Новый Мир ( № 8 2009) - Новый Мир Новый Мир

— Иди, — Виктор повернулся к брату. — Провожать не буду.

— Конечно. Извини, что… заставил…

— Иди.

— И спасибо, что…

— Да иди уже!

Вцепившись в костыль, водрузив его вертикально у самого стула, Борис поймал равновесие и быстро, одним рывком, поднялся. Пробубнил что-то — возможно: “увидимся” или “до встречи”, — и заковылял к лестнице.

Его скособочившаяся к костылю спина отдалялась враскачку — хохотала беззвучно, радостно. Глупая, глупая спина!

Виктор снова зажмурился.

— Виктор? Это вы? Приятно снова встретиться.

— Взаимно. А вы… всё ещё здесь? Вас ведь встретить должны были.

— Представьте, машину забыли отправить. Как вам это нравится? Придётся ждать.

— Знакомо… Я думал, такое только у нас бывает.

— Вы свои дела уже поделали?

— Уже.

— Сразу обратно?

— Буквально через час регистрация.

— Сочувствую.

— Зато в один день уложусь.

— Оно конечно. Лучше сразу отстреляться.

— Присаживайтесь. Здесь хотя бы людей поменьше.

— Как думаете, есть сейчас пробки в эту сторону, к аэропорту?

— Кто ж их знает. Непредсказуемо.

— Но скорее нет… всё же не час пик… Или будут?

— Не знаю, я как-то попадал примерно в это же время — да вот, в позапрошлую командировку.

— Может, в тот раз авария была? Хотя… какая разница…

— Ну да. Вы присаживайтесь.

— Я вот думаю, может, поездом обратно махнуть?

— Поездом?

— Да. Завтра рано утром дома. Можно сразу с вокзала на работу. Чуть-чуть опоздаю. Скажу: побоялся не успеть на обратный рейс, пришлось сдать билет. Кто ж им виноват, что они встретить вовремя забыли?

— Вы почему об этом сказали?

— О чём?

— Про поезд?

— Да просто… мысль пришла…

— А я вот не подумал.

— Так можно ещё сдать. Правда, если за свой счёт — вы ведь не в командировке, — теряете много.

— Жаль, сразу не сообразил. Жаль.

— Ну, может, в другой раз так и сделаете? Пойду, что ли, кофе возьму.

Говорящая рыба

Ряшенцев Юрий Евгеньевич родился в 1931 году в Ленинграде. Поэт, переводчик, прозаик, эссеист. Окончил Московский педагогический институт. В 1960 — 1970 годы — сотрудник журнала “Юность”. С 1973 года работает для театра и кино, автор популярных зонгов к спектаклям и песен для кинофильмов. Лауреат президентской премии имени Булата Окуджавы. Автор многих поэтических книг. Живет в Москве.

*      *

  *

Там, где тучи ползут по горбатым и плоским крышам,

там, где тучи ползут с января и до декабря,

мы, быть может, неточно видим и плохо слышим,

мы плохие свидетели, собственно говоря.

Нас сегодня поставь перед вдумчивым прокурором

или пусть адвокат нам путевый задаст вопрос —

мы по лицам сторон пошарим заблудшим взором:

нас ведь в жизни так редко спрашивали всерьез.

А хороший свидетель — да где он, прошу прощенья.

Слух и зрение с детства — не доблести в нашем краю.

Тут другая нужна тишина, не то освещенье.

И уж если по правде, то чуть большая вера в судью.

А вот было бы солнце, о коем мы столько мечтали,

и не выл бы так ветер, и гром надо всем не гремел,

и тогда б мы суду доложили такие детали!

А уж там пусть, любезный, скостит хоть за низший предел.

Государство сидит на скамье, развалясь… В коридоре

все, кто есть, — от защиты. От следствия — ни души.

А в небесном, казалось бы — вольном, казалось — просторе

беззаветные детские игры ведут чиграши.

Обещай же мне так улыбаться от первого снега

и до утра, когда под ногою октябрьская слизь,

будто серое низкое небо, валдайское небо,

обещает нам больше, чем эллинам синяя высь.

*      *

  *

Я заметил: слагая стихи, сокращаешь минуты.

Вот — строфа, и вторая, и третья, а дня уже нет.

Это средство, конечно, слабей безотказной цикуты,

но из жизни с маразмом довольно надежный билет.

Что ж я долго живу?.. Но спасибо за это, спасибо!

В зрелых красках и звуках и зарослях трав бытия

я плыву, как счастливая зоркая честная рыба,

говорящая рыба, послушная рыба твоя.

Этот мир, все равно — под водой, на земле или в небе, —

он — то темный тайник, то — открытый и светлый родник.

Слушай, батюшка, или хоть ты, муаллим, или ребе,

я так долго живу, и я так к этой жизни привык…

Но какого ответа я жду от служителя Бога,

от премудрого старца, живущего в полной тиши?

Он посмотрит и скажет и ласково вроде, но строго:

— Сокращай себе жизнь и пиши, дорогой, и пиши.

*      *

  *

Что за окна на раннем закате:

эта охра и сурик и кобальт — потом.

Эта роскошь нам не по зарплате.

Да и май не из лучших. Но речь не о том.

Речь о том, что от легкого гула

отдаленной грозы лишь слышней тишина.

Речь о том, что опять прошмыгнула,

как всегда, мимо нас эта сволочь весна.

Сколь приветлива, столь и капризна, —

ишь, уходит Каширкой, берет набекрень.

Да еще ей хватает цинизма

в нас швырнуть напоследок шальную сирень.

Впрочем, может быть, нам, бестолковым,

вдруг и этот подарок не в минус, а в плюс.

Редким счастьем пятилепестковым,

может, кто и утешится — не удивлюсь.

Дождь в четверг — неплохая примета.

Не бери этот плащ, позабудь этот зонт

и на входе в роскошное лето

не проси о любви, и глядишь — повезет,

словно в давнем забытом июне,

как в пропитанном липой прохладном саду

мне и милой загадочной лгунье

повезло, на беду.

*      *

  *

И равнодушная природа…

Владеть бы скромным титулом барона,

лежать бы, отдаваясь целиком

сравненью золотого першерона

с серебряным орловским рысаком.

Иль в гамаке, от воздуха слабея,

хоть сам гамак уже отдав в заклад,

все мыслить, как сберечь бы от плебея

свой родовой, весь в спелых вишнях, сад.

Но не дано. На всем рука Господня.

Не всякий создан, чтоб считать ворон.

Я сам плебей, которому сегодня,

увы, не должен ни один барон.

И в ежедневном добыванье хлеба

тебе наградой, нет, не по трудам

земли цветенье, и сиянье неба,

и росчерк синей птицы здесь и там.

И разве раз-другой в теченье года

заметишь вдруг, застывши при ходьбе:

о, как она щедра к тебе, природа,

при полном равнодушии к тебе.

Храм Магдалины

Сложные люди церквей палестинских монахи.

Белая роза проста, как обычно — монархи.

Изредка даже кивнет близстоящим цветам.

Но ветерок с Галилейского моря случаен.

Если ты так непривычной жарой измочален —

скройся! Не порти пейзажа библейским местам.

Ну, не библейским — евангельским. Что за поправка?

Эта к июню уже пересохшая травка,

помнящая утомленные ноги Христа,

но и — сандали царей и мозоли пророков,

пренебрегает тщетой человеческих сроков.