История Нины Б. - Йоханнес Зиммель

— Это была шоколадка, господин Бруммер. Она упала с сиденья.

— Какая шоколадка?

— Для детей в советской зоне.

24

Уже 21.10. Окружной Берлинский автобан. Путаница с въездами и выездами с него. Разные ответвления в сторону Франкфурта-на-Одере, Кюстрина и Потсдама. Предельная скорость движения военных грузовиков — тридцать километров в час. Автобан описал мощную дугу.

За Бабельсбергом появились новые щиты. Прямые стрелки указывали путь в Демократический сектор, согнутые — в Западный сектор Берлина. Огни проносились мимо. Шел сильный дождь. Небо перед нами становилось все светлее и светлее.

Освещенный множеством огней, восточный контрольный пункт между зонами Драйлинден вынырнул сразу из-за поворота. В тот вечер было мало машин, перед окошечками, куда следовало подавать документы, не было ни души. Я опять увидел портреты с цитатами и стихами, и все полицейские были очень приветливы.

В 21.35 мы поехали дальше.

Проехав километр в темноте, мы увидели западный КПП. Это был единственный длинный барак с рампами для загрузки грузовиков посредине автобана. Берлинский полицейский помахал нам рукой. Он записал номер нашей машины и был так же любезен, как и его коллеги на Востоке.

— Через Тепен?

— Через Варту, — ответил я.

В конце рампы стоял черный «Опель-Рекорд». В нем сидели двое мужчин в плащах. Один из них вышел из машины и медленно стал приближаться к нам, держа руки в карманах плаща. Его шляпа была надвинута на глаза.

— Все в порядке, можете ехать дальше, — сказал приветливый западный полицейский. Я слегка нажал на педаль газа. Машина двинулась в направлении мужчины в плаще.

— Это он, — сказал Бруммер радостно. — Видите, как работают деньги?

— Так точно!

Теперь мужчина стоял прямо перед нами. Бруммер опустил стекло на своей стороне.

Мужчина был молод. Он наклонился к машине:

— Юлиус Мария Бруммер?

— Да.

— Из Дюссельдорфа?

— Да.

— Мы вас ждем, господин Бруммер.

— Да.

— Это ваш водитель?

— Да.

— Хорошо. Значит, он сможет доставить машину назад в Дюссельдорф.

— Что это значит? — спросил Бруммер без всякого выражения в голосе.

— Юлиус Мария Бруммер, — медленно произнес молодой человек, — моя фамилия Харт, я офицер криминальной полиции. Вы арестованы согласно ордеру, выданному прокуратурой города Дюссельдорфа.

Дождь барабанил по крыше машины, в темноте мерцало множество огней, красных и белых.

— Когда сегодня в первой половине дня стало известно, что вы выехали из Дюссельдорфа в сторону Берлина, — сказал Харт, — городская прокуратура Дюссельдорфа проинформировала нас по телетайпу и попросила арестовать вас на КПП Берлина, так как есть опасность, что вы скроетесь.

— В чем меня обвиняют? — спокойно спросил Бруммер.

— Речь идет о подделке документов, — ответил Харт, — об основании подставных фирм, о махинациях с валютой, принуждении к преступлению, об уклонении от уплаты налогов. Выходите.

В мятом летнем костюме Бруммер вышел в дождливую ночь. Слабым голосом он спросил:

— Что со мной будет?

— До утра вы останетесь в участке, а затем мы доставим вас самолетом в Дюссельдорф.

— Мне нельзя летать. У меня больное сердце.

— У вас есть соответствующая справка от врача?

— Конечно.

— Тогда мы доставим вас поездом.

Старая собака заскулила.

— Да, Пуппеле, да…

— Животное останется с водителем, — сказал Харт.

Неожиданно Бруммер заорал:

— Собака привыкла ко мне! Нас нельзя разлучать!

— Прошу вас, господин Бруммер! Вас поместят в следственной камере.

— Но водитель не справится с моей собакой! Она от него убежит! Она нападает на людей. Я снимаю с себя всякую ответственность!

— Вы не можете взять собаку с собой в тюрьму.

В темноте передо мной вдруг загорелись и погасли автомобильные фары. Бруммер тоже увидел это. Харт ничего не заметил — он стоял к ним спиной. Спор о собаке продолжался.

— Дайте мне возможность хотя бы доставить собаку назад в Дюссельдорф!

Вновь зажглись автомобильные фары, затем еще раз и еще. Здесь нас ждали и другие люди…

25

Они спорили уже довольно долго, но Бруммеру все же удалось добиться своего. Старая собака последовала за ним к черному «Опель-Рекорду». Я перенес туда маленький чемоданчик. Бруммер уже сидел в салоне. Я поставил чемоданчик около его ног.

— Спасибо, Хольден. Снимите комнату в отеле, а завтра утром поезжайте назад. — Он кивнул мне. — И ни о чем не беспокойтесь. Все не так уже плохо. Не забывайте про наш разговор.

— Так точно, господин Бруммер.

— Вам больше нельзя разговаривать, — сказал Харт.

— Спокойной ночи, господин Бруммер, — сказал я.

Дверца захлопнулась, и «Опель» тронулся с места. Я подождал, пока не скрылись в ночи задние огни машины, и, вернувшись назад к «Кадиллаку», сел за баранку и стал ждать. Дождь продолжал барабанить по крыше машины. Время от времени мимо меня проезжали автомобили, прибывшие из советской зоны. Я прождал одиннадцать минут. На двенадцатой минуте какой-то человек, вынырнув из темноты в конце погрузочной рампы, стал приближаться ко мне. На нем были черные вельветовые брюки и коричневая кожаная куртка. Он был похож на человека, занимающегося вольной борьбой, — очень крупный, привыкший наклоняться вперед. Мощный череп прочно сидел на плечах, шеи не было вообще. Коротко подстриженные светлые волосы, глубоко посаженные маленькие водянистые глазки, походка враскачку — это было народное издание Юлиуса Бруммера. Не произнеся ни слова, он открыл дверцу и плюхнулся рядом со мной. Я почувствовал запах кожи и сырой запах его брюк. Я посмотрел на него, и он тоже посмотрел на меня. После долгого молчания он спросил высоким визгливым голосом:

— Вы поедете наконец?

— Куда?

— Да в Берлин, черт подери!

— А вы…

— Да ясно же — я его брат.

— Чей брат?

— Брат Дитриха. Не надо делать вид, что вы удивлены. Все в порядке. Двое наших парней сопроводят этих господ. Бруммера повязали, не так ли?

— Да.

— Его скоро выпустят. Да поезжай же ты наконец, приятель!

Я тронулся с места. Огни остались позади нас. Шуршали «дворники». Гигант представился:

— Моя фамилия Кольб.

— А я думал, что вы брат…

— Я и есть брат.

— Но…

— У нас разные отцы, молодой человек.

Мимо нас проплыл высокий постамент, на котором был установлен покрытый ржавчиной советский танк. Рядом на посту стояли двое мокрых от дождя солдат. Этот памятник неоднократно менял свое местоположение в Берлине: когда я сидел в тюрьме, мне попала в руки статья об этом. Теперь, значит, его установили здесь…

— Много вам потребовалось времени, приятели, слишком много.

— Это из-за тумана.

— Да, конечно, но все-таки очень много! Те приехали за два часа до вас. Вас зовут Хольден? Сидели в тюрьме, да?

— Откуда…

— Брат сказал. По телефону. — Он вздохнул. — Для одного это тюряга, а для другого нечто иное. Вот, взгляните. Вы знаете, что это такое?

— Что?

— Паховая грыжа. Печально. Одно неловкое движение — и привет! А вы знаете, кем я был?

— Кем?

— Вы когда-нибудь слышали об акробатах «Пять Артуров»?

— Да, — соврал я.

— Ну вот! Это был отличный номер, известный во всей Европе. Мы трижды выступали в США. Я был партерным акробатом. Сделал неловкое движение — и грыжа. Грустно все это!

Мы приехали в район Авус. Красные лампочки на высоких антеннах радиостанции РИАС-Берлин мигали под проливным дождем.

— Я не должен жаловаться на судьбу, — сказал Кольб, — ведь у меня есть брат, надежный, как золото. Вы знаете, он меня сейчас поддерживает. И вот теперь он попал точно в десяточку. Я завидую ему. По-настоящему. Все-таки Бог есть. То, что сделал для меня Отто, окупилось.

— Послушайте, Кольб, а куда мы, собственно, едем?

— Куда, куда… Домой. Отдыхать. Вы что, не устали от всего этого?

— Устал, конечно, но…

— Хазенхайде.

— Что это?

— Так называется улица в районе Нойкельн. Пансион «Роза».

— Но послушайте…

— А чего бы вы хотели? Это американский сектор. Телефон в комнате. И это очень важно.

— Почему?

— А потому, что я должен буду вам позвонить и сказать, где забрать папку со всеми делами.

Перед нами замаячили новые огни. Район Авус заканчивался. Мы прибыли в другой район — Шарлоттенбург.

— А вы уверены, что достанете эту папку? — спросил я.

— Да быть такого не может, чтобы я не достал какую-то папку!

— Вот как!

— Да, так! Все абсолютно надежно. Правда, есть одна маленькая сложность. Один из трех парней пристегнул ее к руке металлической цепью. На цепи есть замок, мы видели. И насколько мне известно, ключ от этого замка находится у другого.