу. Никто не помешает.

Н-До даже не усомнился в том, что это горское чудовище, если что-нибудь случится, станет сражаться на его стороне — он только улыбнулся в ответ:

— Мне очень нравится твоя Госпожа, — и мужик отошёл, встав в сторонке, почти невидимый в тени.

— Видит в темноте, как лесной кот, — сказала Лью. — Все удивляются. Он вообще странный.

Начать непростой разговор с её необычного слуги показалось очень легко.

— Этот Ник вообще не понимает, что такое субординация? — спросил Н-До. — Он так смел…

— У него другие представления о благородстве, — Лью улыбнулась устало и успокоенно. — У них в горах считается, что честь души важнее, чем честь рода. Он считает тебя более благородным человеком, чем твоего уважаемого Отца, хотя ты и младше. За поступки.

— Это с первого взгляда кажется глупым, а потом — вызывает уважение, — кивнул Н-До. — Знаешь, я заметил, что с сильными движениями души всегда так: сперва они кажутся глупыми, а потом вызывают уважение.

— Ты обо мне говоришь? — спросила Лью робко.

— Я слышал конец твоего разговора с Ляном, — сказал Н-До. — Как ты предпочла сомнительному статусу смертельный позор…

— Я не предпочитал… предпочитала, — сказала Лью. — Как трудно помнить, что надо называть себя иначе, называть с другим определяющим знаком… Так вот, я не предпочитала. На меня просто обрушилось Небо. Н-До, я всё понимаю. Если ты будешь сражаться с другими, если будут другие трофеи, если у тебя будут наложницы — я не стану тебя упрекать. Моя преданность тебе — долг чести. Спасти честь важнее, чем спасти жизнь; ты спас мою честь и честь моей Семьи — я радостно умру за тебя.

— Меня порадует, если будешь жить для меня, — улыбнулся Н-До. — Ты клянешься, как на церемонии Союза, а до свадьбы ещё далеко… Видишь ли, я не могу думать о других поединках и о других трофеях. Я надеюсь, что мы с тобой сможем стать близкими, сможем быть счастливы… Ты веришь?

Вместо ответа Лью положила голову ему на грудь.

Запись N80-02; Нги-Унг-Лян, Кши-На, особняк Л-Та.

Я получил нежданное-негаданное повышение по службе. Теперь я — нечто вроде камериста при Н-До и его супруге.

А уважаемый Господин Н-До из Семьи Л-Та — он не просто так, а Князь королевских кровей. И отчаянный парень. И, как мне кажется, ухитрился совершенно без обмана врезаться в Лью по уши.

В замок Л-Та мы прибываем ночью, но я оцениваю масштаб — настоящее жилище князей, не жук нагадил. Через сад повозка едет минуты четыре, никак не меньше, а сам замок, трехэтажное сооружение, освещённое масляными фонарями, выглядит в высшей степени внушительно.

Тяжелоописуемо. Впечатление, пожалуй, готическое, видимо, из-за двух башен с острыми шпилями — но под шпилями этакие лихие закрученные карнизы, как в пагоде. А вообще, эти острия, я подозреваю, символизируют мечи, которыми хозяева салютуют Небу, как сюзерену. Аборигены нежно любят всё, похожее на мечи. А карнизы напоминают типичные гарды здешних клинков. Парирование небесных ударов. Окна огромные — когда летом вынимаются рамы, помещёния в нижних этажах превращаются в открытые террасы. Солнце тут привечают, как могут; такие громадные стекла, разумеется, ещё не научились делать — и на зиму вся эта прелесть закрывается этакими картинами на промасленном пергаменте. Тусклый зимний свет просачивается сквозь него вполне сносно, разве что — холодно.

Поэтому жилые покои наверху. Внизу — присутственные места: гостиные, приемные, "бальные залы"… Всё это уже закрыто от глаз пергаментными витражами. На том, что обращён к "парадному подъезду" — любопытный и показательный сюжет: в лучезарные небеса, к самому солнцу, ведет лестница, сплетенная из ветвей цветущей розовой акации — нежные цветы не прикрывают длинных чёрных шипов. Изящный юноша висит на лестнице, как матрос на снастях — босые ноги на ступеньках, держится левой рукой, в правой — обнаженный меч. Кровь на ступнях, раненых шипами, и на ладони, проколотой насквозь — прописана тщательно и со знанием дела, нижние ступеньки в крови, кровь стекает тягучими каплями на соцветия, с них, по чёрным ветвям — вниз; на земле идет кровавый дождь. Лица юноши не видно, но его выражение отлично угадывается.

Прозрачная и очаровательная аллегория. В этом доме не питают иллюзий насчет придворной карьеры.

Меня тронула эта картина. Напоминание молодежи — Семья Л-Та не слишком ладит с королем, до позлащённых небес, в случае чего, придется добираться по колючему и острому.

Увидев у парадного входа такой красноречивый символ, я окончательно понял: Семья Л-Та мне совершенно неожиданно нравится.

Н-До, решительно отвергнув все мои попытки помочь, тащит Лью на руках до лестницы в свои покои. Жалкое зрелище — они оба смертельно устали, оба ранены. Н-До еле держится на ногах, время от времени прислоняясь плечом к стене, но настроен решительно — обычай велит внести в свой дом свою женщину, у победителя — своя проверка на прочность. Лью снова стыдится собственной слабости, это у аборигенов здорово завинчено, шепчет: "Жаль, что я не могу сама…" — Н-До трется щекой о её волосы, дует ей в макушку, пытается скрыть тяжёлое дыхание. Он мокрый, как мышь: весь в поту в ледяную осеннюю ночь. Я иду за ним, чувствуя себя бесполезной сволочью. Нас почти никто не встречает; очевидно, челяди запрещёно оказывать моим детям услуги. Только хромой перекошенный горбун ждет с фонарем, а с ним — бледный Юу, укутанный в широченный шарф или плед. Они освещают нам путь до жилища Н-До, потом горбатый старик — верный, как видно, слуга Семьи вообще и Н-До в частности — уходит, чтобы принести воды и чистые рубахи.

Я зажигаю светильник. Комната Н-До отлично характеризует своего хозяина: на поставце, напоминающем бамбуковую этажерку — книги и свитки шёлковой бумаги для заметок, рядом с поставцом — приспособление для письма, похожее на этюдник. На подставке — кубик туши в резной чернильнице из мыльного камня и десяток кистей. Плюс — тренировочное оружие и конская сбруя по стенам не развешаны, а в качестве украшения интерьера я замечаю только элегантное панно из беленькой вертикальной дощечки — на нем каллиграфическая надпись "Обязательно победить!", обвитая веточкой златоцветника.

Образованный мальчик с хорошим вкусом.

Образованный мальчик опускает Лью на свою постель, в грязи и кровище — на золотистое шёлковое покрывало, расписанное лилиями. Садится рядом. Лью мотает головой: "Я — грязная…" — Н-До останавливает её прикосновением пальца к губам.

Юу смотрит на брата вопросительно, но Н-До не в настроении и не в состоянии с ним говорить.

— Твоя помощь не нужна, — режет он делано-бесстрастно.

Юу исчезает, зато появляется новое лицо: юный белокурый эльф, вылитый принц из старинного мультфильма, с такой же надменной осанкой, как у всего этого семейства, с хорошеньким наглым личиком. Эльфу — лет пятнадцать или меньше.

Вероятно, необыкновенные события его разбудили — ребенок умирает от любопытства. Он смотрит на Лью горящими глазами — его глубоко цепляют и кровь, и раны, и вся эта порочная тайна. Цепляют и восхищают.