Исповедь монаха - Эллис Питерс

Завтра же отправляемся домой, решил Кадфаэль, а если Хэлвин после бессонной ночи не сможет долго идти, найдем поблизости какое-нибудь пристанище и он передохнет там до утра. Но мы должны уйти, чтобы эта несчастная наконец успокоилась.

Когда Одемар пошел к матери, юноша, приехавший вместе с ним, не сдвинулся с места, а перекинув плащ своего господина через плечо, стоял и с некоторым удивлением смотрел ему вслед. Голова паренька была непокрыта и волосы на фоне черного плаща казались просто соломенными. Через годик-другой мальчишеская неловкость и угловатость сменятся уверенной мужественностью, мускулы нальются силой, но пока об этом можно только догадываться. Когда Одемар закрыл за собой дверь, юноша перевел свои синие глаза на Кадфаэля, с детской непосредственностью оглядел его с головы до ног, а потом не спеша направился к дому Одемара.

«Наверное, это и есть тот самый Росселин, о котором говорила Аделаис», — мелькнуло в голове у Кадфаэля. Если судить по внешности, не похоже, чтобы он принадлежал к роду де Клари, однако то, что он не слуга, тоже сразу видно. Скорее всего, сын какого-нибудь вассала, пославшего его к своему господину, чтобы тот научил мальчика владеть оружием. Кроме того, прежде чем отправиться в большой мир, любому юноше полезно сначала получить опыт светской жизни и улучшить свои манеры, живя в доме такого мудрого и могущественного правителя, как лорд Одемар де Клари. У него, наверное, помимо Росселина есть еще такие воспитанники.

К вечеру заметно похолодало, задул ледяной ветер, пошел мелкий дождь со снегом. До вечерни оставалось не так много времени. Кадфаэль поежился и заторопился к Хэлвину. Тот уже проснулся и лежал в сосредоточенном молчании, ожидая, когда он сможет до конца исполнить данный им обет.

Аделаис обо всем позаботилась. Никто не нарушал их одиночества, никто не лез с расспросами и не допытывался, зачем они здесь. Перед вечерней Люк принес им поесть, а после окончания службы все вышли из церкви и оставили их одних. Вряд ли они действительно кого-нибудь интересовали. Слуги давно привыкли к постоянному потоку самых разнообразных гостей со всякого рода просьбами и нуждами, поэтому намерение двух бенедиктинцев провести ночь в церкви никого не удивило. Если монахи из аббатства святых Петра и Павла желают молиться до утра в церкви святого Петра — что ж тут странного или необычного? Тем более, что это их личное дело и никого другого не касается.

Итак, Хэлвин добился того, чего хотел. Он категорически отверг предложение Кадфаэля постелить под ноги плащ или хотя бы надеть его на себя (в церкви стоял пронизывающий холод). Он собирался испить полную чашу страданий за свои грехи. Кадфаэль помог Хэлвину опуститься на колени перед усыпальницей и пристроился чуть в сторонке, оставляя его одного с Бертрадой и всевышним, который, должно быть, с состраданием глядел сейчас из поднебесья на своего преданного покорного слугу.

Ночь длилась бесконечно. Лампада на алтаре если и не согревала воздух, то освещала душу ярким маленьким огоньком, мерцающим в кромешной тьме. Час за часом проходил в молчании, в воздухе висело неизъяснимое напряжение, создаваемое тяжелым дыханием Хэлвина и безостановочным движением его губ. Слов не было слышно, они, как бы это сказать, — ощущались. Где он черпал эти слова, обращенные к своей возлюбленной Бертраде, неизвестно, но поток их не иссякал ни на минуту. Неукротимая воля и фанатичное стремление исполнить обещанное помогли Хэлвину продержаться до утра, не обращая внимание на жестокие боли в ногах, которые начали мучить его еще до наступления полуночи.

Когда Хэлвин наконец открыл глаза и с трудом расцепил сомкнутые руки, на улице было уже совсем светло. Жители Элфорда в большинстве своем проснулись и принялись за привычные утренние хлопоты. Невидящим взором смотрел Хэлвин на светлое небо в узком окне, с трудом возвращаясь к действительности. Он попытался пошевелиться, но тело его настолько застыло и окоченело, что даже руки не хотели слушаться. Кадфаэль обнял Хэлвина за плечи, помогая ему встать, но и относительно здоровая нога (не говоря уже об искалеченной) отказывалась разогнуться и он повис на руках у Кадфаэля мертвым грузом. Неожиданно послышались чьи-то быстрые легкие шаги, белокурая голова склонилась над плечом Хэлвина и кто-то подхватил его с другой стороны. Вдвоем им удалось поставить беднягу на ноги и поддерживать в вертикальном положении, пока кровь не заструилась быстрее в его жилах, вызывая острую боль в онемевших конечностях.

— Во имя всего святого! — негодующе воскликнул Росселин, ибо это был именно он. — Зачем ты мучаешь себя, словно тебе еще мало?!

Хэлвин недостаточно пришел в себя, чтобы хоть как-то откликнуться на слова юноши. А Кадфаэль, который про себя счел реакцию Росселина вполне здравой и разумной, вслух практично заметил:

— Подержи-ка его, пока я подниму костыли. Да благословит тебя господь, ты появился как нельзя вовремя. А ругать его без толку — он выполнял обет.

— Глупый обет! — отрезал Росселин со свойственной юности категоричностью. — Кому от этого стало лучше?

Но, несмотря на искреннее возмущение, он заботливо обхватывал Хэлвина за плечи и встревоженно заглядывал ему в лицо.

— Ему стало лучше, — ответил Кадфаэль, подсовывая костыли Хэлвину под мышки и начиная растирать его негнущиеся пальцы. — Глядя на него, поверить в это трудно, но ты все же поверь. Ну вот, теперь он будет сам опираться на костыли, а ты только придерживай. Тебе в твоем-то возрасте легко говорить о глупых обетах, ты спишь ночью спокойно, ни о чем не сожалея и ни в чем не раскаиваясь. Кстати, откуда ты взялся? Кто тебя прислал? — спохватившись, осведомился Кадфаэль, с интересом разглядывая юношу — уж больно тот не подходил на роль доверенного посланника Аделаис — слишком юн, слишком прямодушен, слишком наивен.

— Никто, — лаконично ответил Росселин, а затем, смягчившись, пояснил: — Сам пришел — из любопытства.

— Вполне естественное побуждение, — согласился Кадфаэль. Ему ли не знать, сколь часто он сам впадал в тот же соблазн.

— Видишь ли, утром у меня никакой срочной работы не было, а Одемар сейчас занят с управляющим. Послушай, надо поскорее доставить этого брата в дом, там, по крайней мере, тепло. А не сходить ли за лошадью? Вот только сможем ли мы взгромоздить его на лошадь?

Хэлвин, вернувшись на землю из заоблачных далей, вдруг понял, что его обсуждают, словно он какой-то бесчувственный тюк, и счел себя оскорбленным.

— Благодарю, но я прекрасно могу идти сам, — сухо произнес он. — Не смею больше злоупотреблять вашей добротой.

Хэлвин перехватил костыли поудобнее и сделал первый неуверенный шаг. Кадфаэль и Росселин встали по обе стороны, готовясь подхватить его, если он оступится. Когда они добрались до ступенек у выхода из храма, Росселин зашел спереди, а Кадфаэль подстраховывал Хэлвина сзади. Однако тот, воодушевленный исполнением своего заветного желания, не хотел, чтобы ему помогали, и твердо решил проделать весь путь самостоятельно. Так они и брели потихоньку, благо спешить теперь было некуда, и Хэлвин три раза останавливался по дороге, чтобы передохнуть. Следовало отдать должное деликатности и душевной чуткости Росселина: всякий раз, когда Хэлвин стоял, тяжело навалившись на костыли, и собирался с силами, юноша не выказывал ни малейшего нетерпения и не лез с непрошеной помощью. Итак, Хэлвин вошел в кипящий утренней суетой двор на своих собственных ногах и уже из последних сил дотащился до домика. Едва оказавшись внутри, он буквально рухнул на тюфяк, в предвкушении заслуженного столь тяжким трудом блаженного отдыха.

Росселин не торопился покинуть их и вернуться к своим обязанностям.

— Стало быть, вам здесь больше нечего делать? — спросил он, наблюдая за Хэлвином, который пытался поудобнее устроить свои усталые искалеченные ноги. — А куда вы теперь пойдете? И когда? Надеюсь, не сегодня?

— Мы пойдем в Шрусбери, — отозвался Кадфаэль, — но сегодня… Нет, сегодня вряд ли. Ему следует денек отдохнуть. — Он посмотрел на полумертвое от усталости, но умиротворенное лицо Хэлвина, на его затуманенные глаза, и подумал, что тот уже почти спит. Пожалуй, это будет его самый спокойный сон за долгое-долгое время. Кадфаэль снова повернулся к Росселину. — Я видел тебя вчера с лордом Одемаром, а госпожа де Клари упоминала твое имя. Ты их родственник?

— Нет, хотя вроде и так. Кто-то на ком-то когда-то и был женат. Мой отец — его вассал, ну и, кроме того, они всегда дружили. Я здесь по приказу отца.

— Но против своей воли, — договорил за него Кадфаэль, руководствуясь не столько словами, сколько тоном, каким юноша произнес последнюю фразу.

— Вот именно что против воли! — И Росселин сердито воззрился на свои сапоги.

— Все же мне кажется, — мягко заметил Кадфаэль, — тебе грех роптать. Даже более того, я думаю, тебе повезло, ведь этот лорд не в пример лучше многих.