Подготовительная тетрадь - Руслан Тимофеевич Киреев

время! У нее и в мыслях нет, что их таинственный сосед может оказаться дома. Воспитанный, я собрался было ретироваться, но тут она вздрогнула, маска слетела с ее лица, и накрашенные глаза вонзились в меня требовательно и удивленно. Губы поджались. Музыка продолжала неистовствовать, и всякая попытка сказать хоть слово была обречена на провал. Я поклонился. В тот же миг глаза ее вспыхнули и заискрились — как та сахарная сердцевина арбуза, которым нас потчевал недавно Свечкин-старший. Она смеялась! Смеялась надо мной, над тем, как я, точно китаец, пячусь вон из комнаты. Вероятно, мое подсознание помнило о дыре, что красовалась сзади на майке. Последнее, что я увидел, были аршинные каблуки ее лакированных туфель.

В отличие от своего мужа или, например, меня эта восторженная меломанка родилась в Светополе. Ее папа — подполковник, но разве это чин для отца такой дочери! Не колеблясь я произвел его в генералы.

Закончив тот самый политехнический, откуда я позорно ретировался когда-то, она трудилась в грозном учреждении, именуемом «Котлонадзор». Инспектировала. Я никогда не видел ее в деле, но я хорошо представляю, как быстро входит она, стуча каблуками, с надменно поднятой головой, и сочувствую проверяемым, которые теряют от страха дар речи.

Однако истинное ее призвание — косметика. Вы поймете это, увидев ее маму. Не приведи господь случиться морщинке на ее лице! Враз мобилизуются все косметические ресурсы дочери, и кипит, кипит смертный бой за вечную молодость. Этой невысокой и упитанной особе вы ни в коем случае не дадите больше тридцати, а между тем у нее двадцатисемилетняя дочь.

О своеобразном распределении обязанностей в этом семействе я уже говорил, но подождите ахать, как это Свечкина, великого Свечкина, органически не способного сделать ни одного опрометчивого шага, угораздило выбрать в спутницы жизни этакое созданьице. Эльвира отнюдь не равнодушна к домашнему очагу. Я знаю это, ибо в силу отваленных мне природой физических способностей оказался не только свидетелем, но и активным участником их переезда.

Что тут делалось! Свечкин был оттеснен. Он исчез. По-моему, он вообще испарился из дома, хотя время от времени его розовощекое лицо с веселыми буравчиками глаз мелькало то между книжных полок, то почему-то в софе, или это уже мерещилось мне, вконец затурканному неутомимой хозяйкой? Свечкин с предусмотрительностью, которая, быть может, является решающей составной частью его гениальности, заранее составил и вычертил своей металлической сигарой с выпрыгивающим пером подробнейший план, куда что ставить. Эльвира утвердила его. Но потом, когда стенка из серванта, шкафов и прочей дребедени была составлена, она заявила с обворожительной улыбкой, что всему этому место не здесь, а там. Грузчики мрачно переглянулись и стали снимать антресоли. Я помогал им как мог. На новом месте стенка выглядела еще хуже — так, во всяком случае, решила задумавшаяся вдруг повелительница и ласково (опять это арбузное сиянье сквозь прищуренные ресницы!) попросила вернуть все обратно. Как было отказать ей! Она стояла, благоухая, посреди комнаты в своей гипюровой кофточке на узких плечах, сквозь которую тоненько просвечивали бретельки комбинации, а вокруг возились, сопели, дышали табаком и винным перегаром послушные ей тяжеловесы. В конце концов даже мне, которого Рудик порой использует в качестве домкрата при ремонте редакционной машины, стало видеться розовощекое лицо Свечкина в таких местах, где ему никак не подобало быть.

Потом настало новоселье. Дочку сплавили да два дня к генералу-подполковнику, а Свечкин, который обычно единовластвовал на кухне, был разжалован в рядовые камбузники. «Соль! Перец! Лимон! Порежь, пожалуйста! Миксер! Противень для заливного! Слышишь, противень для заливного!» Она нервничала. Кремовая, в бледно-розовых цветах широченная юбка трепетала как флаг. До прихода гостей оставалось пять часов, а у нее еще не готов салат, и она не причесана.

За столом, к моему приятному удивлению, оказалось знакомое мне лицо: однорукий директор Новоромановской фабрики. Я втерся между ним и усатым гусаром, мужем бывшей Эльвириной сокурсницы, конопатой и невзрачной, с торчащими ключицами. Из глаз ее струилась доброта, но я не думаю, что это было решающим фактором, сделавшим бывшую сокурсницу нынешней подругой. Тут другое. За полгода я повидал немало приятельниц моей соседки, среди которых кого только не было — преподавательниц музыки и портних, врачей и продавщиц грампластинок, бесталанных актрис и даровитых театральных кассирш, но всех их объединяло одно качество: они были дурнушками. Мудрено ли, что тонконогая и бескровная, с подрисованными бровями и королевской осанкой стремительная Эльвира выглядела среди них примадонной! Ах, как точно сказал кто-то, что облик женщины зависит не столько от внешних данных, сколько от того, как сама она к этим данным относится!

Но было исключение. Было два женских существа, очарование которых Эльвира не только терпела, но и самозабвенно заботилась о нем. Это, как я уже сказал, мама и трехлетняя Анюта. Эльвира обожествляла ее. Лично мне никогда прежде не доводилось сталкиваться со столь своеобразным распределением родительских обязанностей. Папа готовит, стирает, гладит носовые платки, мама же только любит. Но зато как! Когда однажды у Анюты разболелся живот и вызвали «неотложку», то отхаживать сперва пришлось Эльвиру.

Раз, войдя в кухню, я оказался нечаянным свидетелем прелестной сценки. Дочь преспокойно восседала, свесив ножки в туфлях, на столе, а перед ней на самом краешке табуретки сидела в чем-то белом мама. Вся вытянувшись и подавшись вперед (узкий жадный язычок пламени!), упоенно любовалась своим чадом. Незваный, я тихо испарился.

Из садика Анюту приводила обычно Эльвира, но в те вечера, когда она задерживалась ввиду каких-то неотложных и, с моей точки зрения, загадочных, а с точки зрения Свечкина, вполне уважительных дел (о Свечкин! Даже ревности, этой ахиллесовой пяты многих великих мужей, он не знал), — в эти нередкие вечера внучку забирали и уже оставляли у себя на ночь бабушка с дедом. На новоселье ни их, ни Анюты не было, поэтому первые полчаса, в течение которых еще трезвые гости традиционно восхищаются «ах, каким чудесным ребенком», были посвящены фабрике. По-моему, о ней говорили больше, чем о новой квартире, а однорукий директор, обычно немногословный, провозгласил пространный тост в честь Свечкина, которому фабрика обязана своими исключительными успехами. Это был искренний человек. Я подозреваю, что дифирамбы в адрес своего заместителя он расточал столь часто и в таких кабинетах, что когда после долгих согласовательных, координирующих и утверждающих обрядов первая и вторая фабрики были наконец слиты, положив начало швейному объединению «Юг», то никому и в голову не пришло, что возглавить эту созданную руками Свечкина фирму мог кто-то иной. Однорукий скромняга стал директором второй фабрики, то есть превратился из начальника в подчиненного.