Я жил в суровый век - Григ Нурдаль

— Нет.

— Тогда почему ты волнуешься?

— Я не знаю ещё, что произошло.

— Но ты узнаешь?

— Да, завтра.

— А я?

— Ты тоже, одновременно со мной.

— Это сюрприз?

— Пожалуй.

Марсель, ласкаясь, кладёт голову на плечо мужа и с нежностью смотрит на него.

— До чего я счастлива, что ты сейчас рядом со мной. Вот увидишь, всё будет в порядке, я уверена.

Рэймон отвечает ей добрым, ласковым взглядом.

— А знаешь, — говорит Марсель, — иногда мне почти страшно с тобой.

— Почему?

— Тебе, верно, что-то снится и ты разговариваешь во сне.

— Что же я болтаю?

— Много всего, но это неопасно, ведь слышит тебя твой товарищ.

— Моя жена...

— Жена и товарищ, мне хочется быть и тем и другим.

Рэймон поворачивается к ней.

— Сейчас ты моя жена.

— Я тебя люблю...

— Маленькая моя...

— Дорогой...

В маленькой комнате с голубыми обоями в цветочках гаснет свет.

Семь часов утра. На перроне вокзала Вильнев-Сен-Жорж рабочие в спецовках ждут поезда на Париж. Несколько минут назад Рэймон и Марсель сошли с поезда, прибывшего с вокзала Аустерлиц, и смешались с толпой.

— Недлинная прогулка, — смеётся Марсель. — Вышли из одного поезда, чтобы тут же сесть на другой и вернуться обратно.

— Нет, теперь мы приедем на Лионский вокзал.

— Простите, где садиться на поезд из Мелена? — спрашивает Рэймон у проходящего железнодорожника.

— На этой же платформе, но поезд запаздывает, — отвечает тот на ходу.

— Что он сказал? Крушение? — спрашивает подошедшая женщина.

— Не думаю, наверно, просто задержка, — отвечает Рэймон и чувствует, что у него сильнее бьётся сердце.

— На сколько же?

— Ничего не знаю.

— Начальник вокзала сказал нам: на двадцать минут, — вмешивается какая-то девушка.

— Тем лучше, меньше придётся потеть на работе, — смеётся, подмигивая, рабочий. В ответ ему Рэймон улыбается.

В конце платформы — суматоха.

— Вот он ползёт как черепаха, — объявляет насмешливый голос.

Все кидаются, чтобы занять свободные места. Толпа несёт Марсель и Рэймона к скамейкам, но всё уже занято.

Какой-то рабочий уступает Марсель место:

— Садитесь, пожалуйста!

Он встаёт и оказывается рядом с Рэймоном. Против обыкновения, в этот утренний час у всех оживлённые лица, слышится возбуждённый говор. Поезд трогается.

— Случилось что-нибудь? — спрашивает Рэймон у рабочего.

— Как, вы не знаете?

— Я только что приехал из Парижа.

— Ночью взорвали станцию Сент-Ассиз.

В приливе невыразимой радости Рэймон изо всех сил сжимает перекладину.

Вокруг все только и говорят о происшествии.

— Дело было жаркое! — утверждает кто-то. — Ещё утром там был виден дым.

— А что в точности произошло?

— Неизвестно. Почти всю ночь взрывались бомбы, шла стрельба. Одно достоверно: сегодня немцы больше никого не пропускают и хватают людей на дорогах.

— Чистая работа, — тихо говорит рабочий.

С наигранным удивлением Рэймон спрашивает;

— Кто же мог это сделать?

Марсель смотрит на него блестящими глазами.

— Да англичане, — шепчет ему на ухо старушка, — вы разве не слушаете радио?

Рэймону очень хочется её ударить, но он тут же видит, как рабочий слегка пожимает плечами. Их взгляды встречаются.

Марсель сияет.

Теперь она поняла. До чего ей хочется объявить всем вокруг: «Это сделали наши — французы. Мой муж. А вы-то чего ждёте?»

Некоторое время спустя после взрыва на станции Сент-Ассиз Андрэ и Робер прогуливаются под деревьями авеню маршала Фоша. Осень. По направлению к Булонскому лесу проезжает амазонка. Рядом с ней, на замечательном рысаке, — опереточный персонаж с зализанными волосами, с гвоздичкой в петлице.

— Им неплохо, — говорит Андрэ. — Видел дамочку? Можно подумать, принцесса. А субчик-то с хлыстом!

— Может, они тоже по-своему сопротивляются?

— Возможно. Говорят, сопротивление стало модным в салонах. Но бошей мы не прогоним при помощи этой золотой молодёжи. Так вернёмся к серьёзным вопросам. Что ты узнал о взрыве в Сент-Ассизе?

— Я был в тех местах, но точно ничего узнать не удалось. Из страха перед полицией и гестапо все молчат. Мне удалось только установить, что закрыта дорога между Сен-Лэ и Буасиз-ля-Бертран.

— Значит, всё в порядке. А в Париже ты что-нибудь слышал о взрыве?

— Да, и даже несколько версий. Одни говорят, что там был настоящий бой, другие — что радиостанция полностью разрушена новыми взрывчатыми веществами. Несомненно, многое преувеличено, но психологическое воздействие огромное.

— А кому приписывают диверсию?

— Большую часть англичанам.

— А в общем наплевать, правда? Сейчас важно как можно крепче бить бошей и доказать, что они напрасно считают себя неуязвимыми. Но для этого нам нужна взрывчатка. Ты виделся с деголлевцем?

— Да, я ему рассказал о взрыве.

— Ну?

— Он был обрадован, но дать нам больше ничего не может. Он перебирается в южную зону.

— Жалко, чёрт побери! Только мы нашли кого-то, кто согласился нам давать оружие...

— У нас ещё есть взрывчатка!

— Да, но это капля, а сколько нам надо сделать!

— Шеддит... 90 процентов хлората калия, 10 процентов парафина...

— Это всё так, но будь у нас взрывчатка...

XIV

— Триста первый! Третий этаж!

— Триста первый! Третий этаж! — Перекатывается голос под огромными стеклянными сводами тюрьмы Фрэн. На мостике третьего этажа карлик-сержант с невероятно большой головой внезапно вскакивает со стула. Он торопливо шагает по галерее, опоясывающей здание, на которую выходят двери камер. Глухо, как в церкви, стучат его сапоги.

— Триста первый! — снизу читает по бумажке фельдфебель.

— Jawohl! 12 — выкрикивает сержант, единодушно прозванный заключёнными Квазимодо.

Грохот ключей.

— Raus! 13 — Дверь захлопывается. Карлик-сержант толкает перед собой тщедушное существо.

Раздаются шаги по лестнице.

— Schnell! Schnell! 14 — нервничает унтер-офицер на первом этаже.

— Jawohl! Jawohl!

— Номер? — спрашивает фельдфебель у неподвижно стоящего перед ним заключённого.

— Триста первый.

— Следуйте за часовым!

Квазимодо снимает с заключённого наручники и невозмутимо подписывает пропуск.

Солдат с винтовкой на плече открывает маленькую дверцу и пропускает заключённого вперёд. Они идут по подземному коридору и останавливаются перед другой дверью. Снова щёлкает замок. Они входят в комнатку, где их ожидают ещё четверо солдат. Один из них говорит вновь прибывшему:

— Лицом к стене, — и указывает в угол. Заключённый послушно поворачивается.

— И это Рэймон? — удивлённо говорит один из немцев и хохочет.

«Сволочи! — думает Рэймон, стиснув зубы. — Будь у меня оружие, я бы вам показал, как смеяться!»

Рэймон очень переменился — бледный, с провалившимися глазами, с всклокоченной бородой. Только взгляд остался прежним. Одежда болтается на исхудавшем теле. Всего месяц прошёл с тех пор, как его арестовала французская полиция.

В префектуре он встретил почти всех своих товарищей по группе Вальми: Робера, Мишеля, Жежена, Виктора, которого полицейские вытащили из госпиталя, красавицу Роз-Мари (её разлучили с ребёнком, которому всего год и два месяца) и многих других. Совершенно ясно, что столько народу могло быть арестовано только потому, что кто-то проболтался. Всех выдал один трус — Арман.

Две недели в префектуре.

Десять дней допросов и избиений. Французские полицейские ликовали и разглядывали их, как диких зверей. Удачный улов. Потом их передали немцам. Все были брошены в тюрьму Фрэн, все, не исключая и Армана. Предательство не вознаграждается.

Сидя в камере, Рэймон много думал о происшедших арестах, вспоминал поведение каждого из товарищей. Совесть у него чиста, но что он может теперь сделать? Он — выбывший из строя солдат.

— Протяните руки! — приказывает один из солдат.

Он поворачивается, его взгляд полон ненависти. Ему надевают наручники.

— Следуйте за нами!

Гордо подняв голову, Рэймон идёт по коридору, его сопровождают четверо вооружённых солдат.

«Конец!» — думает он.

Женщины, толпящиеся в вестибюле, с грустью смотрят на человека в наручниках.

Во дворе, у крыльца, их ждёт легковая машина. Два солдата садятся спереди, два других сажают заключённого на заднее сиденье, между собой. Машина трогается и выезжает из ворот. Рэймона крепко держат с двух сторон.

Автомобиль огибает стену, окружающую тюрьму, и после нескольких поворотов выезжает на Парижское шоссе.