Знакомство (СИ) - Максим Далин

Зато мне сообщают, что сегодня у Господина гостят родители Официального Партнёра его старшего сына. Я вспоминаю, как Лью с горящими глазами описывал мне фехтовальную технику этого Ляна, и мне невольно делается грустно. Жизнь есть жизнь, всё закономерно, но Мцыри в ближайшее время будет очень худо.

Хотя, быть может, это и к лучшему, думаю я. Поревет и перестанет забивать себе голову блажью.

Я устраиваюсь на траве у ограды и смотрю на праздник. Мои земные коллеги должны хорошо это себе представить — развлечения достаточно необычны.

Танцы с ножами и мечами, равно как и жонглирование холодным оружием разной степени опасности, очевидно, воспринимаются, как выраженно эротическое действо. Эти танцы не бывают парными; видимо, на подсознательном уровне они изображают готовность танцора к поединку, а его партнёром волен себя представить каждый желающий. Начни танцевать с кем-нибудь — в драку перейдет: два танцора показывают не танец, а эстетизированный поединок под музыку. Наверное, поэтому женщины и не танцуют… или они не танцуют в приличных местах. Ловлю себя на мысли, что мне интересно устройство и образ жизни какого-нибудь местного "весёлого квартала". Любопытно, как выглядит стриптиз по-нги-унг-лянски? Здесь ведь закрывают тканью всё, что только возможно…

Дальше — больше. Ближе к вечеру воздух буквально пропитан эросом, комические сценки — и те имеют явственный подтекст, понятный даже мне. Через некоторое время молодежь — на взводе, их подогрела эта атмосфера жестокости и соблазна; земляне в таком состоянии тискаются по углам, жители Нги-Унг-Лян затевают драки. Глаза респектабельных господ загораются острым и жарким огоньком. Мелюзга дерется на палках, вернее, на тростнике, стеблях травы, изрядно напоминающей земной бамбук — аж треск стоит, но эти потасовки никого, кроме самих малышей, не занимают. Зато на интересных юношей, которые рубятся не только на палках, но и на боевых мечах, жадно смотрят, тискают эфесы, облизывают губы, часто дышат — обмениваются репликами, довольно неловко делая вид, что действо интересует лишь чисто технически. Взрослых тоже взвели эти танцы-шманцы. Делаются хорошие мины — но хочется видеть кровь; понятно же, что ран, серьёзнее случайной царапины, не будет — но всё равно ждут. Бой — обещание и намек; так земляне упоенно наблюдают за танцорами танго.

Сражаются до изнеможения. Потом пьют настойку на местных цветах, разбавленную кипяченой водой и напоминающую по вкусу холодный чай, слушают музыкантов, умываются, стирают кровь с царапин и слизывают её с пальцев. Молодежь взвинченно весела и демонстративно миролюбива — бойцы плетут венки из пожелтевших и ставших фиолетовыми листьев, мурлычут друг с другом, упиваясь воспоминаниями и перипетиями боя; им явно хорошо. Старшие снова едят, будто хотят заесть слишком сильные чувства, пьют вино и прикидываются равнодушными. У многих — прицеливающиеся взгляды.

Я давно потерял Лью из вида — он развлекается где-то со своей компанией. Я смотрю на приготовления к фейерверку и слушаю, как сказительница, уже не первой молодости, с ног до головы укутанная в тёмную ткань, вышитую золотыми трилистниками, поет, аккомпанируя себе на струнном инструменте с длинным грифом. У инструмента мягкий нежный тон, а голос певицы — глубокое сильное контральто.

"…В ночном бою у излучины рек они сошлись на последнюю битву,

Нэд-О, и с ним солдаты барона — и Эн-Кт с его отчаянной бандой —

Сравнившие следы на прибрежном песке, как сравнивают отпечатки ладоней.

А ветер нес удушливый запах воды, темноты и свежего мяса…" — я понятия не имею, о ком говорится в балладе, но, честное слово, сочетание прозрачных осенних сумерек и нервного страстного голоса сказительницы вызывает приступ настоящей жути.

Начинается фейерверк. Он изобретателен и великолепен. Аборигенам нравится огонь — закономерно при таком стиле жизни; огненные цветы в синем прозрачном небе, шутихи и фонтаны огня — всё это представляет собой завораживающее зрелище. Жонглеры заменяют отточенные лезвия горящими факелами. Лица гостей делаются одухотворенными. Я любуюсь вместе со всеми, чувствуя несколько детскую радость.

Игры с огнем подходят к концу, когда меня окликает незнакомый парнишка, по виду — постарше Лью, жесткий серьёзный блондин в кафтане цвета какао. На широком воротнике — в высшей степени причудливый орнамент.

— Это ты — Мужчина Ник?

Я встаю. Он зябко пожимается — явно нервничает. Очень интересно.

— Тебе надо пойти со мной, — спокойный приказ. Ничего себе…

— Я тебя не знаю…

Сдерживается, чтобы не вспылить. К нему нельзя обращаться в единственном числе — и он не желает, чтобы я задавал вопросы. Говорит подчёркнуто спокойно:

— Я — Юноша Юу из Семьи Л-Та.

Круто. Официальный Партнёр Ляна тоже из Семьи Л-Та. Об этой Семье говорят, как об аристократах почти королевского рода — с какими-то неназываемыми проблемами, правда. Всё чудесатее и чудесатее.

Я иду за Юу, больше ни о чем не спрашивая. Вокруг начинается нечто по-настоящему интересное. Психосоциальный материал высшей пробы. Интрига.

Юу выходит через высокую калитку.

Я иду за ним в закрытую часть сада, любопытное местечко — совершенно ампирный лабиринт из подстриженных кустов в версальском стиле. Мне очень интересно и слегка неспокойно.

Фейерверк закончился, совсем темно. Автоматически включается "режим ночной съемки", инфракрасные датчики в моих глазах-камерах — я чувствую себя помесью киборга с вампиром. Мир окрашивается в радиоактивно-зеленоватое, колышущееся свечение; Юу чувствует себя не так уверенно, как я — он не может видеть в темноте, как кошка, и вряд ли легко ориентируется в чужом саду. Он, щурясь, вглядывается в сумрак — и в конце концов негромко окликает:

— Старший, я не вижу тебя!

— Не кричи, Второй, — отзывается из-за стены ветвей негромкий и слишком ровный голос. — Я здесь.

Я иду на голос, тихо поражаясь: что может делать здесь его старший брат, ради которого всё это пышное действо и затеяно? У него свидание с Ляном? А я зачем? Откуда они вообще меня знают? "Мужчина Ник"?!

Выхожу из кустов на аллею — и прямо под ногами вижу труп Ляна. Он без кафтана, а рубаха залита кровью из перерезанного горла и глубокой раны ниже ребер. Его меч — в ножнах на поясе. Песок вокруг пропитан кровью, как губка. Я чувствую что-то вроде шока.

Старший брат Юу, высокий, очень стройный парень с точёным жестоким лицом, лет двадцати, по крайней мере, встает с земли, глядя на меня в упор. Он тоже в одной рубахе, заляпанной кровью; кровь течет из пореза на виске, через щеку — до подбородка и на шею. У его ног какое-то существо, скрученное в узел, прячет лицо в рукав, а босые ноги — в окровавленные тряпки. Вот тебе и праздничек…

— Лью сказала, что тебе можно доверять, — говорит братец Юу. — И ещё говорила, что ты почти как лекарь. Ты был женат… знаешь, как облегчить начало метаморфозы?

Ч-черт! Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу!

Стоп! Лью?! Лью — сказала?!

— Что ты сделал с моим Господином, убийца? — срывается у меня само собой. Я делаю шаг вперед.

Видимо, это совершенно адекватная реплика. Он чуть смущается, сдает позиции, мотает головой — "нет":

— Я — не убийца. Это был поединок… поединки… Послушай, сюда придут! Нам нужна помощь.

Я и сам вижу, что нужна помощь. Я подошёл слишком близко к аборигенам, я уже — часть этого мира и этой системы. И я имею отношение к бедняге Мцыри, мне его жаль… Какого дьявола… они сделали из него девушку?! Он всё-таки впутался…

Я присаживаюсь рядом на корточки — и Лью поднимает глаза. Его страдающая мордашка в одночасье осунулась, губы искусаны в кровь и опухли, под глазами синяки; он весь мокрый от слез и пота. Хватается за мои руки, как утопающий за соломинку.

— Ник, я не думала… я не хотела… всё вышло случайно…

Боги, боги мои… Подмосковье, девятнадцатый век! Лорд Грегори, открой… Что же теперь будет с ним… с ней? Бедная дурёшка, на Земле у таких вляпавшихся ещё был какой-никакой условный шанс всё скрыть и исправить, Нги-Унг-Лян шанса не дает.

Массирую Лью виски и — на удачу — те точки под челюстью, которые помогают приглушить боль землянину. Он… она, черт, никак не привыкнуть — горячая, очень горячая, только кончики пальцев влажные и прохладные. Метаболизм уже раскачался, процесс набирает обороты — сердце бьется часто и сильно, пульс тоже частит и дыхание участилось. Вообще, сколько я могу судить, нормальная метаморфоза. Без обмороков, болевого шока и сердечных кризов — если данные биологов основаны на сносной статистике.

Её кавалер присаживается рядом на корточки. На его лице — самые искренние забота и сострадание.

— Что я скажу её матери? — изрекаю я тоном сурового стража. — Метаморфозу она переживет, конечно — а дальше?