Месть за миг до вечности - Татьяна Аксинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Генрих стал ей сниться ночами. То, чего не было наяву: они гуляют по набережной, сидят за столиком с мороженым, купаются в море вдвоём, танцуют. А в конце – поцелуй – и пробуждение. «Жалко ужасно! Что это всё значит? Может, он думает сейчас обо мне?»
Марьяна бодрым шагом шла по самому длинному маршруту. «Надо больше нагрузки физической, не будет страданий умственных. А то опять, как в Сочи, начнет сниться Генрих…»
– Доброе утро, Марьяна!
От неожиданности она пробежала ещё несколько шагов и только потом остановилась и оглянулась.
– Генрих?! Откуда вы в этом лесу? …Доброе утро!
– Я здесь по путевке отдыхаю от Горисполкома. А вы?
– А мы с дочкой в «Звенигороде». Она сейчас в детской игровой комнате, вот и я гуляю.
– Хорошо. Можем вместе гулять каждое утро. Здесь отличный воздух.
Марьяна должна была удивиться, почему Генрих появился здесь, но не удивилась. Она была совершенно уверена, что он узнал, где она, а потом постарался взять сюда путевку. На «Мосфильме» она сообщила, где её искать, вдруг начнутся пробы. Дорожка не была совсем пустынной, люди гуляли в обе стороны. Генрих завел беседу о погоде и природе, потом рассказал исторический анекдот, кажется, про портрет императора.
В царствование Николая Первого на дальней границе Российской империи, в Польше стояли войска. Солдаты служили по 25 лет, вдали от родных мест находились уже десяток лет, скучали. Ушлый кабатчик придумал повесить в кабаке портрет императора. Это привлекло к нему солдатиков. Один из них, Агафон Сулейкин, привел товарищей отметить свой день рождения именно в «Царский кабак». Он сильно перебрал и начал скандалить и драться. Его пытались образумить, как ты ведёшь себя перед портретом Императора? А он ответил, что плевать хотел на этот портрет. Такое оскорбление царственной особы при свидетелях! Сулейкина посадили под арест, и отправили донесение по начальству, но никто не решался наложить резолюцию, и бумага дошла до Николая Первого. Он решил дело быстро, как говорится, в три счета. «Сулейкину перед строем объявить, что я тоже на него плевать хотел. Не наказывать никак, в сильном опьянении человек не ведает, что творит. Портреты царственных особ в кабаках вешать запретить».
Марьяна от души смеялась и в ответ рассказала несколько забавных театральных историй.
«Одна знакомая актриса поехала в Индию в составе культурной делегации. На пять дней надо иметь пять разных нарядов. Пару платьев взяла своих, остальные одолжила у подруг, в том числе очень красивый костюм из белого льна с вышивкой. Его надела в первый день. И заметила, что к ней принимающие индусы относятся особенно внимательно: подходят, ласково улыбаются, стараются чем-то помочь, оказать какие-то услуги. Она это отнесла за счет своей популярности, как раз прошел фильм с её участием. А потом она узнала, что в Индии белый цвет – цвет траура. Ей сочувствовали за понесенную утрату».
С этого дня они ходили вместе, причем, в самый длинный маршрут, который приводил к беседке на высоком берегу Москва-реки. Вид оттуда открывался восхитительный! Утром они с Генрихом приходили в беседку первыми, и некоторое время могли поговорить без свидетелей. И какими же страстными становились речи Генриха! Он начал ухаживать за ней с пылом молодого героя-любовника. На прогулку приносил цветы, мороженое, шоколад. Каждый раз Марьяна говорила себе: «Нет, ничего серьёзного, это он от скуки. Я совершенно равнодушна к его приемчикам».
Появлялись другие отдыхающие, беседа возвращалась в нейтральное русло. Но это не было скучно, Генрих увлекательно рассказывал о странах, в которых побывал, об известных людях, с кем познакомился. А назавтра опять твердил о своей любви. Марьяна старалась охладить его пыл: посмеивалась над его настойчивостью, упрекала легкомыслием, напоминала о семейном долге. Ни на минуту она не верила его обещаниям немедленно развестись и прожить с ней всю оставшуюся жизнь. «Вы, как хотите, а я прочно замужем, у нас дочка подрастает. Так что не морочьте голову ни мне, ни себе». Ни разу не разрешила она даже под ручку себя взять. И только на прощанье она позволила себе протанцевать с ним один танец. Оставила спящую Таню и пришла в парк на танцы. Как только они встали в пару, она почувствовала, что сошлись две разделенные половинки. Музыка кончилась, Генрих легко коснулся губами её виска. Из последних сил она взяла себя в руки. «Это увлечение, всё быстро пройдёт. Прощайте, Генрих, давайте не будем встречаться в Москве».
Дальше потянулись дни, которые вспоминать не хотелось. Кто-то видел, как они гуляли, донесли свекрови, она пересказала Андрею. Началась допросы с пристрастием: «Ты мне изменила или нет? Сознайся: было?» – «Не было!» – «Зачем ты мне врешь?». Андрей стал мрачно-подозрительным, стал ходить на субботние спектакли, дома первым хватался за трубку телефона. Слухи дошли и до театра, но там никто и не подумал осуждать Марьяну. Инесса Лебедева жаждала подробностей. «Уж лучше бы изменила! – В сердцах сказала Марьяна. – Было бы за что страдать. Хорошо Генриху там в Париже. Погулял с девушкой, поболтал – и в кусты». Инесса удивлялась: «Неужели ты упустила такую возможность? Скажи, как он, этот Гарф, хорош в постели?» – «Не знаю! Не было ничего!» – «Ладно-ладно, я тебе верю. Не хочешь сознаваться, молчи. Но я бы не утерпела, похвасталась. Такой интересный мужчина! И хватит расстраиваться. Давай анекдот расскажу». Анекдот был с ехидцей, в стиле самой Инессы.
«Празднуют юбилей театра. Банкет, речи, веселье. Только два старых
