Вольтер и его книга о Петре Великом - Евгений Францевич Шмурло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Напрасно напоминал Вольтер в письме к академику Миллеру о своем давнем желании посетить Петербург[206]; напрасно д’Альон сообщал кому надо: «Вольтер желает писать историю Петра Великого»; бесполезно писал об этом и сам Вольтер графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому, президенту Академии[207]; не подвинулось дело и тем, что в 1748 г. Вольтер дополнил новое издание своих сочинений собранными им «Anecdotes sur le czar Pierre le Grand»[208], – приглашение не приходило; даже хуже: приезд отклонен был в самой недвусмысленной форме[209]. Скандальный разрыв с Фридрихом II вызвал еще бо́льшую осторожность по отношению к французскому писателю, и в Петербурге уже искали «виновных» в избрании его в почетные члены Академии[210].
Обстоятельства, однако, вскоре переменились, и для Вольтера подул благоприятный ветер. При русском дворе взошла новая звезда: молодой фаворит И. И. Шувалов, «русский меценат». Французское влияние с ним окрепло; французская литература нашла в нем мощную поддержку, а начавшаяся Семилетняя война превратила, в глазах правительства, недавних врагов прусского короля в людей «благомыслящих» и приятных. Слава Вольтера, как писателя, гремела тогда по всей Европе. Из трех наиболее выдающихся государей, которых породило предыдущее поколение, двух он уже увековечил: Людовика XIV и Карла XII; оставался третий монарх, Петр Великий. Рекомендация Вольтера на историческом рынке ценилась высоко, и было лестно заручиться его одобрительным отзывом. К тому же всепрославленного писателя не только почитали, но еще и побаивались: его перо, одинаково сильное как в утонченной лести, так и в ядовитой насмешке, было опасно, и потому практичнее всего было жить с ним в ладах и уже прямо выгодно обеспечить себе его услуги[211].
Вольтер добился своего. Он сделался историком Петра Великого. В начале 1757 г. он получил формальное предложение и не замедлил принять его. В противность мнению Бестужева, поручением «удостоен» был чужой человек, иностранец, на долю же своих, как увидим ниже, выпала служебная роль поставщиков сырого материала, из которого – так, по крайней мере, надеялись в Петербурге – талантливый писатель построит пышное здание во славу русского императора. Старый канцлер мог, однако, утешаться тем, что «посторонний» обязался написать не дополненное и исправленное издание прежней своей «Истории Карла XII», а совершенно самостоятельный и отдельный труд о Петре.
Как бы то ни было, но подготовительный к работе 20-летний фазис закончился; для Вольтера теперь начиналась сама работа.
Глава вторая
Переговоры с Вольтером велись через графа М. П. Бестужева-Рюмина, тогдашнего нашего посланника в Париже. Вольтера не только просили написать книгу, но и приглашали приехать в Петербург, как бы идя навстречу его давним желаниям. Однако поездку Вольтер на этот раз категорически отклонил. Тем изящным слогом, с той утонченной лестью, какими, казалось, в совершенстве владел один только он, Вольтер писал русскому посланнику: «Я получил письмо и первоначально думал, что оно из Версаля или из нашей Академии, а оказывается, это вы оказали мне честь написать его. Вы предлагаете мне то, о чем я мечтал целых 30 лет. Я не мог бы лучше закончить свою литературную деятельность, как посвятить остаток дней такому труду, как история Петра Великого; но состояние здоровья вынуждает меня дожидаться обещанных материалов у себя дома, среди того уединения, в каком я теперь живу»[212]. Можно почти с уверенностью сказать: о поездке в холодную столицу Северной империи Вольтер никогда серьезно и не думал, и все прежние разговоры на эту тему вел лишь с целью подвинуть Петербург на присылку исторических документов; а раз документы обещаны, цель достигнута – с какой стати предпринимать далекий и утомительный путь?…
Зато теперь можно направо и налево свободно разглашать о почете, какой ему оказали, и Вольтер, действительно, трубит на весь мир, давая полный простор своему тщеславию, которое нашло себе новую пищу и в том, что одновременно с приглашением из Петербурга пришло другое письмо – от Фридриха II, который, кажется[213], тоже звал Вольтера к себе в гости. «Прусский король прислал мне нежное письмо; надо думать, дела его пошли плохо. Самодержица Всероссийская хочет, чтобы я приехал в Петербург, и будь мне 25 лет, я поехал бы», – пишет он 4 февраля 1757 г. герцогу Ришелье[214]; «от прусского короля я только что получил очень нежное письмо. Русская императрица хочет, чтобы я приехал в Петербург», – повторяет Вольтер на другой день советнику Троншен: «но я не покину ваших Дэлис»[215]; «трогательное письмо, только что полученное мной от прусского короля, и приглашение императрицы приехать в Петербург не заставят меня покинуть Дэлис», – пишет он еще день спустя другому Троншен, банкиру[216]. Приятной новостью Вольтер спешит поделиться чуть не со всеми, с кем состоял тогда в переписке. На протяжении двух недель его письма полны «Петербургом» и «Петром». Кроме Ришелье и Троншенов, он пишет еще графу д’Аржанталь, герцогине Саксен-Готской, маркграфине Байрейтской, Сидевилю, графине Лутцельбург, Mme de Fontaine[217], в некоторых письмах возвращается к той же теме вторично[218].
Да, Вольтера зовут в Петербург, но он не поедет туда. Ему хорошо живется и на берегу Женевского озера, в двух изящных уголках, Délices и Monrion[219]; он слишком привык к своим швейцарцам и женевцам и не поедет ни в Петербург, ни в Берлин; ему не надо ни королей, ни императриц; он вдосталь насладился прелестями придворной жизни, с него довольно их; друзей и философию он ценит несравненно выше[220]. Приближается старость; здоровье слабеет; двор потерял прежний соблазн, и гораздо разумнее держаться настоящего счастья, прочного и устойчивого, чем бегать за разного рода иллюзиями[221]. Да и к чему подниматься с насиженного места, когда он живет в культурной обстановке, в постоянном общении с умными, изящными людьми? Свобода, полный покой, изобилие во всем, и подле M
