Тропа до звезд (СИ) - Лепехин Александр Иннокентьевич

И, конечно же, о Магде.

Рыжая и самоуверенная мордашка упорно не шла из головы вон. Саймон сходил в бассейн, прогулялся по окрестностям, покормил лебедей в парке Совабелен и произвел набег на винные погреба Les Nations. Помогало не очень.

Именно тогда озвученное Оосавой предложение стало выглядеть не просто привлекательным, а единственно уместным.

На этот раз в офис замглавы Четвертого комитета его пустили практически беспрепятственно. Видимо, в первые заходы его держали под искусно замаскированными сканерами и детекторами, чтобы снять модель для сверки, а потом просто убеждались в отсутствии критических отличий от оригинала, помеченного в базе данных как «безопасный». Ощущалось даже немного обидно.

Анжело курил. Посреди офиса сейчас находилось сразу три сдвинутых стола, заваленных планшетами, портативными трикордерами и даже архаичными распечатками. Сам ооновец устало валялся в кресле, закинув ноги на один из столов. Он вяло махнул рукой пришедшему, показывая, что заметил.

— Я все еще не очень понимаю, чем смогу вам помочь. — Признание было искренним. Оосава снова повел кистью, стряхнул пепел и сел прямо. Он слушал. — Но если вы считаете, что смысл есть и видите, как применить меня к делу, то я готов.

Пару секунд оба молчали. Затем усталая, осунувшаяся фигура встала.

— Это отрадно слышать. Merde, Саймон, вы не представляете, как я доволен, — пробормотал Анжело. — Правда, по мне не скажешь, да? Вы уж извините, но я тут имею феерический секс…

— А то я вот не заметил, ага, — буркнул его собеседник. Оба улыбнулись. Ооновец хрипло приказал в смарт:

— Соледад, кофе. И виски господину Фишеру. Виски же? — он попытался сфокусироваться на госте. Тот отмахнулся.

— Тоже кофе. Пить при начальстве, на мой взгляд, дурной тон.

Оосава повел пальцем.

— Не начальстве. Да, формально вы будете мне подчиняться. Но по факту я собираюсь сдержать данное слово. Полная свобода действий, мнений и выбора. Так будет выгоднее для нас обоих.

Он закашлялся, с ненавистью полюбовался окурком и метнул в угол. Пепельница-дрон, обнаружив непорядок, скользнула следом, щелкнув крышкой. Саймон уселся в одно из кресел с угла стола и осторожно поинтересовался:

— Так чем я могу быть полезен? Есть какие-то наводки?

Анжело закашлялся снова. Его смуглое лицо за последние дни стало оливковым, под глазами накопились тени — как зримое выражение забот и тревог. Покачав головой, он произнес:

— В том-то и дело, что никаких. Пустота. Мы роем носами землю, а в земле только она сама. И мне очень, очень нужна ваша толковая голова.

Часть 1. Глава 11

Еще одним из преподавателей, успешно действовавшим на нервы Саймону в годы отрочества, был математик. Этот худощавый, сосредоточенный, встрепанный, вечно небритый и при этом умудряющийся как-то не зарасти бородой мужчина врывался в аудиторию, словно кара Господня. Пылающим взором он обозревал окрест — к слову, довольно скудный, ибо единовременному приобщению таинств тех или иных наук обычно предавались двое-трое, максимум четверо молодых Фишеров, — а затем бросался к огромному, во всю стену, старомодному экрану и начинал тыкать в него указкой, параллельно скидывая туда со смарта формулы, схемы и графики.

Интенсивность потока данных, сыпавшегося на прифронтальный неокортекс юных лоцманов, подавляла. Робкие попытки убедить провозвестника математической истины сбавить обороты оказались пресечены одной единственной фразой: «Вы что, считаете себя идиотами?» Не возымело результата даже появление Фишера-старшего — после жалобы кого-то из особо впечатлительных племянников. Главе семьи, попытавшемуся напомнить бойцу педагогического фронта, кто в этом доме платит деньги и заказывает музыку, было поставлено на вид. В том смысле, что если он хочет видеть свое многочисленную младшую родню успешными членами Семьи, а главное — профессиональными лоцманами, то тем придется учиться работать с информацией в самых экстремальных условиях.

Именно этот довод пришел Саймону на ум, когда он получил доступ к массиву собранных следственными группами сведений.

А сведений хватало с избытком. Составы экипажей, грузовые декларации, перечни оборудования на борту, замеченные неисправности, настораживающие детали поведения тех или иных персоналий… Не было только главного: кто, как и зачем. Это и оставалось головной болью господина замглавы Четвертого комитета.

— Ну что, есть в этом мусоре интересное? — без особого любопытства уточнил Анжело, энергично уминая принесенную секретаршей пасту феттучини. Перекусывал он, что называется, не отходя от кассы, но Соледад зорко следила за тем, чтобы рацион шефа не скатывался до бутербродов и кофе.

Саймон, макавший роллы с тунцом в соевый соус, пожал плечами. Рыба была более чем неплохой, но все-таки до свежевыловленной, свежевыпотрошенной и свежеприготовленной умелыми руками Иясу Гэбрэ ей было далеко. Поэтому в жесте проявилось в равных долях как недоумение, так и сожаление.

— Я ничего не обнаружил, — честно признался лоцман. — Впрочем, не уверен, что вы ждали, будто меня моментально озарит, и я раскрою вам это дело сей секунд.

— Не ждал, — качнул головой Оосава. — Но надеялся. Как я уже говорил, вера в чудеса — неотъемлемая моя черта. Ну что же, тогда сосредоточимся на том, что нам уже известно.

Известно было, на самом деле, изрядно. Так, например, громоздкая система распределенных полицейских архивов наконец пережевала, переварила и вернула результаты генетического скрининга террористов, «взятых» Саймоном на орбите Нового Эдинбурга. Анжело скинул данные свежеиспеченному помощнику — официальная должность, оклад, страховка, полномочия, — комментируя каждый файл вслух:

— Ахмед Новак, младший механик — тот, которого вы положили возле передатчика. Родился на Високе Небо, два брата, четыре сестры. Ускоренный общеобразовательный выпуск, техучилище, курсы корабельных механиков. Не женат, детей тоже нет. Любит ковыряться в незнакомой аппаратуре, зависает на форумах программистов. На досуге предпочитает посидеть с друзьями в баре и попеть в караоке. Раньше периодически высказывался в поддержку Новых Автономий, но около года назад перестал.

Лицо на снимке выглядело знакомым. В прошлый раз оно оказалось сначала сосредоточенным, затем изумленным. Запечатленный для социальной сети кем-то из друзей, Ахмед Новак улыбался. Казалось, такому человеку совершенно незачем устраивать теракты.

— Марк Фэннинг, палубный матрос — здоровяк из пассажирского отсека. Уроженец Порт-Мидуэя, рано осиротел, воспитывался в интернате. Потом — служба в армии, два контрактных срока. Ссора со взводным сержантом, уволен в запас, но без нареканий в послужном списке. Некоторое время провел без работы, пил, но в меру, поругивал правительство. Затем устроился на ваш «Нарвал».

Этого типа Саймон запомнил плохо — он целился в корпус, не в лицо. Тип мрачно зыркал из-под насупленных бровей на своем триде, взятом, кажется, из армейских архивов. В потенциальные преступники его можно было определить абсолютно без каких-либо колебаний.

— Фам Со Джон, один из стюардов. Пилот-любитель. Неплохой, кстати, пилот — регулярно занимался с инструктором, около семи сотен часов налета. Атмосфера, пространство, нагруженные маневры. Выраженных политических взглядов не имел, но пару раз был замечен в обществе просепаратистски настроенных персонажей. Родом из вполне обеспеченной семьи с Диньбакбо, в деньгах не нуждался, увлекался всем подряд, от живописи до гольфа. Удивительно, что кадровая служба не поинтересовалась, какого кванта «золотому мальчику» нужно на позиции корабельного стюарда.

Несмотря на вьетнамскую фамилию, угонщик челнока не выглядел азиатом. Нет, если присмотреться внимательнее, становились заметны некоторые характерные черты. Впрочем, кого в двадцать втором веке волновали эти вопросы? Человечество все же смогло вырасти из коротких штанишек расизма. Правда, полностью ксенофобию избыть не удалось — и лоцманы ощущали это на своей шкуре постоянно.