Короли побежденных - Елена Первушина

— Нет-нет, я и вправду не знаю ничего.

И я замолчала. Он опять был кругом прав. Почему я так легко поверила, что Энгус умер из-за меня? Потому что так было проще всего. Да еще случившееся весьма поднимало меня в собственных глазах. Роковая женщина! Страшно и сладко. Недавно я приписывала такие мысли Алов. Но сегодня мне довелось увидеть себя со стороны. Ох, Лейв, как же я тебя предала! А ведь всегда считала, что та любовь — единственное настоящее, что было в моей жизни.

Мой отец часто покупал лошадей у господина Хольма. Пока они торговались, меня отпускали погулять в маленький сад за домом. Мне тогда было шестнадцать лет, и жить было невероятно больно, но хорошо.

Я не знаю, подглядывал ли он за другими гостями, но за мной подглядывал всегда.

Сад был под стать владельцам — сплошь новые посадки, ни одного старого дерева. Молодые яблони и сливы чем-то болели, листья их были изъедены, тонкие ветки легко ломались, поэтому он прятался в кусте черемухи, навалившемся на забор. Осенью листья стали падать, и его убежище открылось. Как-то раз я увидела его и запустила валявшейся на земле сливой.

Я тогда не выносила, даже если отец долго смотрел на меня, а уж от чужих взглядов и вовсе шарахалась.

Познакомились мы через год, в ночь Высокой Звезды. Скрыв лицо под маской, я с друзьями плясала на главной площади.

Я отошла, чтоб поправить съехавший чулок, и тут что-то мягко стукнуло меня в спину. Я недоуменно посмотрела под ноги. На земле лежала созревшая слива.

Лейв сидел на каменной чаше фонтана. Маски на нем не было, видно, хотел, чтоб я его узнала.

— Я, кажется, испортил тебе платье, — сказал он сокрушенно. — Позволь, я отмою.

— Ничего умнее придумать не мог? — поинтересовалась я.

— Я просто хотел привлечь твое внимание.

— Замечательный способ, — сказала я ядовито.

— Ладно, попробую по-другому. Гляди!

Он вскочил, оперся ладонями на чашу и мгновенно встал на руки. Его светло-русые волосы болтались внизу бледным пламенем.

— Нмрамится? -промычал он сквозь стиснутые зубы.

— Слезай немедленно! — потребовала я.

Не помню, о чем еще мы тогда говорили. Вокруг было слишком шумно, ярко, радостно. Знаю только, что тем же вечером в каком-то темном дворе, на груде сухих листьев мы целовались как сумасшедшие, потом я вытряхивала труху из своих и его волос, потом опять… И еще знаю, что до того дня, как мы стали любовниками, я каждую ночь во сне обнимала его.

Тогда у меня было странное чувство, будто все, что происходит на белом свете, кроме наших ночных свиданий, невсамделишное. Днем люди казались мне то ли куклами, то ли тенями. И я тоже двигалась вместе с ними, говорила, как они, улыбалась, но затронуть мою душу не могло уже ничто. Меня ничто теперь не радовало, не сердило, не ужасало. И только в объятиях Лейва я оживала.

А теперь я снова превратилась в куклу в черном платье. Предпочла играть в дешевом фарсе падшую, но гордую женщину. Даже не попыталась хоть как-то помочь Лейву. Его осудили без вины, а я лишь глотала слезы и не пошевелила пальцем. Ох и стыдно же мне было!

— Я напишу ему письмо, — сказала я кузену. — Напишу, кто ты и что делаешь для нас. Хорошо?

Мы вернулись в Храм, поднялись ко мне, я сочинила обещанное письмо, вручила Ивору и пошла его проводить.

Гвенни, рыженькая послушница, таскала из колодца воду в огромную лохань — ей сегодня предстояла стирка половиков. Гвенни частенько приходилось выполнять самую грязную работу — жрицы ее недолюбливали. Считали, что боги обделили Гвенни умом в наказание за какие-то грехи в прошлых жизнях.

Увидев нас, она вдруг выронила ведро и затряслась как осиновый лист. Простирая перед собой руки, она отступила назад, голова ее запрокинулась, моталась из стороны в сторону.

Я изумилась: вот так Гвенни! И на нее, оказывается, снизошел священный Дар Прорицания!

Жрицы, трудившиеся на огороде и в доме, увидев, что творится с послушницей, собрались во дворе, но к Гвенни не приближались.

Я хотела поторопить кузена, я не любила подобные сцены, но тут Гвенни, тяжело дыша, заговорила, не спуская глаз с моего спутника:

— Он, он. Разрушитель. Сокрушитель. Беду за собой ведет, беду большую. Лошади, лошади скачут, стремена пустые. Где дома из копий строят, черепами крышу кроют. Черный дракон летит с востока, несет трупы под крыльями. Призвавший зло на нашу землю. Призвавший тьму на нашу землю.

Уроки жриц все же не прошли даром, в ход пошли слова из старинных «Прорицаний Баллы» вперемешку с тардскими балладами.

Гвенни мягко упала на песок и довольно неумело забилась в судорогах. Я снова дернула кузена за рукав, но тут увидела его лицо и вспомнила, что для него подобные священнодействия в новинку. Он побелел, как штукатурка, и глядел на Гвенни остановившимися глазами. Кажется, кузена пора было спасать.

Я подняла брошенное прорицательницей ведро, там еще оставалась вода. Эти остатки я выплеснула ей на голову. Она вскрикнула и затихла. Я схватила ее за плечи, заставила сесть и отвесила ей две звонкие оплеухи. У Тейи научилась. Она перестала закатывать глаза и смотрела теперь на меня, как испуганный зверек.

Жрицы снова не сдвинулись с места. Вероятно, ожидали, когда меня поразит гнев Баллы.

— Ты все перепутала, — сказала я спокойно. — Это у меня на руках кровь моего жениха. Да?

И снова хорошенько тряхнула ее.

— Да?

— Да, — пролепетала Гвенни.

— А сейчас ты пойдешь к себе, переоденешься и снова будешь стирать. Да?

— Да. — Она вывернулась из моих рук и бросилась бежать.

— Пошли, Ивор, — велела я. — Они тут разберутся без нас.

Мы снова вышли за ворота, отошли подальше, так, чтоб нас не было видно из окон Храма. Тогда я развернула кузена лицом к себе и приказала:

— Ну-ка успокойся! Сам должен все понимать, не маленький. Ей пятнадцать лет. Живет в Храме, мужчин не видит, а кровь бурлит. Увидела нас с тобой, ее и понесло. Да еще жрицы всегда твердили, что пророчицей ей не быть.

Ивор опустил голову:

— Я понимаю, конечно. Кай, какой стыд! Ты сделала то, что должен был сделать я.

— Ерунда, просто я уже всякого здесь навидалась. А сначала тоже боялась.

— Ладно, не утешай. Зато теперь мы квиты.

— Ты о чем?

Он улыбнулся:

— Ну, тебе тоже сегодня пришлось… поерзать. Но выходит, ты лишила девочку заслуженной славы?

— Ничего я ее не лишила! Я же асенка, поэтому, когда дело касается их религии, я как бы не существую. Ты письмо не потерял?

— Слушай, Кай, — сказал он осторожно, — после этого предсказания… Думай обо мне что хочешь, но я не знаю, стоит ли ехать.