Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии - Константин Банников

И вот там очень опытный мичман, командир был. Служил он там, (а я его лично сам знал), со времен царя Гороха, на своей службе собаку съел. Он знал, как все организовать, и из года в год там был порядок в этом отношении. Тем более, это все было удивительно. Я знаю неблагополучные посты, где постоянно что-то происходит. Но там! И вот, как я писал, молодое пополнение, которое было призвано зимой прошлого года, попадает туда. Они прошли этот полуэкипаж в Петропавловске, вот четверо из молодого пополнения, всего там семь человек, ну восемь. Четверых человек первого апреля направили бортом туда, на Желтый, и тем же бортом сняли мичмана в отпуск, в котором он не был два года.

И там остался другой мичман, который всегда заявлял: «Я техник, мне личный состав до лампочки». И вот как дальше развивались события. Они развивались настолько стремительно, что когда я смотрел материалы, у меня дух захватывало. Буквально, не прошло и недели.

Не прошло и недели, вся неформальная иерархия полностью сложилась. Там четверо молодых было и семеро старослужащих. Им вскоре надо было увольняться. Мичман сразу отстранился от личного состава полностью и занимался своими делами. А когда формальный лидер самоустраняется, его место пустое не остается, оно занимается неформальным лидером. И в этом случае этот лидер оказался очень негативной, отрицательной направленности. Я изучал его психологические характеристики, у него были приводы в милицию, он употреблял наркотические вещества до службы, он из неполной семьи, его одна мать воспитывала, т. е. полный набор факторов, которые сформировали его еще до службы. И мичман, который там был, он очень четко это понимал и умел пресекать, умел их работой занять, хоть дурной, как это водится, но все-таки, мог распылять эту негативную энергию, чтобы она не концентрировалась. А в данном случае оказалось, что такого лидера нет, и ее накопление (и формирование структуры) шло всего неделю. Потом начали искать козла отпущения. Им оказался этот бедный Войтенко. Хороший мальчик такой, небольшого роста, хотя повыше меня будет, 174 см роста. Ну, такой худенький, когда отправлялся, 65 килограмм весил. Замкнутый по характеру, стихи даже писал, такая романтическая, утонченная в чем-то натура, совершенно не соответствующая тому, что сейчас происходит в вооруженных силах.

И вот он и оказался козлом отпущения. Его начали проверять на вшивость. <…> И вот его начали бить. Просто бить. За все про все, любые придирки, на которые в принципе, в нормальной ситуации не обращаешь внимания. Дальше — больше. Это разрасталось как снежный ком, и все большее количество человек в этом участвовали. Началось с малого, с каких-то пинков, ударов, зуботычин, а закончилось тем, чем закончилось.

Ни о каком «боевом дежурстве» в подразделении, где произошло это преступление, говорить не приходится, ибо само это подразделение на тот момент юридически не существовало. Радиотехнический взвод на мысе Желтый был ликвидирован директивой Главного Штаба ВМФ от 18 июня 1996 г. Более того, преступление совершено при косвенном соучастии исполняющего обязанности командира, у которого давно закончился срок службы; он «командовал» подразделением, будучи гражданским лицом.{41} Характерно, что командование Северо-Восточной группировки войск, которое возглавлял в то время вице-адмирал Валерий Дорогин (ныне депутат Государственной Думы), пыталось сокрыть преступление: списать убийство на несчастный случай, давить на судмедэкспертов, препятствовать работе следствия и журналистов. Все это подробно описано в серии материалов В. Яковлева, опубликованных в номерах «Новой Камчатской Правды» за 1999 г., и в интервью, приведенном в приложении (Приложение, I.3).

В целом, история эскалации неуставных отношений, равно как и реакция командования их на них, характерна для закрытых обществ и показательна как их патология.

Гауптвахта и дисбат

Отношения солдат с офицерами строятся не на уставе, но на негласном договоре: «Мы вас не трогаем, вы нас не подводите». Когда девиантное поведение выходит за рамки договора, о чем, как правило, сигнализирует взыскание непосредственному начальнику от вышестоящего командования, тогда и к солдатам применяются крайние меры наказания — гауптвахта. Дисциплинарный батальон остается исключительной мерой, применяемой вследствие преступлений против всей системы.

Частое применение этих взысканий в той или иной воинской части становится прямым свидетельством сбоев системы взаимодействия солдат и офицеров. С другой стороны, крен в сторону отсутствия практики подобных наказаний может свидетельствовать как об исключительной дисциплине в воинской части, так и о железном соблюдении договора: подразделения содержатся в образцовом порядке, но достигается этот порядок за счет жесткой дедовщины.

Напомним, что гауптвахта — самое радикальное средство наказания солдата, из числа легитимных, и не требующих решения суда. Однако в военных тюрьмах содержание под стражей не исчерпывает всей полноты наказания. Лишение свободы для уже не свободного солдата не является наказанием, поэтому на гауптвахтах оно также сопровождается насилием, но уже от имени закона. Точно так же командир может назначить любой срок заключения, формально не нарушая устав, который ограничивает содержание на гауптвахте 10 сутками. Все просто: на одиннадцатые сутки объявляют следующее взыскание в виде новых 10 суток, и так далее. Пример слишком заурядный, чтобы его конкретизировать.

Конфигурация неуставной иерархии в местах заключения для военнослужащих такова. Все гауптвахты делятся на «плохие», где «воспитание» арестантов проводится методами «выбивания дури», или, называя вещи своими именами, пытками, и «хорошие», где дело ограничивается отбытием назначенных суток ареста. И на тех, и на других гауптвахтах «губарей» (отбывающих наказание на гауптвахте солдат) могут отправлять на работы и даже продавать в рабство частным лицам. Тогда их положение зависит от отношения к ним этих частных лиц.

Неуставная иерархия военнослужащих разных сроков службы в камере гарнизонных гауптвахт сохраняется, несмотря на, казалось бы, единое положение и принадлежность к разным частям и родам войск. Первый вопрос входящему в камеру новичку: «Сколько служишь?». Конечно, если в этом есть необходимость, потому что это, как правило, видно по манерам держаться, по выражению глаз, по ауре, отличающей забитого духа от вальяжного деда.

<…> На гауптвахту попал вдвоем с товарищем. Тогда мы оба уже были дедами, и за наше положение в камере переживать не приходилось. Но в целом на душе было погано. Тюрьма все-таки. «Губа» в Самарканде была нормальная, караул над нами не издевался. Самым сильным впечатлением от пребывания в камере было чувство брезгливости, которое вызывали нары. Они были деревянные и засаленные настолько, что жир их покрывал слоем чуть ли не в два пальца. Камера была переполнена, и мест на этих нарах не хватало. Мы вошли, и черпаки из авиационной части моментально уступили нам свои места. Но лежать на них представлялось очень противно, и мы сказали, что ляжем на полу, на шинелях. С черпаками случился легкий шок: как же так, деды и на пол! А на бетонном полу лежать было гораздо лучше, это же лето было, жара. <…>

Дисциплинарный батальон радикально отличается от гауптвахты во всем. В том числе и в неуставной социальной структуре и символике, которая больше напоминает лагерно-уголовную. Все заключенные делятся на три класса: блоть (элита), пацаны (масса), палево (парии).

— Видите ли… Люди делятся на три части. Те, которые все делают, которые делают не все и которые ничего не делают.

— Ну, это как сказать, «ничего».

— Ну, скажем, которые всеми ими командуют, управляют, скажем.

— Это кто, офицеры?

— Нет, не офицеры. Из своих же.

— И как они называются?

— Блоть. Блатные, типа.

— А среднее звено, масса?

— Мужики, пацаны.

— А те, «кто все делает»?

— Палево, в смысле, пидоры.

— Что, вы их «любите»?

— Раньше их е…и. А сейчас вот год уже как их никто не е…т, простите, не трахает.

— Кому они нужны.

— А как вы сейчас «опускаете»?

— Да они сами…

— Вот этот сам так жить захотел. Ему сказали — «иди мой очко», он и пошел. И вовсе не обязательно его е…ть, в смысле трахать, или там ссать на него. Раз пошел сам на «очко» — то он уже «опущенный».

— «Опущенные» — это те, кто не хочет жить, как пацаны живут.