Выжить без зеркала. Сборник новелл - Анна Лощилова

Мы с ним выросли вместе и были близки. Когда наш отец ушёл из семьи, Иоиль, кажется, стал еще важнее и дороже.

Мне было около пяти, а ему в два раза больше. Он играл со своими друзьями на футбольной площадке. Суть игры была в том, чтобы набить мяч как можно большее количество раз: на колене, на руке, на шее, на голове. Я стояла рядом. Естественно, у нас были разные забавы, разные игры и сладости, и в тот день я оказалась совсем одна, без забавы, без игр и сладостей. «Раз, два, три» – они дружно считали удары мяча о спины, запястья, макушки. Никто из них не обращал на меня внимания, никто не смотрел в мою сторону, пока я прыгала, бегала, ходила на голове, дышала огнём, воевала с драконом. Их мяч поднимался к небу и падал вниз, ударившись о сетку проводов. Снова летел вверх, оттолкнувшись о кровоток шнурков кроссовка. Я заплакала от отчаяния, которого выдержать не могло мое пятилетнее сердце, мои легкие, задыхающиеся, помутневшие – никто не увидел. Я сделала очередной финт, перевернув свое тело, мокрое, слезоточивое. У меня порвался сандалий. Иоиль, не обративший на меня внимания, пока я кувыркалась в пыльной земле, глотая нечаянно грязь и песок, не заметивший моих слез и моего истошного крика, мгновенно обернулся на треск рвущейся сандалии. «Раз, два, три,» – мяч ударился об землю, соскочил с острой пятки, приблизился к небу и ударился снова, побежал было мелкой дробью по полю, но его подхватили белые руки, испачканные в чёрной земле. Больше не было слышно ни звука.

Иоиль взял меня на руки и понёс домой. Мы шли домой так долго: через все футбольное поле, сквозь школьный двор, перешли через дорогу. Оказались на нужной стороне улицы и снова шли. Пришлось открывать тяжелые ворота во двор дома.

И мне больше не встречались руки сильнее и добрее. Не было человека ближе и крепче. Не было пути дольше и труднее, чем этот путь от футбольного поля до кровати.

Он посадил меня на кровать, а сам лёг рядом, грязный, уставший.

– Хочешь, расскажу тебе, что мне приснилось сегодня? – сказал Иоиль.

Я слушала внимательно: я готова вечно его слушать.

– Это приснилось мне под утро, прямо перед пробуждением. Словно я бегу из пустого супермаркета. И мне страшно: на полках ничего нет, в магазине ни души. Я бегу мимо витрин пустых, мимо холодильников, стеллажей и везде пусто. Все эти пустые шкафы превращаются в длинный-длинный коридор, и в конце дверь. Я думаю: «как здорово!» Даже скорость сбавил. И слышу – щелчок – закрываю на секунду глаза, а когда открываю – снова все полки и витрины в жутком беспорядке. И я опять бегу, толкаю тележки, они разъезжаются с грохотом, ударяются друг о друга, словно рыцари в доспехах сражаются. И я, наконец, добегаю до кухни. В чужой квартире (я там никогда не был). Но мне спокойно и больше не страшно. Я, кстати, после этой гонки даже не запыхался. И тут Петр Петр мой одноклассник стоит с чашкой. У него имя Петр и фамилия Петр – его поэтому никто иначе не называет. И он мне говорит: «когда моя мама умрёт, мне придётся кофе купить. Потому что это она всегда его покупала. И это будет такой ритуал, понимаешь? Я так пойму, что она умерла».

А я отвечаю ему: «давай тогда ты и для нас купишь кофе, когда я умру?»

И он говорит: «ок». Прямо так и сказал: «ок».

Бесчувственная он свинья – Петр Петр из моего сна.

Он уснул, а я продолжала сидеть, пока сама не свалилась на подушку с ним рядом.

Иоиль отложил испачканную салфетку в сторону, сел на пол у дивана, прямо у моих ног: «ты помнишь как мы поцеловались в первый раз?»

Я помнила. Я помню каждого своего мужчину и каждую женщину, помню их изгибы и влажности, помню их слезы и слюни, помню каждый голос и кожу. Его помню лучше всех, потому что Иоиль – мое яблоко с древа познания.

Человек заслужил страдание за свои грехи. Но страдает он и безнаказанно. Раз надкусив яблоко, человек не попробует его больше. Только коснулся язык запретного плода – обожгло и пропало навеки. Но если уж изгнан он из рая, познавший добро и зло, вынужденный скитаться по земле, ища свой путь домой, почему бы не отдать ему это яблоко – на! Доешь! Насладись тем, ради чего идешь по выжженной твоими слезами земле!

Но то, ради чего было принесено в жертву все, осталось в том саду, где больше не оказаться тебе никогда.

Разве забудешь, как откусил кусочек?

– Помню, – ответила ему.

Он уткнулся носом в мою круглую, как теннисный мяч, коленку: «ты должна быть сильная, сестренка, как Мадам Чжэн».

Мы поужинали, я начала медленно одеваться – еще не знала, стоит ли мне выходить. Я не знала, как проведет эту ночь Иоиль, но оставаться с ним в одной квартире до самого утра мне не хотелось. Мы жили так уже месяц. За это время я не провела ни одной ночи в своей постели, возвращалась утренним метро и ложилась спать, когда Иоиль уходил, потому что у нас была одна кровать на двоих.

Ночью я знакомилась только с теми людьми, про которых мне уже когда-то рассказывали. Друзья моих друзей, братья моих подруг, мужья моих сестер. Это были стекла без диоптрий в моих очках, калейдоскопные бисерные узоры, я танцевала их, они танцевали меня. Я выбирала только тех, чьи имена хотя бы раз звучали в моем присутствии, о ком говорили другие женщины, матери, сестры, жены, и они выбирали меня. Я искала не от скуки и не от отчаяния. Дело в том, что если жить – это путь домой, то сейчас он пролегал именно здесь, среди всех этих людей, чьи имена отзвуками моря раздавались в раковинах моих ушей. Эта беспорядочная жизнь для меня была идеальным порядком.

Этим вечером я сомневалась: я чувствовала себя такой голой, голубем, не сменившим первое белоснежное оперение на серое, городское. И мне слишком нравились цветы в нашей комнате.

– Сплети себе венок, – сказал Иоиль.

Мне всегда хотелось плакать, когда с отеческим равнодушием и умиротворенностью он подталкивал меня идти куда-то в ночь, веселиться, танцевать, за двери, за кварталы, дом за домом дорогой из желтого кирпича.

Мы лежали на полу. Мартин говорил медленно, тихо, задерживал язык на букве «р». Я не вникала в его слова, они сами застревали в моей голове, словно записывались на плёнку.

Он плакал беззвучно, только слезы двумя слабыми ручьми стекали по белому лицу.