История Нины Б. - Йоханнес Зиммель

— Слушаюсь, господин Бруммер!

Туман, поднимавшийся со стороны леса, стал плотнее. Он уже висел над автобаном, но лучи фар пока шли над ним. Не обращая внимания на ограничение скорости, я держал сто сорок километров в час. Небо стало черным.

Перед нами в тумане замаячили огни.

— Это Шкойдиц, — сказал агент.

— Остановитесь около этой пивнушки, — приказал Бруммер.

— Нет, пожалуйста, чуть раньше.

— О'кей.

— Драйлинден, — сказал Дитрих, увидев огни, блестевшие в темноте. — Западный контрольный пункт. Остановитесь около таможенного барака. К вам подойдет мужчина и назовет ваше полное имя.

Я остановился. Дитрих вышел из машины.

— Теперь я смогу вставить зубы, — сказал агент. Он кивнул нам и пошел в темноту.

— Отвратительный туман, — сказал Бруммер, — надеюсь, что он хотя бы не станет еще плотнее!

Я подумал, что наша безопасность иногда зависит от документов, иногда — от автомобильного номера, а иногда и от тумана. Мир довольно жалок. Но с другой стороны…

Три недели назад я пошел с уличной девицей. У нее была маленькая квартирка. Потом мы разговорились о жизни. Это была очень пессимистично настроенная девушка. Она сказала:

— Это не доставляет мне удовольствия. Это всего лишь толика счастья. А сколько неприятностей! Спасибо за фрукты.

— Ты хочешь умереть?

— И чем скорее, тем лучше, — ответила она. — Я могу сделать такой подарок — жизнь!

Такова была ее точка зрения.

Но той же ночью в ее маленькой квартирке мы неожиданно почувствовали запах газа и совершенно голые в полной панике выбежали на кухню. Газовый кран был открыт: мы поставили чайник, и, пока лежали в постели, вода перелилась через край и погасила пламя.

— О боже, — сказала девушка, — ты только представь себе, парень, что было бы, если бы мы заснули! Мне дурно. Мы же запросто могли не проснуться!

21

Перед Эльбой туман стал таким плотным, что я сбавил скорость до тридцати километров. Время от времени я опускал стекло машины и высовывал голову наружу, так как дворники все время цеплялись один за другой. Туман пах дымом, вода пахла водой. Я видел только разделительную полосу и больше ничего. Постоянно встречались указатели, требовавшие переехать на вторую полосу. Через какое-то время я потерял всяческую ориентировку. Мне показалось, что я не заметил щита с указанием вернуться на свою полосу и что мы едем не по тому автобану. От неуверенности у меня появилось ощущение тошноты, хотя по фарам машин, ехавшим нам навстречу, я мог догадаться, что мы едем по правой полосе.

На мосту через Эльбу отрабатывали ночную смену монтажники. Их ацетиленовые лампы освещали большую вышку. После Козвига я задавил зайца. Раздался отвратительный хруст, и машина подпрыгнула. Это случилось как раз тогда, когда Бруммер заговорил. После того как вышел Дитрих, он не сказал ни слова. И вот теперь он заговорил:

— Я вам угрожал, Хольден. Я жалею об этом. Извините меня.

— Конечно, господин Бруммер, — ответил я.

Туман уже пришел в движение. Восточный ветер нес его клубы через автобан. Бруммер говорил, тщательно взвешивая каждое слово, как человек, диктующий свое завещание.

«Не умрет ли он скоро?» — подумалось мне.

— Вы многое узнали с тех пор, как стали работать у меня. Это были неприятные часы…

Я тупо уставился на разделительную полосу, отчего у меня начала болеть спина. День оказался очень длинным.

— Должно случиться еще очень многое, Хольден. Может быть, вы мне понадобитесь. Вы хотите мне помочь?

Я молчал. Часы показывали 20.30. За последние полчаса нас не обогнала ни одна машина и ни одна нам не встретилась. Мы буквально парили в тумане, как будто были последние люди на этой планете.

— Вы меня не знаете. Мне не нужны дружеские услуги, мне не нужна сентиментальность. Я все оплачиваю. Вы будете мне помогать, если я все оплачу?

— Я должен знать, что происходит, господин Бруммер. Видите ли, я ведь…

— …из тюрьмы, — сказал он, — именно так, Хольден.

— Простите?

— Почему вы оказались в тюрьме? — Он сам ответил на свой вопрос: — Потому что в тюрьме вы отбывали за свои грехи. А с чем они были связаны? Это были грехи вашего прошлого. — Он положил в рот жвачку и закашлялся. — Видите ли, Хольден, большинство людей, живущих в настоящее время, имеют неприятное прошлое. Одни были нацистами, другие — коммунистами. Кто-то был в эмиграции. Кто-то должен был уехать из страны, но не уехал. Иные уже больше не верят в Бога. Есть и такие, что все пропили и разрушили свою семью. Нашелся хотя бы один человек, который смог бы не допустить случившегося? Семьи распадаются. Детей воспитывают совершенно неправильно. Политики плохо спят. Как можно сейчас осуществить то, что ты обещал сделать год назад? Ученые, создавшие атомную бомбу, напрочь лишились аппетита! Было бы отлично, если бы можно было утверждать: все это натворили не мы, уважаемые господа, а совершенно другие люди…

Начал накрапывать дождь. Мы проскочили какой-то придорожный щит и поняли, что доехали до городка Трауенбритцен.

— Представьте себе — большие люди, маленькие люди… у каждого есть свое прошлое — большое прошлое, маленькое прошлое, все они боятся, у всех совесть не чиста. Вы знаете, что всем им нужно, Хольден?

— Что, господин Бруммер?

— Им всем нужен двойник! Ей-богу, это открытие двадцатого века! Им необходимо их второе Я, которое все, что бы они ни натворили, возьмет на себя — подлости, заблуждения, ошибки! Эту идею надо запатентовать! Двойники для нечистой совести — вот что позволит всем опять спать спокойно!

22

Итак, двойник…

Я не знаю, знакомо ли вам это ощущение, когда какая-то идея овладевает вами, когда она намертво оседает в мозгу и в крови; я не уверен, что вы знаете, что это такое.

Итак, двойник…

Человек разговаривает с вами целый день. Но в мозгу остается одна-единственная фраза. Всего лишь какая-то пара слов. И от них никак не отделаться. Вам знакомо это?

Итак, двойник…

Если бы он существовал, то не было бы больше ни вины, ни покаяния. Это сделал не я, Высший суд. Это сделал кто-то, кто похож на меня; он говорит как я; он живет в той же квартире, где и я, он живет так же, как я. Но он злой человек. А я хороший. Высший суд, ты должен покарать его. Именно его, а не меня…

Таких двойников не бывает.

Той дождливой ночью родилась одна идея. Она возникла между местечком Трауенбритцен и Берлинским кольцевым автобаном. Он сам вызвал ее появление у меня в голове, именно он, ее будущая жертва — Юлиус Бруммер.

23

Из шума дождя ко мне вернулся его поучающий голос. Как мягкий голос диктора из фильма, он вернул меня в настоящее:

— …и мое прошлое, Хольден! Да, разумеется! Я должен быть с вами предельно откровенен. И не потому, что надеюсь на ваше взаимопонимание, — в конце концов, я же вам плачу. А просто потому, что вы должны это знать, если вам придется мне помогать…

Проехали разрушенный мост через автобан. Придорожные рекламные щиты были мокрыми от дождя. Народное предприятие «Цейс-Йена» рекомендовало свою продукцию. Лейпциг приглашал на выставку.

— Да, в том числе и у меня… и у меня есть свое прошлое, и у меня также нет двойника, который взял бы его на себя…

Двойников просто не бывает.

— …нет злого Юлиуса Бруммера-второго, на которого я мог бы все свалить…

Я должен подумать. Я обо всем должен подумать, но позже, когда останусь один.

— Они у меня за спиной, Хольден. Они хотят меня заложить в суде…

— Кто, господин Бруммер?

— У меня есть враги. Я добился успеха. Поэтому у меня есть враги. Они пытаются возбудить против меня дело, вот уже несколько месяцев. Уважаемые господа, известные бизнесмены, видные граждане. А вы знаете, что я сделал в ответ?

— Что, господин Бруммер?

— Я сказал себе: у этих людей есть свое прошлое! Это моя теория. У каждого есть прошлое. Это обошлось мне в уйму денег, но сейчас оно у меня есть.

— Что у вас есть?

— Прошлое моих обвинителей. В фотографиях и документах, в тексте и картинках. А знаете где?

— В украденной папке.

— Правильно.

— Но ее у вас нет.

— Будьте уверены, я ее верну! В Драйлингене, у западного шлагбаума, меня ждет приятель господина Дитриха. Господин Дитрих мой друг, потому что я ему дал денег. А друг господина Дитриха — мой друг, так как ему даст денег господин Дитрих. Я верну папку, у меня будет еще больше денег и у меня будет еще больше друзей, в том числе и вы среди них, Хольден. — Его голос понизился до шепота: — Тот, кто владеет этой папкой, — самый могущественный человек в городе. А может быть, и во всей стране. Никто не осмелится представить его перед судом! Против него вообще не может быть никакого процесса! Против него никто не скажет ни одного злого слова! А что это было? Опять заяц?