Месть за миг до вечности - Татьяна Аксинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если бы не это, было бы уголовное дело, а так – «аморалка». Объявили строгий выговор с занесением в личное дело.
– Семья Якушиных проклинала Генриха и меня, но сильно навредить не смогли. Отчасти, потому что в Министерстве культуры упал авторитет Вячеслава Якушина после неудачи с фильмом. Тогда в фаворе были режиссеры, снимавшие киноэпопеи про Леонида Ильича Брежнева. Но в мой театр позвонили и намекнули, что таким актрисам не место в славном столичном театре. Мне предложили уйти «по собственному». Я написала заявление, меня уволили. Неожиданно многие на театре попрощались со мной очень тепло, а Инесса обругала директора трусливым слизняком.
– Сейчас бы, наоборот, провели пиар-компанию, чтобы публика ринулась смотреть на «разлучницу».
– Тогда – не сейчас, Машенька.
– И сама «разлучница» стала бы топовой блогершей, публикуя фотографии из Сочи.
– А у меня и фотографий не осталось, жалею ужасно. Больнее было, что Андрей отсудил мою Таню. Он сразу оставил её в Москве, а я не имела возможности с ней часто видеться. Я уехала в Новосибирск, сюда в бабушкину квартиру, а позже, уже после гибели Генриха, поступила в мой самый любимый театр. Наш худрук был в контрах с Якушиным. Минкульту до Сибири дела не было. Андрей тянул время, приносил справки от врача, откладывал заседания. В это время они с мамашей готовились. Таню баловали, закармливали сластями, задаривали подарками, а про меня говорили всякие гадости. Так прошло два с лишним месяца, на суде её спросили, с кем она хочет быть, и она выбрала отца.
– Но потом мама же к тебе вернулась.
– Да, потому что стала не нужна новой жене отца. Но вернулась совсем чужая, обиженная на отца, на весь свет, а больше всего – на меня. До сих пор я во всех её неудачах виновата: и в работе, и в личной жизни. Но Бог ей судья! Я благодарна Тане, что она родила такое чудо, как ты, Машенька. И все, что я недодала ей, я старалась дать тебе.
– Не только старалась, но и дала, – Маша обняла бабушку.
– После суда я плакала, проклинала судьбу, но ещё была надежда, что в этой жизни мы с Генрихом будем вместе. Он вообще не вылазил из-за границы, сопровождал делегацию Северного Вьетнама то в Париж, то в Ханой. Иногда он звонил мне на домашний телефон, это была такая радость! Мирные переговоры шли к концу, они были напряженные, тяжелые. И вдруг в середине декабря 72-го года телеграмма «Буду проездом Новосибирске вокзале». Они ехали поездом «Москва-Пекин» через всю страну в Китай, далее – в Ханой. На нашем вокзале поезд стоял 30 минут, с часа ночи до полвторого. Был организован митинг в поддержку борющегося народа Вьетнама, выступали с приветственными речами партийные деятели, комсомольцы напротив вагона скандировали лозунги и махали флажками. Генрих с трудом пробился ко мне сквозь плотную толпу, хором выкрикивающую: «Вьетнам победит!», «Виктория!». Мы обнялись и стояли так до сигнала отправления. Я шла домой пешком по безлюдному ночному промороженному городу, полная самых мрачных предчувствий.
– Был всего один репортаж Генриха о начале жесточайшей бомбардировки Ханоя военной авиацией США. Её назвали «рождественской». Американцы мстили за то, что не смогли победить, что им всё равно придётся уйти. Бойцы ПВО Вьетнама сбили несколько самолетов, но силы оказались неравны. Убив за неделю тысячи мирных жителей и моего Генриха, политики лицемерно назвали это «принуждением к миру»!
– Марьяна, не плачь, успокойся! Давай не будем вспоминать эту трагедию, это так тяжело для тебя.
– Нет, я не вспоминаю, я об этом никогда не забывала. Я бы не стала всё на тебя выливать, но, боюсь, ты не поймёшь мою к тебе просьбу.
– Марьяна, для тебя – всё, что хочешь, ты же знаешь!
Внезапно громко зазвонил телефон, Марьяна схватила его и машинально нажала вызов и громкую связь. «Здравствуйте, Марьяна Алексеевна! К вам обращается специалист по безопасности вашего банка…» Маша выхватила телефон и нажала отбой.
– Ты зачем берешь незнакомый номер! Я же тебе рассказывала, что это мошенники.
– Да, прости, автоматически.
– Не бери вообще никакие чужие номера! Они могут снять с телефона деньги сразу, как только ответишь, есть такой тариф. А ещё заговаривают зубы и заставляют сделать перевод с банковской карты на свой счет.
– Как легко стало жить мошенникам! Кража при помощи телефона! Заочно, не вставая с кресла. Это не то, что в автобусе по карманам лазить. А ещё, бывало, заходит в квартиру, женщина, иногда с ребёнком, и просит водички попить. Пока хозяйка идет за водой на кухню, хватают сумочку из прихожей – и дёру. А в сумочке обычно и кошелек, и документы, косметика дефицитная. Да и сумку кожаную на барахолке продать можно.
– А зачем же пускать в квартиру?
– Так просят жалобно, мол, с сердцем плохо.
– Какие же вы все были добрые и доверчивые! Кстати, а как они в подъезд заходили?
– Маша, ты не можешь помнить, но подъезды вообще не запирались. И решеток не было на киосках и окнах первых этажей. И дети дотемна во дворах гуляли, и сами в школу ходили.
– Фантастика!
– Но, к примеру, в Турцию отдыхать никто запросто не ездил, как ты. А за доллары в кармане тебя признали бы «валютчицей», посадили бы или даже расстреляли.
– Правильно говорят: «Нету худа, без добра и добра без худа». Но ты не углубляйся в прошлый век, а скажи, что ты хотела попросить у меня.
– Маша, узнай, пожалуйста, про этого Генриха всё: на сколько дней приехал, где он остановился, где он бывает, где ест, где спит.
– С кем спит, тоже?
– Про это я тебе и сама скажу – с этой своей Ларой, и к гадалке не ходи. Маша, я не от праздного любопытства, я хочу с ним встретиться, поговорить, объяснить, как он заблуждается относительно чувств своего деда. Съемки толком не начинались, он в Новосибирске – значит, у меня есть шанс повлиять на него. Это – та малость, что я могу сделать ради памяти моего Генриха.
– А если не сможешь?
– Хотя бы попытаюсь. А сейчас, пока есть время, пожалуйста, помоги мне подкрасить брови и ресницы, с маникюром я сама справлюсь.
Марьяна сидела в ресторане отеля «Ривер-парк» уже час. Генрих Гарф с группой будут в Новосибирске ещё 2 дня. Маша не могла поручиться за точность, но
