...И вся жизнь - Павел Гельбак

— А как же с Москвой, вызов пришел награду получать…

— Можно подождать. Была бы награда, получить успею… Я посылал в Лесное Криницкого, мне и надо туда ехать.

— Сейчас нужно принять меры, чтобы каждый день в газете шли материалы с лесных участков. Пусть не думают бандюги, что смогут нас запугать. Не на тех напали, — словно подтвердил мою мысль секретарь.

Я докладываю, какие меры мы приняли для освещения труда лесорубов. В запасе у нас есть еще две статьи Криницкого. Ну, а потом сам пришлю. Организуем отклики.

— Добро. Так я завтра часикам к семи за тобой заеду, — протягивает руку Рудис. — А топить в редакции надо. Смотри, чернила замерзнут.

Криницкий ранен легко. Пуля пробила мышцы левого плеча. В больнице он оставаться не захотел, да и не было в этом нужды. После того, как медики обработали рану, сделали перевязку, снова вернулся на хутор к старому Венцкусу, где и было на него совершено покушение.

Я сижу напротив Олега. Криницкий беззлобно подтрунивает над собой:

— Как меня ранили? Глупо. Крайне глупо. Сидел я за столом, на том месте, где вы сейчас сидите, Павел Петрович, писал. Услышал, словно кто в плечо толкнул, смотрю — на бумагу капает кровь. Бросился к кровати, схватил свой трофейный «вальтер» и в окно. Показалось мне, что в кустах кто-то мельтешит. Пальнул два раза — в белый свет, как в копеечку. Вот и все мое геройство.

Криницкий, очевидно опасаясь, как бы не подумали, что он струсил, излишне храбрится, пытается все обратить в шутку. Он признается:

— Это, безусловно, гусарство, я понимаю. Но не очень огорчаюсь, что мне продырявили шкуру. Несчастье по крайней мере поможет привинтить мою неусидчивую задницу к какому-нибудь лесоматериалу. Крайне необходимое для меня мероприятие. Всю жизнь именно этого я и не умел делать. Все, что угодно, только не сидеть за письменным столом. На этом хуторе, кажется, впервые появился зуд в пальцах, потянуло к столу. Задумал документальную повесть, уже написал первые главы. Герой — хозяин этого хутора, занятный старик. Очень много помогал партизанам.

— Говорят, что вы получали от бандитов предупреждения? — спрашиваю я у Криницкого.

— Предупреждения? Да, получал. Даже дважды. Первый раз — как приехал. Требовали, чтобы убирался отсюда по добру, по здорову. Второй раз после того, как статью опубликовал. Сразу же, как газета пришла, и письмо получил. Там разговор серьезнее вели, угрожали пулей. Но я, откровенно говоря, не поверил. Пугают, думаю, сукины сыны.

— А в органы почему не сообщили?

— Как сказать, боялся, что засмеют, скажут — «щелкопер» струсил.

В первую ночь в Лесном мы долго разговаривали с Криницким. Выяснив обстоятельства ранения, обстановку на лесоучастке, перешли к делам редакционным.

Когда легли в постель, Олег спросил:

— Вы никогда не задумывались, Павел Петрович, почему Урюпин много пьет, а вкуса водки не чувствует?

Я попытался отшутиться, но собеседник не принял шутки. Видно, он всерьез обеспокоен судьбой Виктора Антоновича. Приподнявшись на локте здоровой руки, он сказал:

— Страшно, Павел Петрович, когда человек катится под откос, а ты приплюснул нос к стеклу окна вагона и смотришь. Может, ручку стоп-крана дернуть? Пусть поезд на минутку остановится, чтобы люди могли поднять человека.

— Это, Олег, при условии, когда человек хочет ухватиться за протянутую тобой руку.

— Чтобы знать, ухватится или нет, надо руку протянуть.

Что сказать Олегу? Да, я тоже замечаю, что с Урюпиным творится что-то неладное, но что? Мои попытки вызвать его на откровенность результата не дали. Нелегко разгадать тайну, строго оберегаемую человеком, которого изнутри точит какой-то червь. Сказать об этом Олегу? Какой смысл? Получится, что я ищу смягчающие обстоятельства для своей черствости. Мол, даже ближайшему помощнику не протянул руку в беде. Круто меняю тему:

— Когда едешь в Принеманск?

— Недельку надо бы еще здесь побыть, а то и две. Соревнование развернулось на всю катушку.

— Товарищи считают, что покушение может повториться. Ты об этом думал?

— На войне тоже стреляют, случается и убивают. Сами мы заварили кашу, нам и расхлебывать. Ну, уеду я, а что от этого изменится? Другой корреспондент приедет, в него стрелять станут.

— А если я стану настаивать на твоем отъезде?

— Все равно не уеду, пока больничный лист не закроют. Так на так выйдет — недели две.

В комнате наступает тишина. Олег мирно посапывает. Ему явно не хочется продолжать этот разговор. Криницкий оказался совсем не таким, каким я его представлял себе по первой встрече. Почему Соколов, Платов сразу увидели в нем интересного человека, разгадали способного журналиста, а я заметил только вылезший из-под фуражки чуб?

Черт знает, откуда во мне это… не знаю, как назвать — верхоглядство, что ли. Встретил первый раз человека и уже, мол, знаю, что это за птица. Человека не сразу раскусить. Пуд соли надо съесть. Что я знаю об Урюпине? А его судьба волнует Криницкого. Тамара столько раз спрашивала… Мысли наскакивают одна на другую, пока их не обрывает крепкий сон.

Несколько раз перелистал свои блокноты того времени, но никаких записей, сделанных в Лесном, не нашел. Куда они запропастились? Обратился к подшивкам «Зари Немана». В каждом номере там есть одна, а то и несколько заметок о лесорубах. Но они мало чем могут дополнить мой рассказ. В них речь идет об организации соревнования, о его победителях. Как и в других материалах того времени, много говорится о стремлении лесорубов работать так, чтобы оказаться достойными фронтовиков, которые громят фашистскую гадину в ее логове. Каждый день газета, как боевую сводку, печатает сообщения о выполнении лесорубами планов.

Мне же на этих страницах хотелось рассказать, что было за строками информаций, какие события развернулись в Лесном после покушения на Криницкого.

Приехал туда, я уже писал об этом, и секретарь обкома Владас Рудис. Он пробыл в Лесном не больше суток, но успел много. И не удивительно. В лесу он, по-моему, чувствует себя не менее уверенно, чем в обкомовском кабинете. В этих местах он был с партизанами в годы войны. Любопытная деталь: когда Владас был заброшен в Литву с Большой земли, то первое время жил на том же хуторе Венцкусов, где был ранен Криницкий. Секретарь обкома встретился с хозяином хутора как со старым другом, очень сердечно. Я присутствовал при этой встрече, но мало что понял из их разговора. То один, то другой восклицали:

— А помнишь!..

Затем называлась фамилия человека, им хорошо известного, или событие, в котором они участвовали, и начиналось бесконечное похлопывание друг друга по плечу.

У секретаря обкома нашлись добрые знакомые среди лесорубов. В их числе были и те, о ком мы писали, кому угрожали расправой националисты.

Уезжая из Лесного, Рудис предложил мне:

— Вернешься в Принеманск — напиши докладную на бюро. Расскажи в ней о ранении Криницкого, об обстановке, сложившейся на лесоразработках. Может, и нужно дать людям в руки оружие, тогда бандиты притихнут.

Помню, что и Олег Криницкий настоял на своем. Он в Лесном провел еще больше месяца. Написал для газеты несколько очерков о лесорубах, впоследствии издал книжку о бывших партизанах, которые ведут непримиримую борьбу против националистических банд.

Урок, полученный в Лесном, не только помог проявиться журналистским способностям, раскрыться душевным качествам Олега Криницкого, но и пошел впрок всей редакции, поднял нашу активность.

Лесная эпопея продолжалась.

В Западную область на две недели приехала выездная редакция «Красного знамени». Она была хорошо оснащена. Две грузовые машины — одна с типографским имуществом, вторая — с радиоустановкой. Цель выездной редакции — помочь возрождению жизни в местах, где недавно гремели бои. Она уже побывала на землях Смоленщины, в Минске, и вот теперь приехала к нам.

У «Красного знамени» большой опыт организации выездных редакций. До войны их часто видели на строительстве Комсомольска, Магнитогорска, Горьковского автозавода… Сейчас этот опыт возрождается. Выездная редакция, прибыв на место, выпускает оперативные боевые листки, организует социалистическое соревнование, помогает налаживать партийную и комсомольскую работу.

— Как целесообразнее использовать силы выездной редакции у вас? — с этим вопросом ее редактор Сергей Коханов обратился в обком партии.

Владас Рудис позвонил мне:

— Заходи. Приехали товарищи из твоей бывшей редакции.

Сергея Коханова я знал мало. В «Красном знамени» он начал работать во время войны, фронтовым корреспондентом. Печатался часто, писал обстоятельно, со знанием дела. Особенно запомнились его очерки о партизанах Брянщины, среди которых он провел несколько месяцев как специальный корреспондент газеты. Рассказывали, что тогда ему чаще приходилось выполнять обязанности офицера связи при командире бригады, чем корреспондента газеты. Участвовал в нескольких боевых операциях. В одном из боев против карателей Сергей был тяжело ранен и навсегда распрощался с должностью фронтового корреспондента. Теперь он работает на моем месте в отделе промышленности.